Поскольку операция прошла без инцидентов, через три дня я счел себя свободным от дальнейших обязательств и повел марсильяну к западной берегу Аппенинского полуострова. Ветер дул восточный, поэтому сделали длинный галс на северо-северо-восток, а потом повернули на юго-юго-восток. Гористый берег был виден издали, а вот тридцативосьмивесельную торговую галеру, которая пробиралась вдоль него, заметили не сразу. Она шла на юг, скорее всего, в Остию — морские ворота Рима. Времена, когда в Рим вели все дороги, подошли концу, потому что больше половины их теперь ведет в Константинополь, но всё же в столицу Западной Римской империи свозится много всяких товаров со всех концов нынешней Ойкумены. Поджавшись к берегу, мы взяли еще южнее, добавив скорости где-то на узелок, и начали постепенно нагонять эту галеру. На ней заметили нас, но, наверное, приняли за купцов. За что и поплатились. Мы сперва отрезали галеру от берега, а потом поджались к ее левому борту. Аккуратно поджались, сломав всего пару весел. Навклир приза — пожилой мужчина с трубным голосом, сперва решил, что имеет дело с плохо обученным коллегой, и начал орать мне, чтобы сменил курс марсильяны, затем отошел на правый борт, стал спиной к нам и закрыл лицо ладонями. Не знаю, плакал ли он, молился ли, или просто не хотел видеть, как захватывают его детище. Когда его привели ко мне, глаза были красные, но сухие, а в них вековая печаль крестьянина всех времен и народов. Видимо, вырос в деревне, сбежал в город, выбился там в люди — и вот опять кандалы и, скорее всего, работа на полях у какого-нибудь рабовладельца.

— Расслабься, — сказал ему в утешение, — я отпускаю экипажи, забираю только судно и товар.

— Спасибо, господин, — сказал он вяло, не веря в мою доброту и щедрость.

— Что везешь? — спросил я.

— Прошутто, — ответил он.

Это слово можно перевести с латыни, как высушенное. Так римляне, а после будут итальянцы, называют сухую ветчину. Задние окорока борова натирают морской солью и вялят не меньше девяти месяцев. Получается довольно вкусный и долго хранящийся продукт. Как ни странно, впервые я попробовал прошутто, причем лучший сорт — пармский, в начале двадцать первого века, когда был в Риме на Миллениуме, устроенном Ватиканом — праздновании второго тысячелетия от рождения Иисуса Христа. У моей подруги была подруга-итальянка. Они познакомились еще в советские времена, когда последняя была на стажировке в Ленинградском университете. Так вот эта итальянка пригласила нас к себе домой на ужин. Готовила она не очень, поэтому я напрочь забыл, что было главным блюдом, скорее всего, паста — макароны с чем-нибудь, а вот на десерт подала дыню коричневато-желтого цвета, нарезанную маленькими кусочками, на каждом из которых лежало по тоненькому, розовато-коричневому с белыми прожилками ломтику прошутто. Дыня с ветчиной — это было для меня в диковинку. Не скажу, что очень вкусно, но есть можно в непотребных количествах.

До Карфагена добрались без проблем и напряга, потому что сперва поджались к Сардинии, и галеру на ночь вытягивали на берег, а потом быстренько махнули к африканскому берегу. Первым делом я сообщил Кордару, надеясь, что купит у нас галеру для своего правителя. Не тут-то было. Алан, нарядившийся в этот день очень скромно — всего четыре цвета в одежде, сказал, что маленькие галеры Гейзериху больше не нужны, своих хватает. Вот если бы я привел бирему или трирему… Зато очень заинтересовался грузом.

— Это прошутто? — спросил он, увидев, как мои матросы перегружают часть добычи в лодку мелкого купца, решившего купить у нас два десятка вяленых окороков.

— Да, — ответил я. — К сожалению, ничего более ценного не захватили.

— Больше никому не продавай, — приказал Кордар. — Я сейчас доложу Гейзериху. Наверное, заберем у тебя весь.

— Хорошо, подожду, — согласился я.

Пока он ездил в Бирсу, чтобы согласовать вопрос с нашим правителем, нашелся покупатель на галеру. Точнее, группа единомышленников, решивших подрубить бабла морским разбоем. Они сперва вышли на Менно, а уже он привел их ко мне. Была небольшая проблема: у них не хватало денег на покупку галеры. Сошлись на том, что недостающее заплатят из добычи, но в вдвойне. Экипаж марсильяны одобрил это решение. После чего новые хозяева остались ждать, когда решится вопрос с прошутто.

Кордар вернулся на одной из военных либурн, ставшей к нам лагом, на которую и начали перегружать добычу после того, как договорились о цене. Алан за скромное вознаграждение не стал слишком рьяно отстаивать интересы своего правителя.

— Пойдем грабить южные районы империи? — задал я вопрос, догадавшись, что столько провианта надо только для очень большой армии, собирающейся в очень продолжительный поход.

— Нет, сразу на Рим, — ответил алан, не задумываясь, а потом спросил удивленно: — Кто тебе проболтался?!

— Прошутто, — ответил я, — точнее, его количество.

— Хитрый ты! — уважительно произнес он.

— Значит, с Максимом не договорились на счет Евдокии, — сделал я второй вывод.

— Он сказал, что раз мы захватили Сардинию, то договор потерял силу и выдал ее за своего сына! — гневно выпалил Кордар, после чего добавил: — У него даже хватило наглости пригласить наших послов на свадебный пир. Когда они узнали, из-за чего пируют, то захотели уйти, но стража не выпустила их, продержала там до утра, — и закончил, оскалившись в злобной ухмылке: — Он за это дорого заплатит!

Возле каждого правителя, руководителя воинского подразделения или мирного предприятия всегда есть человек-флюгер и часто не один, который четко выкладывает или визуализирует его мысли и планы. Причем делает это очень искренне, считая чужие проблемы своими. И ко всем остальным людям относится так же, как его правитель, благодаря чему не трудно догадаться, что думают о тебе. Свое мнение для таких людей непозволительная роскошь. Кордар был именно из таких, причем настолько ярким представителем, насколько ярка была его одежда.

Так что можно быть уверенным, что Максима Второго мы достанем из-под земли, и месть будет ужасна. Я помнил, что перед самым падением Западной Римской империи ее столицу несколько раз захватывали разные племена германцев. Были среди захватчиков и вандалы, благодаря чему и остались в истории и языках многих европейских народов. Видимо, этим и закончится поход, для которого Гейзериху потребовался прошутто.

Думаю, Гейзерих оккупировал Сардинию с дальним прицелом на захват Рима. Не надо быть большого ума, чтобы догадаться, что с приходом нового императора прежние договора, особенно невыгодные, потеряют силу, и придется «обновлять» их. Получится пройти от Сицилии вдоль западного берега Аппенинского полуострова до Остии — хорошо, не получится — рванем от северо-восточного побережья Сардинии, которое находится примерно на одной широте с нужным нам портом, а еще лучше — ударим с двух сторон, ошеломим римлян. Гейзерих выбрал третий вариант. Сейчас он с основными силами движется от Сицилии, а вспомогательная армия под командованием Гунериха вышла из Сардинии.

Сардосы были рады, что вандалы покидают их остров. Содержать такое большое количество дармоедов накладно для сравнительно маленького населения. Заодно быстро узнают, правильно ли сделали, предав предыдущего хозяина? Если ошиблись, то легче будет замолить грехи, потому что времени прошло мало.

Марсильяна идет первой. Гунерих опять на ней и опять в носовой части. Сундуков с деньгами не везет, поэтому никто и ничто не мешает моим матросам работать. Впрочем, особых дел у них нет. Дует ровный западный ветер, который греки называют Зефиром и считают штормовым, разрушительным, а римляне — Фавонием и мягким, ласкающим. Сейчас этот ветер с приличной скоростью несет нас прямо к цели. Даже на галерах подняли паруса и не гребут.

Я тусуюсь на полуюте. Примерно в центре его стоят кресло-качалка и столик, сплетенные из лозы. На столике серебряный кувшин, низкий и с широким дном, две серебряные чаши и серебряное блюдо с мелко наструганным прошутто. Впрочем, сижу я мало. В море жизнь ленивая, поэтому стараюсь двигаться как можно больше — расхаживаю от одного борта до другого. Иногда по пути останавливаюсь возле столика, отпиваю из чаши белого вина, закусываю ветчиной и иду дальше.