Занятия проходили на стрельбище, которое располагалось возле Четвертых военных ворот. Всего военных ворот в Константинополе пять. В мирное время они закрыты, и горожане пользуются пятью другими, «гражданскими». На стрельбище было десять мишеней из свернутых соломенных матов, прикрепленных к жердям, вкопанным в землю у крепостной стены, и выложенные морской галькой две линии на удалении сто шагов (семьдесят метров) и сто пятьдесят (сто пять метров) от цели. Иногда здесь тренировались бесплатно лучники гарнизона, а все остальное время — любой желающий за небольшую плату. Желающих было немало. Ежегодно в день рождения императора на ипподроме проводились соревнования лучников, победитель которых получал от «новорожденного» десять золотых солидов и, как в старые добрые древнегреческие времена, лавровый венок, а еще возможность стать городским стражником. Последнее ценилось больше, чем первые две награды. Стражник на городских воротах будет иметь и солиды, и лавровые венки пучками. Смотритель, тучный мужчина, получив деньги, обычно сидел под дощатым навесом на южной стороне стрельбища, густым басом отдавал команды молодому хромому рабу, который обслуживал лучников, и с неподдельной радостью комментировал неудачные выстрелы.

Моим подопечным было от одиннадцати до тринадцати лет. Обычно начинают обучение лет с семи. Сперва учат технику на маленьком луке, а потом — натягивать большой. Этих тоже уже чему-то научили. К моему сожалению, потому что переучивать труднее, чем начинать с нуля. Их учили стрелять средиземноморским способом, то есть натягивать тетиву указательным, средним и безымянным пальцами, а не большим при помощи указательного и среднего, как кочевники. Переучивать не стал. Это заняло бы слишком много времени. Больше занимался отработкой навыков натяжения тетивы и прицеливания. Наиболее правильным считается натяжение до полного сгиба правой руки на уровне чуть выше плеча. Тогда пальцы оказываются возле мочки уха или у конца правой челюсти. При этом локоть смотрит вверх, а не вниз, как привычнее. Одни считают, что прицеливаться надо с левой (внешней) стороны лука левым глазом, наведя наконечник стрелы на мишень, которую рукоять лука должна закрывать правому глазу. Другие считают, что правым с правой (внутренней) стороны. Третьи, к которым отношусь и я, что надо обоими глазами: левым с внешней стороны, правым с внутренней. Прицеливание производится, когда тетива натянута до половины, после чего резкое натяжение до упора, пока наконечник не коснется большого пальца, и выстрел. При стрельбе с дистанции до первой линии наконечник наводится на середину цели. С нее и до второй линии — через указательный палец левой руки, державшей рукоятку, на вершину цели, чтобы учесть снижение стрелы во время полета. Со второй линии и еще метров на двадцать — через средний палец. На двести шагов — через безымянный. Через мизинец стреляют только очень опытные лучники, каковыми мои ученики вряд ли станут. Вершиной цели считается ее верхний правый угол.

Заодно научил их выбирать хорошие стрелы. Сейчас их делают из сосны, ели, кипариса и, реже, потому что встречается здесь не часто, березы. Старые деревья лучше, потому что плотнее, крепче. Древко должно быть без шероховатостей и зазубрин, иначе поранит руку. Наконечник приделывали к той стороне, которая ближе к корню, а ушко делали с той, что ближе к вершине дерева. Для оперения лучшими считаются перья хищных птиц, включая чаек. Обычно делали в два пера, но встречал варианты в три, четыре и даже шесть. Не сказал бы, что последние были в три раза точнее. Гораздо важнее было правильное расположение на древке, одинаковая длина и ширина (у легких стрел — узкое и короткое, у тяжелых — длинное и широкое) и изогнутость в одну сторону, чтобы стрела вертелась в полете, для чего перья брали с одного крыла. Те, что с левого, отклонялись в полете немного влево, с правого — вправо. Особенно ценными считались стрелы с оперением, приклеенным слегка винтообразно. Мастера, клеившие так оперение, встречались редко (я нашел в Константинополе только одного) и брали за свой товар на треть больше. Такие стрелы нужны для соревнований и понтов, а для боя и охоты сойдут просто хорошие.

К лету пацаны кое-чему научились. Первоклассными лучниками, умеющими стрелять на скаку, они, конечно, не стали, срок коротковатый, но на охоту и защиту крепостных стен их уже можно брать. Они даже поучаствовали в соревнованиях среди подростков, которые проводились, так сказать, для разогрева перед началом настоящих. Победитель получал солид и лавровый венок. Если взрослые выходили по десять человек и стреляли сначала с первой линии, а потом один победитель отбирался на вторую, то подростки стреляли только с первой, а победители выходили в следующий тур. Все мои подопечные вышли во второй тур и шестеро даже в третий из четырех, что их родители сочли большим успехом и одарили меня в меру своих скромных возможностей. Так что, если мои дела пойдут совсем плохо, можно будет устроиться учителем стрельбы из лука.

Семейный клан, к которому я примкнул, был чисто бюрократическим. Может быть, какой-нибудь дальний родственник пошел по армейской линии, но я о таком не слышал, поэтому считал себя единственным воякой среди них. Ко мне время от времени обращались за советом, когда нужно было найти способ приструнить или наказать вояк, потому что лучше знал подноготную армейской жизни. К концу лета такие советы потребовались моему тестю слишком часто. Наш клан состоял в придворной партии нынешнего кувикулария (постельничего) Хрисафия Эттомы, довольно смазливого евнуха, который, как утверждали злые языки, обслуживал императора Феодосия денно и особенно нощно после того, как императрица Евдокия была обвинена в супружеской неверности и сослана в Иерусалим. Вторую влиятельную придворную партию возглавлял магистр (командующий) обеих армий (пехоты и конницы) Флавий Ардавур Аспар, гот-арианин. Это армию под его командованием гунны не успели перехватить на пути из Каллиополя в Константинополь. В общем, классический вариант разделения власти между пиджаками и мундирами, что порождало множество интриг и подлян с обеих сторон. Два года назад Хрисафий с помощью Арнегискла, гота-арианина, убил Иоанна Вандала, магистра обеих армий Фракии, надеясь, что вину свалят на Флавия Аспара. Наемный убийца прожил чуть дольше, чем надо было, и проболтался, кто ему заплатил, но недостаточно долго, чтобы подтвердить это перед императором, поэтому доказать вину ни Хрисафия, ни Аспара так и не смогли, но после этого борьба между партиями пошла ни на жизнь, а на смерть.

Однажды вечером тесть пригласил меня к себе на ужин. Жил он на соседней улице и ближе к дворцу императора в доме, занимавшем полквартала, и рабов у него было раза в три больше, чем у моей жены. Если я засиживался в гостях допоздна, человек десять с факелами и оружием отводили меня домой. Несмотря на то, что улицы в центре освещались по ночам масляными светильниками, вывешиваемыми владельцами богатых домов, и на усиленные патрули, курсирующие все темное время суток, в столице шалят. Можно остаться без рубахи, а то и без головы. Флавий Константин обожал жареную рыбу с красным вином, но мне, обремененному дурными привычками из двадцать первого века, подавали белое, хотя я не уверен, что такое сочетание лучше. Ели, лежа на клиниях. Тесть рассказывал дворцовые новости, в основном о том, кого император наградил, а кого наоборот. На десерт были темно-зеленые груши, неказистые, с коричневатыми пятнышками, но такие сладкие и сочные, что прямо таяли во рту. Тесть поедал их с громким чавканьем. Все-таки он был германцем, несмотря на то, что вырос в Константинополе.

Облизнув с пальцев и ладони грушевый сок, Флавий Константин спросил:

— Твои друзья-скифы смогут проникнуть на нашу территорию и выполнить деликатное поручение?

— Какие они мне друзья?! — шутливо возмутился я. — Их друзья в овраге лошадь доедают!

Тесть не сразу, но все-таки рассмеялся.