Аттилу я застал под навесом на помосте, сколоченном рядом с его новым большим шатром, бордовым с желтыми полосами, который раньше принадлежал Арнегисклу, павшему в сражении. Шаньюй пил вино в компании Эдекона, Скота и Эслы. Несмотря на то, что до полудня еще часа два, все четверо нагрузились основательно. От скуки, наверное.

— Садись с нами, — предложил Атилла.

— Если сяду, то так никогда и не захватим город, — отказался я.

— Захватим, — уверенно произнес шаньюй. — Шаман сказал, что возьмем богатейшую добычу, потребовал золотого идола, который висит на стене в комнате главного римского шамана.

Видимо, имелось в виду распятие. Сейчас оно не такое, как в будущем. Римляне распинали на Т-образном кресте. Вертикальный столб вкапывали на месте казни заранее, и служил он многим. Приговоренный нес на Голгофу только горизонтальную перекладину, обычную толстую жердь. К ней прибивали его руки, потом поднимали и закладывали жердь в специальную ложбинку в вертикальном столбе, к которому прибивали ноги, а сверху устанавливали табличку с указанием вины.

— А он не сказал, как именно захватим? — на всякий случай поинтересовался я.

Вдруг шаман предсказал что-то другое, а я полезу и влипну?!

— Нет. Шаман такое не говорит, даже если знает, — ответил Атилла. — Сказал, что если буду спрашивать о всякой ерунде, не услышу ответ на важный вопрос.

— Когда надоест воевать, пойду в шаманы! — пошутил я.

— Если бы ты мог быть шаманом, тебе не надо было бы воевать! — лукаво ухмыляясь, произнес шаньюй.

Тоже верно: причесывать лохов безопаснее и в долгую выгоднее.

— Задумал я тут кое-что, — поделился я. — Нужны пехотинцы, сотен пять.

— Бери, кого хочешь и сколько хочешь, — отмахнулся Атилла. — Скажешь, что это мой приказ.

Германцы, конечно, выполняют его приказы, но без особого рвения. Если бы я пришел к ним и сказал, что нужны пятьсот человек непонятно для чего, то собирал бы их долго. Поэтому я пошел к вождю большого, около тысячи, отряда пехотинцев, расположившегося неподалеку от моего лагеря. Две трети его воинов были босы, без доспехов, если не считать шапки и куртки из волчьих или медвежьих шкур, а из оружия имели простенькое копье, топор и длинный нож.

— Мне нужны добровольцы. Если получится, первыми ворвемся в город и возьмем богатую добычу, — сделал я предложение, от которого невозможно отказаться.

— Мы согласны, — сразу и за всех ответил вождь.

Нет крепости, которую невозможно взять. У каждой имеется слабое место. Чаще всего это гарнизон. Людям быстро надоедает постоянно быть начеку, соблюдать правила, совершать однообразные и, казалось бы, ненужные действия. Человек не может долго находиться в стрессовом состоянии, поэтому мозг включает блокировку угроз, к которой быстро подтягивается лень. Защитники Маркианополя поверили, что смогут отбить штурмы гуннской армии, и расслабились. Предполагаю, что в первые дни осады на приречных крепостных стенах дежурило много воинов, а потом убедились, что гунны там нападать не собираются, и оставили только небольшие караулы. С той стороны и решил я напасть.

Днем выше по течению реки, где нас не было видно из города, германцы под моим руководством сколотили плоты, соединили их в два наплавных моста и переправились по ним на противоположный берег. Затем мосты разобрали на фрагменты и сплавили ближе к Маркианополю. Там германцы спрятались в лесу вместе со спешенными воинами моего отряда. Предполагал взять только «оседлых», которые не боятся упасть в реку, но и кочевники, узнав, что намечается, сразу забыли о своей водобоязни.

Ночь была холодной и сырой. Такое впечатление, что на противоположном берегу совершенно другая погода, чем в нашем лагере возле города. Я взял с собой только одеяло, закутавшись в которое, лег на наломанный лапник. Пока что в этих краях густые смешанные леса. Долго не мог заснуть, слушал храп более счастливых. Рядом расположились воины моего отряда, а германцы чуть дальше, в глубине леса. Несмотря на мой приказ вести себя потише, оттуда до поздней ночи доносились говор и смех. Приказы чужих командиров для германцев ничего не значат. Если каждый кельт сам себе вождь, подчиняется приказам, только когда хочет, и воюет ради личной славы, то у германцев культ личности командира, вслед за которым идут в бой и за которого готовы полечь, лишь бы не опозориться в его глазах. На мнение всех остальных им, по большому счету, плевать.

Проснулся сам перед рассветом и полежал еще какое-то время, не желая выбираться из-под одеяла. В голове вертелась: «На черта тебе это всё надо?! Ты обеспеченный человек, всё у тебя есть! Возвращайся домой и живи в своё удовольствие!». Потом вспомнил, что не надо верить мыслям спросонья, потому что их нашептывает лень. Если вернусь в Константинополь, то самое большее через месяц тоска заест. Только познавший холодные утренники в лесу возрадуется мягкой постели в теплом доме. Я встал, размялся. Рядом зашевелились мои подчиненные. Нынешние люди спят по-звериному чутко, даже мирные горожане.

Подошли германцы, столкнули в воду плоты и, удерживая их веревками, начали сплавлять вниз по реке. Перед самым городом река Девня разделяется на два рукава, образуя длинный узкий остров, довольно низкий, затапливаемый, наверное, во время половодья. К северной оконечности острова мы сплавили первый мост, собранный из плотов. Для этого оттолкнули от берега верхнюю часть, течение подхватило и снесло ее, развернув мост поперек реки. Он оказался немного длиннее, но это было не важно. Стараясь двигаться бесшумно, переправились на остров и перетянули второй мост, более короткий, в рукав, проходящий под городскими стенами, с которых на нас полаяла собачонка, но караульные не обратили на нее внимание. Наверное, услышали сквозь сон и предположили, что лает на зверя, пришедшего на водопой. Добравшись почти до середины острова, где он был шире всего, а рукав сужался, навели второй мост. К тому времени начало светать, но караульные, видать, забили на службу, потому что никто не поднял тревогу. По второму мосту первым переправился германский вождь, потом его свита из бывалых воинов в металлических шлемах и кольчугах. За ними пошли воины с лестницами — бревнами со вставленными в пазы поперечными перекладинами. Дальше — все остальные воины вперемешку. От большого количества людей мост притопило малость, и я замочил сапоги. На узкой полосе берега под крепостной стеной уже стояли очереди у каждой лестницы. Впрочем, германцы забирались быстро, с обезьяньей ловкостью, что при отсутствии доспехов не мудрено.

Перекладины были мокрые, скользкие. Пару раз я чуть не сорвался, потому что торопился. Наверху уже слышался звон оружия и крики караульных. Лестница была длиннее стены, поэтому не стал протискиваться между прямоугольными зубцами, а переступил на правый и спрыгнул с него на сторожевой ход, не удержал равновесие и грохнулся, громко зазвенев щитом, доспехами и оружием. Какой-то германец помог мне подняться.

В утренних сумерках Маркианополь казался серым и словно бы размытым, как плохенькая акварель. При взгляде сверху дома казались слишком низкими. Где-нигде из труб шел дым. Наверное, это дома пекарей, просыпавшихся раньше всех. Большая часть горожан еще спала, хотя по улице в нашу сторону бежало несколько вооруженных людей и орало истошно тревогу.

Я подождал, когда поднимутся четверо из моего отряда, одного оставил возле лестниц, чтобы направлял остальных, а с тремя пошел по сторожевому ходу к северной угловой башне. Германцы, как договорились перед штурмом, побежали в сторону ворот, выходящих на берег реки, и дальше, к южной башне. Через каждые метров пять под стеной были навалены кучи из довольно увесистых булыжников, а возле каменной лестницы, ведущей в город, лежал перевернутый, большой, бронзовый котел и рядом несколько вязанок дров и два бронзовых черпака на длинных деревянных ручках. Видимо, собирались поливать кипятком штурмующих, но всё пошло не так.