Из-за спин галлов вышел человек с отличиями морского военного трибуна.
– Я спрашиваю, что здесь произошло? – в его голосе звучали командные нотки.
– Этот центурион сошёл с ума! Он разбил голову нашему декану! А после сделал то же самое с другим, пытавшимся его успокоить! – подали голоса галлы.
– Что?! Убери свой меч, центурион! И отдай своё оружие! Я накладываю на тебя арест до выяснения всех обстоятельств произошедшего!
Услышав от своих принципов, что на носу галеры что-то произошло с Массилием, к месту подошёл и приимпелярий Кассий Кар. Он ускорил шаг, когда услышал часть речи трибуна…
– Массилий! Что с тобой? Убери меч! – Кассий взял за руку центуриона. – Что тут произошло?
– Они стреляли по рыбакам, приимпелярий! И Массилий вдруг без слов разбил двум из них головы! – ответил один из стоящих рядом с ним принципов.
– Арестовать центуриона! – крикнул трибун. Члены корабельной команды двинулись к Массилию.
– Стойте! – твёрдо сказал Кассий. – Это мой центурион, и я несу ответственность за его поступки!
– И понесёшь, – закипел трибун, – это мой корабль, и я своей властью могу арестовать и тебя, несмотря на твои заслуги, приимпелярий!
– Это мы посмотрим, кто кого арестует! – послышались голоса стоящих вокруг воинов центурии Кассия.
– Только попробуйте достать мечи! Клянусь глазами Аргуса! Вы останетесь без своих! – зло крикнул другой воин центурии Массилия.
Глаза трибуна забегали. Но принадлежность к древнему роду патрициев и привычка командовать брала в нём верх.
– Я приказал арестовать наглеца! – сказал он. – Или я объявлю всех вас изменниками и мятежниками! А вы знаете, что это значит! Вас всех казнят перед строем легиона!
– Постой, трибун! Ведь твои галлы стреляли по рыбакам! А Массилий сам из числа бывших рыбаков! Понимаешь?
– Ну и что? Я сам разрешил и даже дал указание стрелять своим стрелкам по всем целям, которые их заинтересуют! – с нотой бравады высказался трибун. – Мой род послал меня сюда сражаться с врагом любыми способами, чтобы торжество римского оружия преобладало над всем! Подчиняйся, центурион, или будешь казнён со всеми своими товарищами, которые попробуют мне воспрепятствовать!
У Кара пошла кругом голова от слов отпрыска какого-то рода патрициев, решившего, что на войне вправе устанавливать свои законы… Кассий схватился за рукоятку меча…
– Не надо, Кассий! – Массилий перехватил руку Кара. Он вдруг улыбнулся и, повернувшись к трибуну, бросил ему под ноги меч. – Прими, трибун, оружие, которое служило римской славе более двадцати лет. Надеюсь, что ты сможешь удержать его со славой! – Массилий отсоединил от перевязи флейту центуриона и бросил её также к ногам трибуна.
– Взять его! – трибун захлёбывался от ярости. – Ты будешь казнён! Я приложу к этому всё своё влияние на Катулле!
– Ну что же, – принял решение и Кассий, – тогда и я буду казнён вместе с ним. – Кассий бросил на ногу трибуну и свой меч. Рукоять меча, отскочив от палубы, больно ударила трибуна по большому пальцу его ноги. Тот согнулся, издав стон, и скривился от боли.
– Как же ты собираешься поднять славу Рима на новый уровень, если не в силах стерпеть боль от простого ушиба? – закончил Кассий.
Вокруг раздался громкий смех, что ещё больше взбесило отпрыска патриция. Этот приступ бессилия и боли окончательно выветрил из головы трибуна остатки разума.
– Измена, измена! – завопил он. – Это измена!
– Закрой рот, трибун! – послышались голоса вокруг. – Ты ещё не видел даже сотой доли того, что пережили эти воины!..
Атмосфера на квинтиреме накалилась до предела. Центурия Массилия, пережившая страшную битву при Тунессе, теряла терпение, видя бахвальство морского трибуна и его корабельной команды. Всё это могло привести к избиению приверженцев трибуна. Но если дело доходило до прямого столкновения между подразделениями, это грозило казнью, называемой декумацией, и той и другой стороне. Но трибун готов был пойти на это, только бы удовлетворить своё эго в принятом им решении. Тем более сам он по принадлежности к слою патрициев декумации избегал…
Вдруг вдали раздался трубный звук. Его повторил другой. И вот уже совсем близко прозвучал сигнал к оружию… На горизонте показались паруса флота Карфагена…
Эта команда застала всех врасплох. Трибун, услышав сигнал, понял, что сейчас самый удобный момент осуществить задуманное сумасшествие. По уставу римской армии власть в морском сражении передавалась морскому офицеру, и центурии, загруженные для сражения, формально подчинялись флотским офицерам.
– Арестовать обоих, – приказал он, – отвести их под палубу, на корму! После битвы пусть комиссия решает их судьбу! А вы, – он повернулся к воинам центурии Массилия, – или подчиняетесь мне, или объявляетесь мятежниками и подвергнетесь декумации! К оружию! Строиться на носу! – Трибун указал место построения.
Кассий кивнул своим воинам, давая знак выполнять слова трибуна, и, повернувшись, пошёл к корме. То же самое сделал и Массилий. Они спустились под палубу на корме корабля и были заперты в помещении для арестантов…
Глава 36
В вечерних сумерках флот Баркидов покидал Карфаген. Было решено, что после его соединения с флотом Гамилькона следовало предпринять операцию против отходящего флота Катулла. На бортах галер Карталона был размещён весь контингент отбывающих в Египет лакедемонян. Гамилькар продолжал формировать армию для новой войны на Сицилии.
При свете факелов последние галеры отчалили от пирсов мыса Крам. Они присоединились к ожидающей их эскадре, стоящей в заливе. На корме последней галеры стояли три человека. Они смотрели на исчезающий в сумраке ночи город. Несмотря на множество факелов, зажжённых провожающими эскадру людьми, очертания города скрылись под тёмными чернилами ночи…
– Как давно ты первый раз покинул свою Спарту, Ксантипп? – спросил молодой, статный карфагенянин. Он разительно отличался от своих собеседников высоким ростом, будучи выше их почти на голову.
– Это было в год первого набега кельтов, Диархон. Мне тогда исполнилось девятнадцать лет. К тому времени я уже участвовал в нескольких войнах по защите свободы Спарты, но никто не думал тогда, что, воюя между собой и участвуя в войнах Диадохов, мы так ослабим себя, что станем жертвой набегов диких варварских племён, которые будут легко разрушать культуру эллинизма, не боясь мести! Во время второго набега кельтов я потерял отца, который погиб в сражении на стороне царя Македонии Птолемея Керавна. В той битве погиб и сам царь. В третий же набег, когда полчища варваров возглавил Бренн, наши цари и эфоры отказались послать помощь армии Афин, возглавивших отражение врага, сославшись на плохие предзнаменования. Вот тогда я и несколько моих товарищей, потерявших так же, как и я, своих отцов в прошлом набеге, направились в Афины, чтобы вступить в отряды афинского стратега Калиппа. Мы выступили из Афин под другими именами, чтобы избежать в будущем порицания наших эфоров. Взойдя на афинские корабли, мы отправились к Фермопильскому перешейку, где и предполагали встретить полчища Бренна. Бренн к тому времени достиг города Магнессии. Окрестности города, как и всех других, были сожжены, всех, кого кельты заставали в полях – взрослых, малых – всех убивали! Эти общие соединившиеся варварские племена кельтов и галлов стали звать галатами. Общее число их достигло ста пятидесяти тысяч пехоты и не менее тридцати тысяч конных воинов. Это было моё первое сражение вне Спарты и с врагом, не знающим пощады! Тогда мы изведали всю тяжесть схватки с их армией, которая что-то ела перед сражением, дабы впадать в припадок ярости. Истинно говорю вам, это было! Эти галаты становились невосприимчивыми ни к боли, ни к усталости! Но мы выстояли, перекрыв перешеек, на котором погиб наш царь Леонид, а перелом в сражении наступил тогда, когда флот Афин вошёл в залив и стал поражать врагов с фланга, стреляя из баллист, скорпионов и засыпая их стрелами с кораблей. Это было славное сражение у Фермопил! Мы не пустили полчища варваров в Элладу! Хотя северные территории, включая родину Ахиллеса, они сожгли и разрушили…
