Шаньюй убыл куда-то после взятия Наиса и вернулся к армии за пару дней до моего приезда. Его довольно скромный войлочный шатер стоит рядом с большим и богато украшенным Онегеза, и те, кто этого не знает, сперва ломятся не в тот. Атиллу это забавляет. Не скажу, чтобы он чурался роскоши, но явно не понимает, как можно придавать огромное значение всякой мишуре. Наверное, это в нем говорит голос предков, которые обходились малым и в первую очередь почитали физическую силу и удаль в бою. Сейчас он, облаченный в заломленную на левый бок, замызганную, кожаную шапку, не намного более чистый, овчинный полутулуп и заеложенные до блеска, кожаные штаны, сидел на пятках на специально сделанном для него, выстеленном большим ковром и защищенном кожаным навесом, деревянном помосте такой высоты, чтобы стоявшим перед ним парламентерам из Филиппополя приходилось задирать голову, и изображал из себя тупого отморозка, грозного и беспощадного. При этом говорил Атилла на греческом языке, которым владел довольно прилично, даже лучше, чем латынью, потому что его мать была гречанкой. К тому же, как мне рассказали, он несколько лет провел гостем, так в мягкой форме называли заложников, при дворе императора в Равенне, которая сейчас является неформальной столицей Западной Римской империи, а греческий в обеих считается языком знати, образованных людей. Скорее всего, предводитель гуннов дурковал, вырядившись под грязного, дикого кочевника. Я заметил, что у него нездоровая тяга к розыгрышам. От скуки, наверное. Филиппопольцы предлагали за снятие осады выкуп в сто либр (фунтов) золота. Это без малого тридцать три килограмма. Атилла потребовал в пять раз больше. Мол, у него огромная армия, надо наградить всех. Сомневаюсь, что рядовым воинам достанется хотя бы по одной монете. Разве что вождям, командирам крупных отрядов подкинет на бедность. Видимо, это был обычный торг. Осажденные пока слишком верили в неприступность своего города, поэтому платить так много не захотели, распрощались и ушли.

Увидев, что я желаю с ним пообщаться, Атилла крикнул страже на гуннском языке, чтобы пропустили меня, и похлопал по помосту ладонью, предлагая место рядом с собой. Я ловко подтянулся и приземлил задницу на край помоста, свесив ноги.

— Что ты хочешь мне сообщить? — спросил он на латыни.

— Придумал, как захватить город, — ответил я на греческом языке, желая удивить предводителя гуннов.

Не тут-то было! Мое знание греческого, как и гуннского, аланского и германских диалектов, воспринимались Атиллой, как само собой разумеющееся.

— Рассказывай, — предложил он.

Я предложил вырубить в вертикальном склоне холма камеру, заполнить ее горючими материалами и поджечь, благодаря чему обрушить стену.

— Эй, позови командира саперов! — выслушав меня, приказал предводитель гуннов командиру стражи, а стоявшему сбоку от помоста унылому рабу, который, скорее всего, еще недавно был крестьянином: — Принеси вина.

— И фиников, — попросил я.

— И алтаку, — добавил Атилла.

Он был сладкоежкой, поэтому всегда возил с собой финики, миндаль в меде, рецепт которого римляне позаимстовали у этрусков, и алтаку (подобие зефира с орехами и медом), как греки называли это лакомство в честь растения, из которого брали сок для её изготовления. Первый раз я ел алтаку в Египте, когда служил в армии фараона. В то время она была лакомством богачей. Впрочем, и сейчас не каждому по карману.

— Ты бывал в Константинополе? — спросил меня Атилла.

— Приходилось, — ответил я.

— Как думаешь, сумеем захватить его? — задал он следующий вопрос.

— Нет, — уверенно ответил я.

Про гуннов я помнил не очень много, но точно знал, что ни Константинополь, ни Рим они не брали.

— Почему? — поинтересовался Атилла.

— Не знаю, — соврал я.

Не рассказывать же ему об учебниках истории и прочих трудах, в которых фантасты от науки додумывали то, о чем забыли насочинять их предшественники.

— Вот и главный шаман говорит, что не знает, — грустно сообщил предводитель гуннов.

Раб принес нам вино и сладости. Мы оба налегли на них. Алтака, которую теперь делают греки, оказалась хуже египетской, поэтому я полностью переключился на финики.

Насытившись и отрыгнув, Атилла похвастался:

— Когда я был в империи Тоба Вэй, которая далеко-далеко на востоке, на самом краю земли, меня там угощали удивительным лакомством — орехами в коконе из белых сладких нитей. Забыл, как называется.

— Борода дракона, — подсказал я.

Это китайское лакомство что-то среднее между халвой и сахарной ватой. Делается вручную. Сироп смешивают с рисовой мукой и растягивают в тоненькие нити, которыми оборачивают разные начинки: орехи, кунжут, кокос… В двадцать первом веке я ел с шоколадом.

— Ты бывал в тех краях? — нисколько не удивившись, поинтересовался предводитель гуннов.

— Приходилось, — молвил я.

— В той стране хорошие воины? — спросил он.

— Воины везде хорошие. Плохими бывают только полководцы, — сказал я.

— А я хороший полководец? — хитро улыбаясь, задал он вопрос.

— Тебя надолго запомнят! — улыбнувшись так же, ответил я.

К нам подошел командир саперов. Это был римлянин из Западной империи, коренастый, с выпирающим, как у беременной бабы, животом и таким массивным подбородком, что напомнил мне Щелкунчика с театральной афиши, виденной как-то в Москве. Немудрено с такими челюстями нажрать такое пузо.

Выслушав мое предложение, он отмахнулся:

— Видел я это место. Там слишком много надо выбирать камня, чтобы разжечь под стенами.

— А ты начни не снизу, а с середины, тогда выбирать надо будет меньше. Выруби сперва наклонную лестницу к верхней части склона, чтобы не обстреливали твоих рабочих, и там сделай камеру, — подсказал я.

— Не уверен, что получится, и времени слишком много потребуется, — продолжил возражать командир саперов, наверное, потому, что идея не его.

— Делай, как он говорит, — приказал Атилла. — Нам спешить некуда.

— Хорошо, — недовольно подвигав мощной нижней челюстью, ответил римлянин.

Дело свое он знал. За неполные три недели, работая сутки напролет, в склоне выдолбили достаточно большую камеру и сделали два дымохода, после чего заполнили ее соломой и сухими сосновыми дровами, которые щедро облили оливковым маслом. Подожгли в сухой ветреный день. Большая часть гуннской армии собралась там, чтобы посмотреть, что получится и получится ли вообще. Разгоралось долго. Сперва из дымоходов, пробитых почти под самой стеной, выходил еле заметный сизоватый дымок. Постепенно дыма становилось все больше, и он темнел. Копоть оседала на склон и городскую стену, образовав две вертикальные полосы, сужающиеся кверху, словно неумелый художник нарисовал два черных тополя. Горело долго. Количество дыма, если и уменьшилось, то не намного, и я не сразу уловил момент обрушения городской стены. Услышал гулкий перестук, какой бывают, когда игрок к кости трясет их в деревянном стаканчике, подумал, что это могло бы быть? — и только потом увидел, как, утаскивая дым за собой, опускается часть склона, а из нее как бы вываливаются крупные обломки стены, которые рухнули с грохотом и подняли столбы пыли. Пыль осела и прибила дым. Склон выше камеры стал похож на нижнюю челюсть, из которой выдернули сразу несколько зубов, заодно обломав соседние. «Десна» в том месте была светлее и скошена вниз и наружу, и как бы продолжением ее была насыпь из обломков стены, ведущая в город. Стали видны жилые дома, стоявшие теперь почти на краю склона, и горожане, смотревшие изумленно на образовавшийся просвет в городской стене.

Зрелище было впечатляющее, особенно для людей этой эпохи, не избалованных телевизором. Стоявшие рядом со мной дружно охнули от удивления. После паузы чуть ли не вся гуннская армия заорала восторженно и тут же, без приказа, побежала к пролому. Филиппополь всё.

Гуннская армия под командованием Эдекона расположилась рядом с городом Аркадиополисом, что на холме на северном берегу Мраморного моря и в полутора сотнях километрах от Константинополя. Мы должны были преградить путь восточно-римской армии, отступавшей к своей столице, но не успели. Император Феодосий Второй заключил с персами позорный мир и перебросил войска через пролив Дарданеллы в европейскую часть. Туда же прибыл флот, направленный в Сицилию, чтобы освободить остров от захвативших его вандалов, но опоздал, потому что захватчики смылись с добычей. Не знаю, какие планы были у Флавия Аспара, командовавшего византийской армией. Может быть, хотел разбить гуннов по частям, сперва Онегеза, а потом Эдекона, или наоборот, но получил приказ быстрым маршем следовать в Константинополь, а может быть, сразу собирался сосредоточиться на защите столицы. В любом случае он успел проскочить буквально у нас под носом. Наша разведка даже пощипала немного обоз его армии, следовавший, вопреки римскому уставу, в хвосте ее. Слишком долго мы отмечали захват Адрианополя, точнее, почетную сдачу с выплатой пятисот либр золота. Адрианопольцы сделали правильный вывод из захвата Филиппополя, не стали испытывать судьбу и надеются на свою армию. Столько золота в городе не нашлось, поэтому примерно половину выкупа составляло серебро. Мне досталось три силиквы — десятая часть того, что выдали моему отряду.