– И что в этом странного или страшного? – удивился я, хотя именно это больше всего и зацепило нерв.

– Странного ничего. Рано или поздно, эта связь всё равно бы всплыла. А вот страшно то, что об этой связи будет известно не только общественности, но и тем, кто до сих пор кровно заинтересован в том, чтобы найти убийцу братьев.

– И чем это тебя пугает?

– Ну, меня испугать чем-нибудь сложно, ты же знаешь… Просто, не исключено, что на тебя может быть оказано давление. Или, хуже того, за тобой может быть установлена слежка.

– Слежка? – я искренне удивился. – Кому это надо?

– Я же сказал, – спокойно объяснял мне напарник. – Эти люди кровно заинтересованы в том, чтобы найти убийцу. И вряд ли в их планы входит найти его и дождаться суда. Скорее всего, у них свой суд, свой судья и собственное правосудие. Ещё и палач, видимо, имеется.

– Знаешь, Саня, по большому счёту, мне как-то фиолетово, кто найдёт убийцу. И если этот кто-то, кто его найдёт раньше меня, его грохнет, то судьба у него такая. Не более того. У него своё правосудие, у этих, как ты их назвал – людей – своё. Так что, краями…

– О, как! То есть то, что кто-то убивает явных преступников – это плохо, а если кто-то убьёт этого «кого-то» – это хорошо?

– Нет. Я не сказал, что это хорошо. Это тоже плохо. Просто, я сказал, если кто-то успеет убрать этого «кого-то», то я вздохну с облегчением, выдержу все взыскания по службе и закрою дело. Только и всего. Я понимаю, к чему ты клонишь. Но я уже сто раз тебе говорил, не заводи этот разговор. Он ни к чему не приведёт. Человек, которого мы ищем – убийца. Разговор окончен.

– Он убийца убийц, – малорезонно заметил Сашка.

– Он – убийца. Я закрою дело, и, если меня не попрут со службы за все мои художества, я начну спокойно искать убийцу убийцы убийц. Доволен планами?

– И самолюбие не пострадает?

– Не-а. Я как-нибудь переживу это. Ты мне лучше, вот что скажи, дорогой друг, ты уверен, что в лифте у Берсеньева была девица?

– Нет, – удивлённо протянул Сашка. – Совсем даже не уверен. Я теперь даже не уверен, что это то же самое лицо, которое мы видели на предыдущей записи. Я ж тебе ещё тогда говорил, таких наркоманов в куртках с капюшонами и рэперовских штанах – сотни тысяч. Все, как один. Да ещё очки. И очки тоже у всех одинаковые.

– Может, консьержку порасспрашивать?

– Я надеюсь, ты шутишь? Прошло столько дней! Перед её глазами сотни людей проходят: курьеры, доставщики стройматериалов, рабочие, хозяева… Она вспомнит какую-то девицу, похожую на парня или парня, похожего на девицу?! Ты с ума не сошёл? Она сидит там за пять тыщ. Она никого помнить не должна. В принципе.

– А если фотографию показать? – безнадёжно спросил я.

– Покажи, Сергеев, покажи! Очисти совесть. Она помучается, помучает тебя, напугается, начнёт хвататься за сердце и будет бояться ещё много лет вперёд. Тебе оно надо? Покажи! И ещё отпечатки пальцев с кнопки лифта снять не забудь. Берсеньева нашли через пять дней после смерти. Резон снимать отпечатки был такой же, как с эскалатора метро. И консьержки в этом случае так же помогут. Покажи им фотографию, Сергеев. Покажи!

– Значит, ночью ты был уверен, что на видео девица, а сейчас эту уверенность растерял?

– Да не был я уверен, – отмахнулся Сашка. – Ни в чём я не был уверен. Ты просто очень хотел это услышать, а я очень хотел спать и очень-очень хотел, чтобы ты от меня отвязался. Если бы ты спросил, похож ли он на чёрта, я бы подтвердил, что просто вылитый чёрт, одно лицо.

– Но рука…

– Что рука? – разозлился напарник. – Вон у тебя пэтэу во дворе…

– Это колледж, – осторожно поправил я.

– Да чёрт с ним, хоть лицей. Эти лицеисты, мать их, в твой подъезд бегают торчать. Поймаем пяток помельче и посмотрим на их руки. Попробуй, найди среди них хоть одного, у кого руки будут похожи на мужские. Вот на такие лапищи, как у тебя, например. Или хотя бы, как у меня, – Сашка растопырил перед моим лицом пятерню, которую при всём желании нельзя было назвать женской. – Ты их руки не отличишь от девчоночьих. Ты ж видишь, этот, – он кивнул на застывшую на экране монитора картинку, – сам мелкий… А маникюра, колец бабских с камнями я что-то у него не приметил. Ну что, идём наркош ловить?

– Нет, не идём. Я экспертам покажу запись. Пусть дают свою оценку, один и тот же это человек на первой и второй записи, или разные. И какого полу…

– Ну, вот это другое дело. А меня ты зря спрашиваешь. Мало ли что я думаю. У тебя своя голова есть, нечего моей соображать!

– Лады! Закину запись криминалистам и съезжу к сожительнице Нумана, как её… Татьяна, вроде. Всё равно, по дороге.

– Тебе ж Васька сказал, что она перманентно не в форме.

– Ну, с утра, может быть, ещё ничего?.. Попытка – не пытка. По коням! Убери банки за собой, – я оглядел комнату и оценил пивную активность Сашки за сегодняшнее утро. И вообще, надо немного прибраться. Жанна сегодня должна приехать.

Мы лениво попытались навести в комнате относительный порядок. Пока собирали пустые ёмкости из под живительных напитков разного калибра, мне в голову пришла одна мысль. Жаль, конечно, что такая одинокая, но зато важная:

– Сань! Как думаешь, насколько можно изменить свою внешность? Неважно, каким путём? Просто, есть предел совершенству?

– При наличии средств, практически нету, – вдумчиво бормотал Сашка, пытаясь засунуть в уже полный мешок ещё одну пустую банку. – Прикинь, можно ведь даже рост изменить. Ненамного, правда, максимум на двадцать сантиметров, но вполне реально. Правда, последствия этой операции довольно печальные: под старость лет обеспечены проблемы с суставами, костями и всем прочим составляющим ноги…

– А что, ноги наращивают? – далеко зашёл прогресс.

– Ну, что-то вроде того… Их как-то специально ломают, а потом складывают обратно определённым способом, и человек лежит на вытяжке с этим… как его… аппаратом Илизарова. И ходит с ним же. Там на год байда… Но это уж слишком сложно как-то для изменения внешности. Я тебе больше скажу, я когда-то столкнулся с одним поразительным чуваком. Он себе – ну не сам, конечно, пересадил кожу на фалангах пальцев. Ты прикинь! Причём, так и не выяснили тогда, откуда её взяли. У меня было подозрение, что с трупа срезали. Но выяснить достоверно тогда не вышло. Эти «благодарные» пациенты успели своего Айболита, который все эти волшебства с внешностью и пальчиками творил, на тот свет отправить. Причём, заметь, я его руку рассматривал самым тщательным образом. Ни фига не видно, что там что-то резали. Просто ювелир, да и только! Но это уж из области фантастики. Наш клиент отпечатков не оставляет. Зачем ему такие сложности? И рост он явно не увеличивал, ибо… если это он увеличенный такой, то каким он раньше был? Так что, спи спокойно, дорогой товарищ! Каким он был, таким он и остался. Или она… Ищи в первозданном виде.

– Ладно, – смирился я. – А лицо? До какой степени его можно… э-э-э… усовершенствовать? Ну, или изменить?

– Я ж говорю, до полной неузнаваемости, – Сашка пошарил взглядом по почти убранной комнате, нашёл «лентяйку», включил телевизор, пощёлкал кнопками, остановился на одном из центральных каналов и удовлетворённо хмыкнул:

– Ну вот, пожалуйста, любуйся! Это кто? – ткнул он «лентяйкой» в ведущую на экране.

– Откуда я знаю?! Я телевизор вообще не смотрю. Футбол, если только. Я понятия не имею, кто это. Ведущая. Я должен знать фамилии всех ведущих, или я чего-то не понимаю?

– Ты, Серёга, чего-то не понимаешь. Приглядись. Это не ведущая. То есть, в данный момент, она, конечно, ведущая, но вообще-то, это актриса. Достаточно известная. И ты её, конечно же, знаешь. Лучше скажи, вот сколько ей, на твой взгляд, лет.

– Ну, тридцать, – неуверенно ответил я. – Ну, может, тридцать пять. Может и больше, конечно, сам же сказал о чудесах пластической хирургии.

– Сейчас я тебе скажу, кто это. Только ты не обижайся, – предупредил Сашка. – Она играла в одном фильме… этак году, чтоб не соврать, в семьдесят пятом-шестом… Где-то так. И заметь, она играла вполне взрослую замужнюю женщину. Так сколько ей лет?