Сашка приехал очень вовремя. Я уже сидел за компьютером и уточнял подробности жития-бытия гражданки Лисицыной в её родном Ёбурге. Напарник притащил фотографии Масловой, и я на время отвлёкся от виртуальной свалки.

Снимки были на удивление хорошими. Я не стал выяснять, какой ценой они достались Сашке. Не до этого сейчас было. Особенно качественными были две-три фотографии. На них крупным планом была запечатлена искомая Маслова, она же – Рудая. Я вооружился лупой и стал внимательно изучать снимки. Практически ничего сверхъестественно нового. Девушка была нереально худа. Вспоминая предыдущие, почти детские её снимки, можно было только удивляться. На этих фотографиях Женя-Варвара выглядела не просто стройной, а неприлично тощей. Правда, это модно… Брр… Но, не настолько же! Кожа да кости, как любила говаривать моя бабушка. Мне удалось разглядеть некрасивую бородавку над губой. Заметил я и небольшое пятнышко с рваными краями, выглядывающее над поясом джинсовой полоски ткани, которую с большой натяжкой можно было назвать юбкой. Видимо, это и была пресловутая родинка-осьминожка. Странно, однако, что девушка не вывела бородавку, она сильно портила и без того не очень красивое лицо. В принципе, радикально Женя не изменилась с детских фото. Широкий, некрасивый нос, довольно несимметричные глаза, слегка оттопыренные ушки, раздвоенный подбородок, почти всегда уродующий девушку, слишком узкие губы, довольно большой рот. Общее впечатление тоже было прежним: бесформенные брови, белёсые ресницы, бесцветные глаза, бледная кожа. Невнятный цвет волос – то ли светло-русый, то ли бледно-рыжий, картину не украшал. Ещё, неизвестно зачем, девушка собрала волосы в тугой конский хвост, тем самым, подчеркнув всю некрасивость лица, лопоухость, ввалившиеся щёки, и придав себе вид умирающей мышки-полёвки. Фотографии были сделаны явно на каком-то мероприятии, и было совсем уж удивительно, что на лице Жени не было ни грамма косметики. Одно из двух: либо слишком уверенная в себе девица, либо абсолютно закомплексованное создание.

– Что с ними делать? – злорадно поинтересовался Сашка. Мол, ты велел, я принёс. Какую глупость скомандуешь далее?

– Ну, что?.. – я замялся. А, действительно, что? В розыск их отдавать? Глупо. Она наверняка изменила облик, а, учитывая её бесцветную внешность, это сделать не сложно. Совсем несложно. Хоть что-то добавь в лицо, хотя бы косметику, и эту девицу будет не узнать. У меня возникла дикая мысль, но делиться ею с напарником я не спешил. – Фотки я забираю. Мне они нужны. Розыск устраивать не будем, не настолько я кретин, как тебе кажется. Давай к другому вопросу. У меня есть некоторые данные по следующему клиенту киллера.

Сашка удивлённо посмотрел на меня, прикидывая, откуда у меня столько уверенности в голосе. А уверенность в голосе у меня была! Это уж сколько хочешь! Это вообще единственное, в чём у меня она, эта уверенность, присутствовала. Ни в мыслях, ни в поступках, ни в намерениях, ни в действиях её не было. А в голосе была. Как без этого? Я усадил Сашку напротив себя и начал невесёлую историю.

– Новая затея? – ухмыльнулся Сашка.

– Да, – коротко ответил я и продолжил. – Я тебе сейчас всё расскажу, а потом мы вместе продумаем план действий. Не хочу больше казаться идиотом в одиночку. Вместе дураками быть легче. Не скучно, по крайней мере. Дело в следующем: некоторое время назад в городе Екатеринбурге дочка одной высокопоставленной чиновницы, некая Лариса Лисицына совершает наезд на пешеходов. Мотается по городу на бешеной скорости на новенькой «BMW», нарушает все возможные и невозможные правила, и, как следствие, попадает в аварию. Заметь, на момент аварии эта стерва была глубоко беременна. Это никак её не остановило от того, чтобы носиться в городской черте под сотню километров в час. На скользкой дороге барышня не справляется с управлением и её выносит аж на тротуар, где полно людей. К счастью, если это можно назвать, конечно, счастьем, в момент наезда на тротуаре находятся лишь два человека, два брата. Один умирает мгновенно, второй становится инвалидом и лечится до сих пор. Суд признаёт барышню виновной по статье двести шестьдесят четыре пункт три…

– До пяти лет… – мрачно констатирует напарник.

– Точно так, юридически подкованный ты мой! – не обращаю я внимания на унылые комментарии, – именно, до пяти лет. Но, видимо, суд также признаёт статус маменьки, а также её безотносительное влияние в городе. И дают барышне… три года колонии-поселения с отсрочкой приговора на четырнадцать аж лет. Ну, в соответствии со статьёй восемьдесят два, соответственно. Барышня-то в процессе следствия уже разродиться успела.

– Угу, – Сашка задумчиво почесал в затылке, – а в соответствии с четвёртым пунктом той же самой восемьдесят второй статьи, по истечении четырнадцати лет, учитывая, что срок осуждения меньше срока отсрочки, барышне могут отменить приговор со снятием судимости. Менты же местные тоже, наверное, маму любят. Они же не скажут, что дочка плохо себя вела все эти четырнадцать лет. Так?

– Нет, не так, – обнадёжил я. – Менты наши, питерские. Эта мамзель живёт на Рылеева с замечательным супругом Тупицыным – это фамилия такая, и местный участковый, опорный пункт которого, заметь, расположен прямо в том же доме, ни сном, ни духом, что в его доме проживает осужденная, за поведением которой ему надлежит вести наблюдение. А, да! Ещё Тупицын этот каким-то боком имеет отношение к законодательному собранию. Вот. Это как бы, первая часть марлезонского балета.

– А-хре-неть! – улыбнулся Сашка. – Но мне уже нравится твой тон. Я понимаю по нему, что тебе эти нелюди перестают нравиться. Это хороший признак, Сергеев!

– Нет, Сашка. Ты не прав. Они мне никогда и не нравились. Просто это никак киллера не оправдывает. Какими бы уродами и ублюдками они не были, никто не даёт ему права расправляться с ними.

– То есть тебя, как я понимаю, решение суда вполне устраивает? – в Сашкином голосе зазвучали металлические нотки. Спорить с ним сейчас в мои планы никак не входило.

– Саня! Решение суда мы обсуждать просто не вправе. Мы не обыватели, мы представители закона. Ты не забыл ещё? Каким бы ни было решение суда – оно имеет место быть. И точка. Оно есть, и это просто констатация факта.

– Подожди! – Сашка не унимался. – Ты сейчас говоришь, как работник прокуратуры. А ты мне ответь, как человек. Вот тебя, как человека, устраивает такой расклад? Опухшая от вседозволенности, наглая до пофигизма, сытая и упакованная со всех сторон прохиндейка гоняет по городу, плюёт на штрафы и правила, потому как, правила – это для простых смертных, а не для них, блядей куршавельских, а штрафы пугают только тех, кто знает, как зарабатываются деньги. И эта тварь убивает одного и калечит другого. Двух братьев. Представь себе на секунду горе матери, стыд отца за то, что не смог защитить своих детей от этой гадины. Два молодых талантливых пианиста, один из которых уже никогда не станет великим музыкантом и навсегда останется инвалидом, а второй вообще уже никогда никем не станет. Не вырастит свою трёхмесячную дочку, не придёт с работы домой к любящей жене… он нигде и никем не будет. Он умер. И убила его эта гнида, только приблизительно похожая на человека. И что делает с ней суд? Он просто отпускает её на свободу. Четырнадцать лет отсрочки и три года колонии-поселения. Специально для неё к тому времени построят спецколонию где-нибудь на берегу Истры, рядышком с Новой Ригой. Да и не понадобится это. К тому времени, её судимость погасят и всё. Она убила человека, и сейчас шляется по тусовкам, чиновничьим приёмам и балам, летает на курорты и продолжает жить в своё удовольствие. Ту тачку в металлолом сдала, сейчас гоняет в институт на новом грёбаном «лексусе». Это не издевательство?

А он, оказывается поболе в курсе событий, чем я думал. Весь расклад, как на ладони!

– Саня, – я пытался хоть как-то унять разошедшегося напарника. Его лицо покраснело, в белках глаз полопались сосуды, и мне впервые в жизни стало за него страшно. Я готов был сказать всё что угодно, лишь бы он успокоился, – ты пойми, ведь по закону всё правильно. Ты же знаешь кодекс лучше, чем кто-либо другой. Ведь ни на букву, ни на цифру не отошли в сторону от закона. И отсрочка положена ей тоже по закону. Разве нет? Ты успокойся только!