Ночью я проснулся от второго толчка. Этот был настолько силен, что наша кровать проехала до противоположной стены и врезалась с такой силой, что образовалась трещина. Мы с Ириной чудом не свалились на пол, и только потому, что жена вцепилась в меня двумя руками. Еще она истошно заорала, но падению это бы не помешало. Я кинулся тушить светильник, который упал с прикроватной полочки, где горел каждую ночь, наполняя комнату горьковатым запахом перегоревшего льняного масла, которое тесть дарил нам каждый год в таком количестве, что расходовать не успевали. Масло разлилось по мраморному полу, и по нему заскользил, расширяясь, синевато-алый огонь. Ирина побежала в комнату сына, и вскоре принесла его, спящего, в нашу. Я тоже проспал первое в жизни землетрясение, которое застало меня во время отдыха в Туапсе, а второе пропустил в мореходке потому, что слишком увлеченно читал книгу, не помню уже, какую. В то время я читал запоем все подряд.

Я оделся и вышел во двор. Наш дом не пострадал, если не считать опять обсыпавшуюся черепицу, в том числе и уложенную накануне. В соседних тоже вроде бы все было в порядке. Подумав, что бог любит троицу, а татары без пары не живут, я решил, что должны быть еще два толчка. Понадеялся на авось и пошел спать.

Ирина так испугалась, что спать отказывалась. Села, положив сына между мной и собой, высказалась в адрес, бесчувственной скотины, которая отказывалась поддержать ее в такой опасный момент, насупилась и сделала вид, что не хочет со мной разговаривать. Я обрадовался и быстро заснул. Не знаю, как долго она продержалась, но, когда проснулся утром, дрыхла в обнимку с сыном. Толчков больше не было или такие слабые, что их не заметили.

Я наскоро позавтракал и пошел смотреть разрушения. Предполагал, что после ночного толчка будут значительнее, но не ожидал, что настолько. Крепостных стен, защищавших город с запада, от нападения по суше, практически не стало. Были отдельные фрагменты, между которыми лежали руины. Обломки завалили, в том числе, и ров шириной метров двенадцать. В общем, нападай, кто хочет.

Возле Миландийских ворот, которые примерно посередине западных крепостных стен, я увидел Флавия Константина в окружении охраны и чиновников из его канцелярии. Не без моей помощи, с января месяца тесть пошел на повышение — стал правителем преторианской префектуры Востока — одной из двух в Восточной Римской империи (вторая и меньшая — Иллирии), в которую входили пять диоцезов, включая Фракию, в которой одной из пяти провинций была его бывшая Европа. То есть Флавий Константин, не считая должности заместителей, перепрыгнул через ступень. Стоял он возле небольшой ниши в каменной ограде, где была каменная чаша для сбора мочи, в которую мог отлить любой прохожий-мужчина. Женская моча по неизвестным мне причинам спросом не пользовалась. Это был квартал красильщиков тканей, собиравших таких образом необходимые компоненты для своего ремесла. Утро было холодное и ветреное, поэтому тесть кутался в бордовый плащ, подбитый куньим мехом, и, когда говорил, изо рта у него шел пар. Новоиспеченный префект Востока был явно растерян. Увидев меня, высунул руку из-под плаща, подозвал жестом. Судя по огорченному виду, не за советом, а чтобы поплакаться на такое вот неудачное начало службы на новом месте.

— Видишь, что случилось?! — показал он на груду развалин, в которую превратилась стена слева от ворот. — Я только вернулся домой после устранения последствий первого землетрясения, только заснул — и на тебе! Тут столько работы, что даже не знаю, с чего начать!

— Начни с того, что выставь караулы на всех дорогах и даже тропинках, ведущих из города, чтобы задерживали тех, кто попытается уйти, особенно конных, — подсказал я. — Если гунны узнают, что Константинополь не защищен, самое большее через месяц будут здесь.

— Они все равно узнают, — обреченно молвил тесть.

— Чем позже, тем больше времени у тебя будет на восстановление стен, — сказал я.

— Даже не знаю, кому поручить эту работу. Тут столько надо сделать! — обреченно воскликнул он.

— Как кому?! От ворот в ту сторону, — показал я на север, — пусть делают венеты, а в другую, — показал на юг, — прасины. Кто первый закончит, тот будет начинать следующие ристалища на ипподроме.

— Думаешь, они согласятся? — усомнился он. — Это же такие затраты!

— А куда они денутся?! — уверенно произнес я. — Вызови обоих димархов (руководителей димов) и скажи им, что ристалищ не будет до тех пор, пока не восстановят городские стены. Где они возьмут деньги и строителей — их проблемы. Заодно запрети всем ремесленникам работать и забери рабов-мужчин у богачей. Все должны внести свой вклад в строительные работы: кто своим трудом, кто трудом рабов, кто деньгами.

— Хорошо, попробую, — неуверенно молвил Флавий Константин.

Как любой порядочный чиновник, он не любил принимать решения, потому что еще больше не любил отвечать за них. Других вариантов у него не было, поэтому сперва приказал командиру преторианской гвардии, который сопровождал его, разослать караулы на все дороги, а потом послал гонцов за димархами.

Через пару часов работа закипела. Димархи, в отличие от Флавия Константина, чиновниками не были, а занимались предпринимательством, умели организовать трудовой процесс. В первую очередь собранные ими рабочие принялись очищать рвы от обломков и мусора, накопившегося до землетрясения. Горожане искренне считали, что рвы — это в первую очередь ямы для мусора, а уже во вторую — защитное сооружение. Пусть оно и не самое труднопреодолимое, но восстановить рвы легче, чем построить стены. Вторая группа рабочих начала сортировать обломки: камни и кирпичи, пригодные для кладки — в одну кучу, для забутовки — в другую, все остальное — в третью.

Понаблюдав за процессом, я вернулся домой и отправил всех своих рабов-мужчин на строительные работы. Не то, чтобы меня волновала защита Константинополя, а, как зять префекта, просто обязан был поддержать его начинание. Хотя, кто знает, куда меня закинет в следующие разы? Глядишь, окажусь среди защитников Константинополя от осады аваров, или арабов, или болгар, или славян, или крестоносцев… Возможен был и противоположный вариант, и я пожалею, что помогал укреплять город.

Через девять дней пришло сообщение, что большая армия гуннов переправилась через Дунай. Точнее, переправилась она раньше, еще до землетрясения, но, во-первых, докладывать об этом не спешили, пока не убедились, что это не привычный стремительный и короткий налет нескольких небольших отрядов, а полномасштабная война, а во-вторых, даже быстрым имперским гонцам потребовалось несколько дней, чтобы, сменяясь на почтовых станциях, расположенных километров через двадцать пять, довезти послание до Константинополя.

Я сказал Ирине, что мне надо ехать к гуннам.

— Ты хочешь бросить нас в такое тяжелое время?! — первым делом возмутилась она.

— Для тебя оно не тяжелое. В твоей жизни аж ничего не изменилось, если не считать временное отсутствие части рабов, — возразил я. — Стены восстанавливают быстро. Пока гунны доберутся сюда, город уже будет надежно защищен. Не уезжай из него, даже если осадят. Гунны не смогут захватить Константинополь.

— Зачем тебе ехать к скифам, если они не смогут захватить?! — зашла с другой стороны жена, которая упорно называла всех кочевников скифами. — Оставайся, будешь защищать его вместе с моим отцом и братьями.

— Я поклялся Атилле, что буду служить ему до смерти, его или моей, а у гуннов клятвопреступление — самая тяжкая провинность. Они любой ценой доберутся до меня и накажут, чтобы другим неповадно было. Крепостные стены не спасут. Меня уже выдал им епископ, выдаст и император, — объяснил я.

Нравы императорского двора она знала лучше меня, поэтому оспаривать последнее утверждение не стала.

— Скажись больным, — предложила Ирина.

— Война наверняка продлится несколько месяцев, и рано или поздно мне придется поехать к ним, — отмахнулся я.