— Ты не похож на римлянина, — после обмена приветствиями сделал вывод Гейзерих.

— Моя мать герулка, — соврал я, потому что слишком долго объяснять, кто такие русские.

Он показал на деревянный табурет, стоявший с моей стороны стола, предлагая сесть, а потом жестом приказал что-то рабу — худому низкорослому амазигу с довольно смуглой кожей и прилизанными, наверное, смазанными маслом или еще чем-то, волнистыми волосами, напоминающими черный каракуль — замершему у двери, за моей спиной. Будучи уверенным, что в этой комнате меня уж точно не казнят, иначе испачкают ее, я спокойно сел напротив короля вандалов. Тут же передо мной был поставлен рабом такой же серебряный кубок с уже поднятой крышкой, а затем и наполнен белым вином из кувшина. Гейзерих взял свой, сделал жест типа «За твое здоровье!» и изрядно приложился. Я повторил его жест и тоже неслабо отхлебнул, потому что в горле пересохло от жары и — чего греха таить! — страха. Черт его знает, что у этого вандала на уме, а пьяному легче и горе, и радость. К тому же, вино было отменное. На счет выпить Гейзерих не такой уж и аскет.

— Ты был у Атиллы командиром отряда? — задал вопрос король вандалов

— Да, — ответил я. — Командовал тысячей всадников в армии Эдекона. Половину составляли лучники, половину — вооруженные копьями и спатами. Во время больших сражений Эдекон забирал лучников, давал взамен копейщиков и ставил мой отряд на правом фланге.

Правый фланг считается атакующим, там располагают отборные подразделения, а левый — защищающимся, для стойких в обороне, хотя всякое может быть.

— Эдекон хороший командир? — поинтересовался Гейзерих.

— Лучший в гуннской армии, — ответил я. — Всеми важными победами Атилла обязан ему.

— И другие говорили мне, что не Атилла командовал гуннами во время сражений, — поделился он.

— Императору не обязательно заниматься этим самому. У него есть дела поважнее — управление всей империей, в том числе подбирать лучших исполнителей для каждой задачи. Атилла великолепно справлялся с этим, — рассказал я.

— Да, он заставил римлян бояться гуннов, — согласился король вандалов, после чего произнес: — Как понимаю, возвратиться к гуннам ты не можешь.

— И не хочу. У них началась междоусобица, в которой победителя не бывает. Только ослабят себя на радость врагам, — сказал я.

— Мне нужны опытные и надежные командиры, особенно старшие. Надо пополнить убыль. Если поступишь ко мне на службу, дам под командование тысячу всадников. Докажешь, что способен на большее, получишь больше. Заодно дам землю с крестьянами. У меня ее много. Будешь служить мне преданно, станешь очень богатым, — сделал он предложение настолько многословное, что, наверное, сам удивился и надолго замолк.

Я подождал, думаю, что скажет еще что-нибудь, оформит предложение поконкретней, потом догадался, что и так произнесено было слишком много, и посоветовал, вспомнив феодальный опыт:

— У некоторых народов правитель дает землю воинам под клятву при свидетелях служить лично ему и его наследникам, прибывать по первому зову самому или, если вдруг не сможет, выставлять равноценного и сражаться против тех, на кого укажут. Клятвопреступников убивают и отбирают землю.

Гейзерих гмыкнул удовлетворенно и решил:

— Пожалуй, и я так буду делать. И начну с тебя.

— Мне бы хотелось на море поразбойничать, — начал я выторговывать возможность удрать, если что-то пойдет не так.

— Землю тебе дам неподалеку от Карфагена, так что пока можешь разбойничать. — понял меня по-своему король вандалов. — Я сейчас ни с кем не воюю. Как потребуешься, дам знать.

— Хорошо, — согласился я и задал еще один важный для меня вопрос: — Я могу купить дом в Карфагене?

— Получишь в подарок вместе с поместьем, — ответил Гейзерих. — Только не соверши ту же ошибку, что их предыдущий владелец.

— Я не предаю того, кому служу, — заверил его.

— А как на счет жены Атиллы? — ухмыльнувшись, спросил он.

— В прошлом году я разбил большой отряд готов Торисмунда, и Атилла пообещал щедро наградить меня по возвращению, но не успел. Я решил, что его обещание должно быть выполнено, и взял то, что уже не было нужно ни ему, ни его сыновьям, — поведал я в оправдание.

Гейзерих долго молчал, обдумывая, как я решил, мои слова, а потом произнес злорадно:

— Торисмунда братья убили. Их римляне подкупили, как и моих командиров-предателей, — после чего приказал рабу: — Позови всех.

Все — это семь человек, из которых я знал лишь Кордара. Видимо, это был его совет или, выражаясь языком будущего, кабинет министров. Четверо были ровесниками короля, а остальные немного моложе.

Гейзерих, не вставая, объявил им, что берет меня на службу, после чего потребовал:

— Поклянись.

Я положил левую руку на сердце, правую, согнутую в локте, поднял вверх, открытой ладонью к королю, и, стараясь говорить торжественно, произнес короткий оммаж:

— Клянусь служить Гейзериху и его наследникам верой и правдой, не щадя своей жизни!

После чего перекрестился.

— Пока ты и твои потомки будете служить моему роду, будете владеть землями, крестьянами и домами, принадлежавшими ранее Сигериху, — продолжая сидеть, объявил король вандалов.

Доставшийся мне дом в Карфагене находился на склоне холма у дороги, ведущей от порта к главным воротам Бирсы, и являлся смесью архитектурных стилей: планировка комнат на первом этаже римская, второй этаж с крытой галереей греческий, а плоская крыша и каменная лестница на нее с галереи — египетская. Главное, что этажей два — обязательное условие для жилища богача. Беднота здесь живет в многоэтажных домах, а нищета — в одноэтажных лачугах и даже шалашах из пальмовых листьев. После ареста и казни Сигериха его жилище было разграблено. Вынесли все ценное и даже отковыряли несколько мозаик, оставив на стенах и полу углубления, похожие на рваные раны. С фонтана, что был во внутреннем дворике, пробовали унести мраморную статую вставшего на хвост дельфина, но только завалили ее на бок, и вода вытекала из постамента. То ли ноша оказалась слишком тяжела, то ли грабителей кто-то спугнул. Скорее, второе, потому что дом охранялся кочевниками, служившими Гейзериху. Их войлочный шатер стоял во дворе прямо напротив ворот и на таком удалении, что створки при открытии чуть ли не задевали его. Узнав, что дом теперь принадлежит мне, кочевники молча и неторопливо разобрали свое жилище и перенесли его и прочее свое барахло в соседний, который был ниже по улице и тоже пустовал. Деньги у меня имелись, поэтому нанял бригаду строителей, чтобы сделали капитальный ремонт, и бригаду мозаичников, чтобы залатали «раны» на стенах и в полу.

Эти хлопоты не помешали мне продать трофейную бирему. На второй день выгрузки пришли два типа, у которых явно не было денег на такое судно, и принялись убеждать, что в Карфагене покупателя на него не найдешь.

— Вы пришли сказать мне, что бирема вам и даром не нужна? — задал я вопрос.

Не смутившись, оба принялись перечислять ее недостатки. Чем дольше они говорили, тем выше поднимал я цену в уме. До нее дело не дошло, оба типа свалили по-тихому, когда я орал на матросов, которые чуть не разбили белую мраморную плиту, опустив на каменный причал слишком быстро.

На третий день прибыл в паланкине черного цвета, который несли четыре рослых и крепких раба-негра в белых набедренных повязках, унылый тип с черными волнистыми волосами, спрятанными под темно-синей полотняной шапочкой, вышитой разноцветным бисером, длинным носом и ушами и миндалевидными черными глазами, одетый в просторную темно-синюю тунику, подпоясанную кожаным витым ремешком, на обоих свисающих концах которого висело по золотому шарику с ушком, и обутый в добротные новые сандалии — явный потомок финикийцев. Его дважды пронесли вдоль биремы по самому краю причала, чтобы мог дотронуться до борта, что и делал несколько раз, постукивая по дереву и ковыряя его, после чего поставили паланкин возле трапа, спущенного с носа судна. Унылый тип неспешно выбрался на причал и замер, вперив взгляд во что-то в море, невидимое мне, и сцепив руки за спиной, из-за чего напоминал узника у окна камеры. Мне почему-то подумалось, что от него и вонять должно тюрьмой — затхлостью и плесенью.