Каково же было мое удивление, когда утром приплыла лодка с Менно и двумя карфагенскими купцами. Судя по пейсам, оба были иудеями, судя по тому, как торговались за каждый нуммий — стопроцентными. Они пытались забрать груз за половину того, что я заплатил в Александрии. Если отвезти пшеницу в Рим сейчас, пока не созрел урожай здесь и на Сицилии — основных житницах Западной Римской империи, то смогут продать ее раза в три дороже. О чем и сказал купцам. После чего выслушал продолжительный диалог, какая она плохая и сколько еще надо вложить денег и сил, чтобы отвезти ее римлянам, и прочую ерунда из набора матерого спекулянта. Поскольку я не возражал, а только твердил, сколько они наварят на этой прекрасной египетской пшенице, сошлись на двадцатипроцентной скидке. После чего мне предложили зайти в торговую гавань и стать посреди нее на якорь для перевалки зерна в две сорокавосьмивесельные галеры вместимость тонн сто двадцать каждая, которые ошвартуются к бортам марсильяны.

Грузовые работы шли быстро. Мои матросы нагребали деревянными лопатами и небольшими досками пшеницу в кожаный круглый конус с завязанным отверстием в центре, после чего грузовой стрелой поднимали его, выносили за борт и, когда зависал над нужным местом галеры, ее матросы развязывали веревки — и содержимое быстро высыпалось. Если не считать облаков пыли, процесс был не очень трудоемкий. До захода солнца трюма марсильяны были пусты.

Есть места, которые мне понравились, несмотря на кучу недостатков. Одно из таких — Мальта. В первую очередь потому, что люди там ленивые, а лентяи не бывают злыми. Это чувство требует большого расхода сил, физических и духовных. Мальтозы, как их называли русские туристы, даже жестикулируют раза в два медленнее, чем их соседи и дальние родственники сицилийцы, от которых их отделяет всего лишь Мальтийский пролив шириной девяносто три километра. У меня даже была мысль поселиться там, женившись на аборигенке. К сожалению, как это обычно бывает у древних народов, живущих изолировано, женщины на острове, за редчайшим исключением, страшненькие. Изредка можно было увидеть симпатичную, у которой один из родителей иностранец, чаще британский пенсионер, а вот красивые не попадались ни разу. Зато у мужчин все с точностью до наоборот. Правда, на Мальте они не задерживаются. Мне даже пришла в голову мысль, что красивые мужчины — главный экспортный товар страны.

В середине пятого века остров издалека смотрится приветливее, чем в двадцатом. Он сейчас зеленый с небольшими вкраплениями светло-коричневых поселений, а не светло-коричневый с небольшими вкраплениями зелени, как в будущем. Валетты еще нет. Столицей является Мелита, которая, судя по расположению на холме, в будущем станет небольшой деревенькой Мдина.

Марсильяна дрейфует как раз напротив столицы на удалении миль пять от острова. Мы прибыли на двое суток раньше, потому что пошли напрямую, а не сперва на северо-восток к Сицилии, потом на юго-восток вдоль нее до самого узкого места Мальтийского пролива и оттуда на юг. Караван из почти трех сотен галер разного размера сейчас приближается к нам с севера. Где-то еще телипаются десятка два «круглых» судов, которые пошли вместе с ними, но сильно отстали. Я предлагал им пойти вместе напрямую. Отказались. Чужестранцам веры нет. Свои жулики ближе к телу.

На борту марсильяны десант из сотни человек под командованием Менно. По договору мне достанется половина их добычи, если довезу ее вместе с ними до Карфагена. На вторую половину вандалы надеются купить либурну и отправиться на промысел. Битым неймется.

Радомир собирается высадиться вместе с ними. Он быстро сошелся с вандалами, рассказав, что вместе со мной воевал в гуннской армии. Я не стал уточнять, в какой роли юноша был там. Владеть оружием я научил его, так что совсем уж неумёхой выглядеть не будет. К моему удивлению, вандалы относятся к Атилле с большим уважением, считают великим полководцем. Если полководческий талант измерять количеством захваченной добычи, то можно согласиться с ними.

Я стою на полуюте, смотрю на приближающийся флот вандалов. Они уже видят остров, поэтому рассредоточились немного и пошли быстрее. Часа через полтора-два доберутся до цели. Судя по дымам на холмах, жители Мелиты заметили галеры и подняли тревогу. При появлении моего судна сигнальные костры на острове не зажигали.

На полуют поднимается Менно. Думал, сейчас скажет, что пора двигаться к берегу, а я посоветую подождать еще и высадиться вместе с первыми галерами.

Вместо этого вандал произносит:

— Мы слышали, что Атиллу убила жена в день свадьбы, а Радомир говорит, что он сам умер. Чья правда?

— Хильда! — позвал я вместо ответа.

Я посоветовал ей и Бинди не появляться лишний раз на палубу, не дразнить мужчин, соскучившихся по женской ласке. Хильда вышла из нашей каюты, повернулась ко мне, спрашивая взглядом, что надо?

— Ты зачем убила Атиллу? — задал я вопрос.

Надо было видеть ее лицо — смесь ужаса и боли. Такое не сыграешь. Это надо пережить. Мы с Хильдой никогда не говорили на эту тему. Вспомнить — пережить еще раз, а она явно не хотела этого.

Хильда смотрит на меня виновато, будто сделала мне больно, а не наоборот, и торопливо, сбивчиво рассказывает:

— Он еле дошел до ложа… Сел… Потом как наклонится резко вперед — и кровища ручьем изо рта… Потом завалился на бок… Долго хрипел и булькал… Затих… Я побоялась подойти к нему… Так и просидела до утра в углу.

— Верю тебе, — успокаиваю я, пожалев, что завел этот разговор. — Иди занимайся своими делами.

— Так она…?! — начинает, но не заканчивает вопрос Менно, догадавшись, кто такая Хильда, и произносит удивленно: — Надо же!

— Атилле теперь все равно, — молвил я. — Тем более, что после победы над готами он пообещал мне щедрый подарок, но не успел дать. Вот я и взял взамен.

Осмыслив услышанное, Менно задает еще один волнующий его вопрос:

— Это правда, что ты у Атиллы командовал большим отрядом конницы? — и добавляет на всякий случай: — Радомир так сказал.

— Да, — коротко произнес я, а потом дал более расширенный и понятный вандалам ответ: — Атилла приглашал меня на все попойки, которые устраивал для старших командиров. Я сидел через два человека от него по левую руку.

— А мы думали, ты купец, — сообщил Менно таким тоном, словно я, будучи купцом, долго и тонко обманывал их, выдавая себя за военачальника.

— Жизнь придавит, кем угодно станешь, — говорю я.

— Это точно, — соглашается он, сам недавно побывавший рабом, и трет нос, который не успели отрезать, что, как мне рассказали в Александрии, египтяне в отместку делают с вандалами, попавшими в плен.

Галеры вандалов одна задругой проходят мимо нас. Кое-кто из моих пассажиров, увидев на них знакомых, здоровается с ними, приветственно машет рукой.

Менно показывает на галеру, идущую третьей, и сообщает:

— Вон на корме возле того борта стоит Гунерих.

Как я понял, у вандалов, по крайней мере, не знатных, нет понятий левый и правый, а есть тот и этот. Человек, на которого он показывает, одет в пурпурную тунику. Тяга к пурпурной одежде — первое, что варвары перенимают у римлян. Гунерих — средний сын Гейзериха и теперь уже наследник, потому что старший умер несколько лет назад. У вандалов власть передается старшему в роду. Гейзерих, еще до похода в Африку, предусмотрительно убил жену и детей старшего брата, правившего до него, чтобы собственные сыновья не имели конкурентов. Гунерих недолго был женат на дочери короля готов Теодориха, погибшего на Каталаунских полях. Потом Валентиан Третий, чтобы рассорить своих врагов — готов и вандалов, посулил ему в жены свою дочь Евдокию — и от счастья породниться с императором и подкрепить свои притязания на единовластие Гейзерих повелся, как последний лох: приказал сыну обвинить жену в попытке отравить его, заставил отрезать ей нос, как рабыне, и уши, как изменщице, и отправить к отцу. С тех пор вандалы и готы смертельные враги, а Гунерих холостякует третий год, дожидаясь, когда обещанная невеста достигнет брачного возраста.