– Эвона как у тебя, Сергеев, всё складно получается! А что, если эти Новиковы – не братья вовсе?

– Чёрт! Так всё красиво получалось! Я об этом не подумал как-то.. Совпадений слишком много было… Лёха! – я уже обиженно сопел в трубку. – Сделай ещё дельце. Вот тот самый Новиков Евгений Борисович тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения и Новиков Николай Борисович тысяча девятьсот семьдесят девятого года рождения – поковыряйся там у себя в закромах: они вообще-то кто – братья? Дата рождения? Обоих? А, второго – ща… – я полез в папку, еле отрыл небольшой клочок бумаги, на котором были нарисованы рогато-хвостатые чёртики и записаны паспортные данные Николая Новикова, – 29 декабря… Ага! Ты звякни, как найдёшь!

– Я смотрю на тебя, Сергеев, – восхищённо произнёс Сашка, и диву даюсь! Откуда в тебе столько смекалки, интуиции?! Я тобой горжусь просто! Всё думаю, когда же ты у нас, наконец, начнёшь по медиумам ходить, с душами убиенных общаться? У нас ведь тогда раскрываемость поднимется – Скотланд-Ярд будет на стажировку проситься…

– Вот я что-то не понял, – завёлся я, почуяв в Сашкиных словах откровенную издёвку, – ты это о чём?

– Обо всём! Мы сейчас куда приехали? Мы приехали брать подозреваемого, так? У нас ордер есть? Так?

За последние три дня, Сашка стал третьим, кого мне захотелось задушить. Медленно, со вкусом. Чёрт, какая-то прямо тенденция намечается.

– Так, – рявкнул я, гася в себе желание довести дело до смертоубийства.

– Так ты открой ордер! Ты же сам его подписывал! И прочитай! А то всё – Лёха!… Лёха!… – передразнил меня напарник.

Я быстро открыл папку, вытащил ордер и бегло перечитал его:

– Вот я – муда-а-ак!

У меня в папке лежали обе бумажки с днями рождения обоих Новиковых. А я названивал в технический отдел неизвестно, зачем. Хотя, почему же, неизвестно? Известно! Состряпал красивую версию, сложил картинку, а оказалось, что из этих фрагментов должен выйти совсем другой натюрморт. Но ведь, сложилось! Только вот братьями эти Новиковы быть не могли, хотя бы по той простой причине, что один родился в декабре семьдесят девятого, а второй в феврале восьмидесятого. С природой не поспоришь. Клёво! Да ещё перед ребятами дураком себя выставил! Сашка тоже хорош – мог тихо шепнуть, что я – козёл. Нет. Ведь буквально на весь свет заявил: «Сергеев – козёл!» Сволочь! Не прощу. Не будет сегодня никаких посиделок за бутылочкой вкусненькой водовки! Я буду мстить!

Ребята от дома сделали наконец-то знак, что клиент в адресе и можно начинать штурм. Сашка приподнялся, но я сделал ему знак не шевелиться:

– Сиди! Их там трое, а с обратной стороны дома ещё туева хуча ОМОНовцев. Не наше это дело! Наше дело – следствие вести, головой думать!

– Да что ты говоришь?! – язвительно заулыбался Сашка, но на месте остался.

Через пять минут Новикова уже вели к автобусу. Глядя на него, я испытал второе за этот день разочарование. Мало того, что этот мерзавец оказался совершенно не братом тому мерзавцу – хотя, почему тот-то – мерзавец? – так он ещё и отъел себе лошадиную харю, отрастил бритую огромную голову, да вырос, уродец, под два метра ростом. Я печально посмотрел на Сашку. Тот глядел на меня долго, грустно и понимающе. Не каждый день версии лопаются со скоростью две штуки в минуту.

– Да, – грустно заметил Сашка, – педераст из него хреновенький получился бы… Да и трансвестит не очень…

Он не выдержал и заржал. Я вспомнил, как озвучивал эту версию сначала самому шефу, а потом с пеной у рта доказывал Сане, что это – самая рабочая версия. В конце концов, мы оба ржали, как кони-водовозы, когда к нам в машину заглянул командир отряда ОМОНа:

– Чего ржём? – поинтересовался он.

– Да, радуемся, что клиента взяли! – почти хором ответили мы.

– А-а! – протянул капитан и с некоторым подозрением втянул ноздрями воздух в машине. Стало ещё смешнее. Капитан махнул на нас рукой – дескать, что с нас взять – лишенцев, и порулил в сторону автобуса.

Не припомню такого весёлого задержания. Казусы разные были, но, чтобы ржать, как кони – такого не вспомнить.

– Звони в Сестрорецк, пусть подгребают, – напомнил Саня, когда скулы уже перестало сводить от смеха.

Я набрал мобильный одного из «курортников», самого молодого из бригады:

– Алексей Родионов на проводе!

Я живо представил себе мобильный телефон с длинным витым шнуром и снова залился смехом. Сашка, продолжая ещё всхлипывать, мотнул мне головой – мол, что за дела?

– Он на проводе… – зажимая трубку, шепнул я напарнику. Саня тихо сполз куда-то под кресло, и оттуда ещё долго раздавались его жалобные всхлипывания.

– Я перезвоню, – сдавленным голосом прошипел я в трубку, и машина ещё долго сотрясалась от нашего гогота. Успокоившись немного, утерев слёзы, я опять набрал тот же номер, готовясь услышать снова что-нибудь подобное. Но Алексей, видимо, понял, что сморозил, поэтому представился по уставу:

– Лейтенант Родионов слушает!

Я попросил Родионова передать ребятам, занимающимся Тарховским делом, что мы взяли Новикова и ждём их в отделении на Мытнинской. Пусть подъезжают, как можно быстрей, без них не начнём.

– Ага, – совсем не по уставу отрапортовал лейтенант и отсоединился.

В отделении мы усадили Новикова в общий обезьянник. Он орал дурниной, требовал: то адвоката, то пожрать, то покурить, то пописать в отдельном туалете. В конце концов, он так достал дежурного, что тот нажаловался на нас начальнику отделения. Начальник, ни сном, ни духом ни о каком убийстве в Тарховке, был озадачен:

– А с какой целью вы его сюда притащили? Вот и везли бы в Сестрорецк! Он по нашему району проходит?

– Нет, по Курортному, – дружно понурились мы.

– Тогда объясните мне, какого чёрта вы тут устроили? Нам своих преступлений не хватает? Свои глухари передохли?! – шеф разошёлся не на шутку, а я ещё со времён работы в Центральном РУВД помню его нешутейный нрав. Постарел он с тех пор заметно, но гнева в голосе не убавилось.

– Он живёт на этой территории, везти ближе было. Что его с ОМОНом по пригородам таскать?

– А таскали бы без ОМОНа. Тоже мне, птица! Опять за дурь взяли? – память у Михаила Прокопьевича была превосходной. Он помнил всех жуликов, воров и убийц, которых он ловил и сажал за всю свою долгую плодотворную службу. Дела Новикова проходили по Сестрорецку, но, тем не менее, так как Новиков проживал на территории Центрального отделения, Михаил Прокопьевич, знал его в лицо и в «послужной список».

– Да нет, на этот раз – серьёзней! – я ответил за всех.

Михаил Прокопьевич резко повернулся ко мне:

– Сергеев? А ты какими судьбами? Или у нас теперь сестрорецкие дела расследуют центральное РУВД совместно с городской прокуратурой? Или тенденции какие-то новые появились в ведении дел, а я не в курсе?

– Ну, в общем-то, я действительно занимаюсь и этим делом тоже, и в том числе и вашим, которое по Таврической.

– А Сестрорецк здесь с какого боку?

– Там в Тарховке произошло убийство. Есть мнение, что два этих преступления связаны между собой.

– Следы? Оружие? Почерк? – в Прокопьиче никогда не умрёт сыскарь. – С чего сделали вывод, что это преступления одной цепи?

– Нет, Михаил Прокопьич! Нет следов, ни единого. И оружие не совпадает, вернее, там, во втором случае, вообще не было оружия… – я мямлил что-то маловразумительное и чувствовал на себя насмешливый взгляд бывшего начальника. Мне стало обидно. Я встрепенулся и продолжал уже гораздо более уверенным голосом. – Было указание объединить эти дела по мотиву.

Брови шефа поднялись выше очков. То, что он был удивлён, так это, слабо сказано. Он был поражён и изумлён.

– Убийства, совершённые в разных концах города, разным оружием, в разное время объединяются по принципу общего мотива? Это что за мотив такой? Может, я совсем отстал от жизни?

– Месть, – неохотно пробормотал я. Несмотря на свой вполне уважаемый возраст, Михаил Прокопьевич обладал на редкость чутким слухом: