Надо отдать Сашке должное. Он успел всё. Он умудрился получить в ГБР справки без официальной пересылки, то есть из рук в руки. Но это далеко не всё. Он нашёл нотариуса, уговорил его выйти на работу в законный выходной день, и от него тоже получил всю необходимую информацию, а именно, последнее завещание Татьяны Эдуардовны Рябцевой. Завещаний, как оказалось, было несколько, последнее было исправлено около полугода назад, то есть, как раз после суда над Кузьминым. По этому самому завещанию всё движимое и недвижимое имущество Рябцевой, «где бы оно не находилось и в чём бы не заключалось», переходило во владение благотворительного фонда. То, что в названии фонда будет присутствовать знакомое мне по разговору с директором Перелешинского детского дома Марией Ильиничной: «… инвестмент», я нисколько не сомневался. Так оно и было. Фонд носил грозное и непонятное название «Капитал инвестмент». Странно, что из этих двух слов Мария Ильинична запомнила именно второе… Но это была первая удача за последние несколько недель. Теперь уже сомнения в правильности пути поиска, у меня полностью отпали. Сашка, правда, моей уверенности не разделял.

Он приехал настолько рано, что удивил меня несказанно. Саня, в девять утра, в воскресенье!.. Что-то из ряда вон!.. Тем не менее, я одобрил его рвение и лозунг дня: «Кто рано встаёт, тому все дают!». Мы уткнулись в документы, кипой брошенные напарником на кухонный стол. Жанна тихо копалась в компьютере, а мы, вооружившись её ноутбуком, засели на кухне.

– Теперь ты веришь, что Маслова причастна ко всей этой истории? – пытался я доконать Сашку.

– Нет, не верю! – сопротивлялся он. – То есть, я не исключаю такую возможность, не более того. Детских домов – море. Благотворительных фондов – океан. Чтобы выяснить, куда ещё пересылались деньги из этого «Капитала», надо пересмотреть кипу их документов. Прокурорской проверкой тут не обойтись. Фонд, хоть и создан на территории России, но все деньги висят в международном банке. Хозяином, то есть учредителем фонда является иностранный гражданин, а именно, немец. Просто бумажки из прокуратуры для проверки деятельности фонда, тут явно не хватит. Тут нужна цидуля посерьёзней.

– Странный ты, Саня! Запроса городской прокуратуры вполне достаточно, чтобы проверить любую организацию, зарегистрированную на подведомственной ей территории, – уверял я, – будь она с российским капиталом, будь она с зарубежными бабками. Тем более, нас не интересуют ни законность деятельности этой самой организации, ни тайна её существования – то есть, откуда там средства, чистые ли они… Нас интересует только один вопрос: какие организации спонсируются этим фондом. Ничего криминального в такой проверке нет. Думаю, они даже ничего не заподозрят.

– Это тебе так только хочется, – напарник продолжал ерепениться. – Если, как ты считаешь, деньги в фонд поступали в качестве оплаты убийств, то они подорвутся по любому поводу. Начнут названивать учредителю и жаловаться ему, что прокуратура что-то копает. И потом, пожертвовать в частный фонд имеет право любой человек, хочешь поимённо, а хочешь – и анонимно. Ты представляешь, что в статье «приход» у них вряд ли будет указано, что деньги перевело такое-то лицо, зарегистрированное, как индивидуальный предприниматель «Киллер и Ко»? Ну не так, разве? Что ты хочешь там найти? То, что они могли среди прочих отчислений в детские дома, интернаты для престарелых, хосписы, реабилитационные центры по лечению малолетних и великовозрастных наркоманов, отправлять деньги и в Воронежский детский дом, это ни о чём не скажет. Как ты собираешься запрос добывать? Рябцева умерла своей смертью. Её завещание оспаривать некому. Какие у тебя основания для проверки фонда? Даже, если ты пойдёшь с другой стороны и начнёшь плясать от детского дома, всё, что у тебя получится, это очень зыбкая конструкция. В детский дом, поступили средства от некого фонда. В этом детдоме когда-то училась и жила девочка, которую ты, на непонятных мне основаниях, подозреваешь в серийных убийствах. Интуицию, как говорится, к делу не пришьёшь. Оснований для проверки фонда у тебя не просто недостаточно, у тебя их нет. Дальше что?

Прав он, конечно, прав. Всю, как мне казалось, красивую картинку, я сложил в своём воображении, основываясь только на собственной интуиции. Ну, ещё немного на связи Масловой с детским домом, а детского дома с благотворительным фондом. А благотворительного фонда с Рябцевой. А Рябцевой с убийством Юсупова. Убийства Юсупова с арестом Кузьмина, и так далее. Чёрт! В эту сторону складываешь, одно звено выпадает. В обратную сторону идёшь, снова выпадает одно звено, но уже другое. Дурдом какой-то.

– Фотографии не нашёл? – я отвлёкся, чтобы полностью не сломать мозг.

– Быстро хочешь, – недовольно буркнул Сашка. – Только-только отыскал список сокурсников Рудой. Ещё даже не пытался их обзвонить. Я от нотариуса вчера только в десять вечера выполз. Помотайся по городу в субботу. Особенно, по Ваське. Особенно в дни, когда в Ленэкспо какие-то мероприятия правительственного уровня.

– А что, у нас участники международных встреч на метро ездят? – что-то какая-то ядовитость во мне нездоровая появилась.

– Нет. Не ездят, – устало ответил Сашка. – Просто я на машине… – он поймал мой удивлённый взгляд, – Ну да, да! Появились колёса… Думаешь, легко по городу на своих двоих мотаться? Сам-то, сколько лет уже за рулём? А я права получил пораньше тебя. Вот, пригодились. Успел бы я за вчерашний день все эту кипу бумажек собрать, – Сашка переворошил документы на столе, – если бы я на метро катался? Особенно удобно было бы в Разлив тащиться за нотариусом и везти его полупьяненького с шашлыков в город на такси.

– Гм… – не много ли новостей за одно воскресное утро? – Как тебе удалось его с дачи конфисковать?

– Да живёт он там, слава богу! Хорошо хоть к телефону подошёл. Я же только домашний смог раздобыть, мобильный не достал. Ну и уговорил…

Я не стал вдаваться в подробности, какие заветные слова Сашка сказал нотариусу, что тот бросил гостей, стол, шашлыки и попёрся с Сашкой в пыльный и жаркий город. Даже не стал напоминать напарнику, что в любой нашей базе есть мобильные телефоны не только нотариусов, но гораздо более важных людей. Нашёл и нашёл, домашний – так домашний. Результат важней.

– Ладно, Сань! – похвалил я напарника. – Ты – молоток! Молодца! Выручил меня очень, – я покосился в сторону комнаты, – век не забуду. Дуй, отдыхай. Я тут почитаю пока, подумаю, что можно сделать с этим благотворительным фондом.

– Ну, думай, думай! – улыбнулся Сашка. – Ты – начальник, тебе решать. Только, я тебя прошу!.. Чтобы больше лишних телодвижений не делать, думай сразу: что тебе это даст? Ты цель конечную, судя по всему, не видишь. Именно поэтому мы и топчемся на месте. Делаем что-то, а КПД – ноль. Всё потому, что в этих действиях смысла нет. Пойми сначала, что тебе даст знание того, что этот фонд перечислял в Перелешино деньги. Наверняка они хотя бы для прикрытия отправляли средства в другие дома. Даст ли тебе уверенность в том, что фонд связан с детским домом в Воронежской области, доказательства того, что Женя Маслова – убийца. Ну, тебе, может и даст. А вот для суда это не доказательство. Или я не прав?

Сашка уехал, а я ещё долго чах над златом «Капитала инвестмента», если название этой организации склоняется хоть каким-либо образом. Бродила мысль потеребить Евграфова. Он бы с удовольствием получил «добро» на ковыряние финансовых потоков благотворительного фонда. Небось, и не роптал бы. Но я крепко запомнил Сашкины слова. Есть ли в этом смысл? Обнаружить перечисление денег в Воронежский детский дом? И? Я на сто процентов уверен, что эти отчисления были. Что это доказывает? Что Женя, зарабатывая средства для фонда заказными убийствами, совершала благие деяния? То же мне, Деточкин в юбке… Это не кино, и не «волги» красть у барыг. Это убийства, в конце концов.

Затрезвонил телефон. Жанна недовольно взглянула на аппарат и удалилась обратно в комнату. Звонила Мария Ильинична.