Я провел в этом населенном пункте пять дней. Первые три дня пьянствовал в доме для пиршеств вместе с другими старшими командирами. На этот раз сидел в самом низу стола, хотя при желании, начиная со второго дня попойки, мог бы перебраться и выше, потому что к тому времени все ужрались так, что забыли про статусный выпендреж. На четвертый день все, кто мог передвигаться самостоятельно, расползлись по своим домам, юртам или кибиткам, а остальных отнесли рабы. На пятый день я перехватил Эдекона по пути к Атилле и попросил похлопотать, чтобы меня отпустили к жене, пообещав приехать сразу же, как только пойдут в поход на кого бы то ни было. Получив добро, на следующее утро присоединился к купеческому каравану, который повез скупленную у гуннов добычу в столицу Восточной Римской империи.

Константинополь сильно разросся с тех пор, как я уплыл из него, называвшегося в то время Византием. Раньше город был хорошо защищен с запада, от нападения по суше, а теперь со всех сторон, но пока еще не так надежно, как будет по время моих визитов сюда в шестом веке, не говоря уже про более поздние времена. Нет пока маяка, который в средние века переименуют в Христову башню, а потом турки — в Галату. Нет и Святой Софии. Рядом с дворцом императора пока что находится скромная базилика, названная в честь Феодосия Второго, восстановившего сгоревшую лет тридцать назад церквушку Святой Софии, а главным храмом считается стоявшая неподалеку базилика Святой Ирины. Обе базилики, многократно перестроенные, доживут до двадцать первого века, поменявшись ролями. В будущем Святая София, превращенная в музей, будет тягаться с Голубой мечетью, построенной на той же площади и большей по размеру, чтобы наглядно показать преимущество ислама над христианством. При этом вход в музей будет стоить семьдесят две лиры (примерно тринадцать долларов), а в мечеть — свободный. Снаружи, конечно, красивее мечеть, которую постоянно реставрируют в отличие от храма. Зато внутри все наоборот. К тому же, в мечеть надо заходить, разувшись, и вонь носков отшибает желание находиться в ней долго. Кстати, по преданию город опять станет христианским Константинополем, когда Святую Софию из музея превратят в мечеть, что обещал сделать президент Турции во время моего последнего визита в Стамбул в двадцать первом веке.

Тогда это будет город надоедливых зазывал, истеричных чаек, вытеснивших ворон, и разожравшихся котов. Насколько я знаю, кошки, в отличие от собак, всегда едят в меру, за исключением кастрированных. Может, они все прооперированы, не проверял. Что мне понравилось в Стамбуле — продажа свежевыжатых соков почти на каждом углу. Это может быть стационарный киоск с выложенными в несколько ярусов, надрезанными фруктами, чтобы было видно, что свежайшие, или передвижная точка с небогатым набором. Самые распространенные ингредиенты — гранаты, апельсины, яблоки и морковь. Можно заказать микс. Прессы старые, ручные. Конкуренцию продавцам соков составляют чайные, которых не меньше. Пьют чай из маленьких стеклянных стаканчиков и обязательно с кусковым сахаром, который стоит в вазочках на столах. Однажды во время прогулки по кривым узким улочкам старого города увидел несколько высоких венков, прислоненных к стене дома. На лентах было что-то написано на турецком языке, в котором я ни разу не грамотный. Решил, что похороны. Тогда я старался обходить стороной подобные мероприятия. Удивили веселые лица людей, стоявших рядом с венками. Оказалось, что это свадьба. В каждой избушке свои погремушки.

Пока что Константинополь — столица Восточной Ромейской (Римской) империи. Говорят, что по количеству населения уже превзошел Рим, став самым большим городом в мире. Это они про Китай знают слишком мало. Иностранцам зайти в город с оружием нельзя, поэтому я остановился в трактире у Адрианопольских ворот, названных так в честь дороги, ведущей в этот город, и отправил к Ирине гонца с вестью о своем прибытии. Мало ли, вдруг не желает видеть меня.

Она прибыла в закрытом паланкине бордового цвета, который несли два молодых крепких раба, а третий шел впереди и палкой разгонял прохожих, чтобы уступали дорогу знатной даме. Раздвинув занавески и увидев меня, заулыбалась искренне.

— Я знала, что ты вернешься! — сказала она, обхватив мою руку двумя своими, мягкими и теплыми. — Молила бога, чтобы он защитил тебя в бою, и он услышал меня!

Я уже устал читать лекции по атеизму, поэтому просто сказал, что в боях не участвовал, лишь прокатился по степи туда-сюда. После чего сел на коня и вместе с Радомиром на запасном коне, который вел на поводу двух вьючных, нагруженных добычей, въехал вслед за паланкином в Константинополь. Стража на воротах, скорее всего, готы, видела нашу встречу, поэтому вопросов не задавала и плату не требовала.

Жила Ирина почти в центре, неподалеку от базилики Святой Ирины, в честь которой и получила свое имя, и акведука Валента высотой метров двадцать пять, соединявшего два холма города, и видного издалека. В двадцать первом веке он будет пониже, наверное, просядет, и хорошо заметен только в том месте, где пересекает бульвар Ататюрка. Дом у нее был двухэтажный каменный с перистилем — колоннадой по трем сторонам квадратного двора, поддерживающей галерею — типично греческий. Ирина мне рассказывала, что языком общения плебса сейчас является латынь, а знать разговаривает на греческом и старается жить, как греки. Знать всегда находит незамысловатый способ выпендриться. Я помнил, что скоро все восточные римляне решат стать знатными и перейдут на греческий язык. Тщательно оштукатуренные и побеленные торцы двух крыльев дома, выходящих на улицу, были глухие. Их соединяла такая же ухоженная каменная стена трехметровой высоты со входом арочного типа в центре, закрытом толстыми дубовыми воротами, в правой створке которых была дверь для пешеходов. Когда мы подъезжали, дверь была открыта, и в ней стоял старый чернокожий раб-привратник, который, заметив паланкин, сразу распахнул ворота. Двор был метров двенадцать на четырнадцать. С трех сторон на уровне второго этажа шла деревянная галерея шириной метра три, опирающаяся на кариотиды из мрамора цвета слоновой кости. Я сперва подумал, что и стены первого этажа облицованы коричневато-красным мрамором, но потом разглядел, что они просто расписаны под него на римский манер создавать иллюзию более ценного, чем есть на самом деле. По центральной линии двора, но ближе к воротам, был квадратный фонтан с изогнувшимся в прыжке черным китом, из головы которого поднимался невысокий, я бы даже сказал, жиденький фонтанчик. Бортики из черного камня были высотой с полметра, но чаша, выложенная голубоватой плиткой, глубиной метра полтора. В правом крыле на первом этаже были коморка привратника. Затем шли конюшня, «паланкинная» и комнаты других рабов, которых, как рассказала Ирина по пути, у нее восемнадцать человек. Зачем столько в городском доме — вопрос на засыпку. В левом крыле были два туалета, но разделялись не по половому, а по социальному признаку. Затем парная с мраморными полками и то ли большой мраморной ванной, то ли маленьким бассейном. На стене была мозаика в виде бога морей, причем почему-то римского Нептуна, поскольку был без трезубца, обязательного у греческого Посейдона. В центральной части дома, через стену с ванной, располагалась кухня, где заодно и грели для нее воду, дальше — столовая, она же ойкос — центр домашней жизни — и самая большая комната на обоих этажах, мужская (андрон), в которой хозяин принимал гостей, устраивал банкеты. В ойкосе мозаичный пол изображал похищение Европы, а в андроне — войну амазонок. На стенах в обоих этих помещениях, а так же во всех на втором этаже написаны фрески с сюжетами из древнегреческих мифов и в неглубоких полукруглых нишах стоят небольшие мраморные статуи языческих богов, потерявшие свой сакральный смысл и ставших просто украшением. Во всех помещениях окна с деревянными решетками и сейчас открытыми ставнями были только в стенах, выходивших во двор. На второй этаж вела, начинаясь в паре метрах от фонтана, лестница из дерева, покрытая красным лаком, из-за чего в тех местах, где на нее падали солнечные лучи, казалось, что кровоточит. Наверху были три хозяйские спальни, маленькая для рабынь госпожи и четыре большие кладовые.