Отводил душу я не долго. На восьмой день к Атилле прибыл под охраной отряда из пары сотен гуннов посыльный от Флавия Аэция. Я видел его неоднократно на пирах у шаньюя. Говорят, что это один из доверенных секретарей римского полководца. Встреча продолжалась с полчаса, после чего посыльный с той же охраной ускакал в обратном направлении. Вечером Атилла объявил, что снимаем осаду и уходим к Трикассе. Как догадываюсь, именно там и намечал Флавий Аэций встретиться с армией гуннов, но по каким-то причинам замешкался. Видимо, в его планы не входило появление кочевников не только на левом, но даже на правом берегу Луары, поэтому нас и попросили отойти от нее. Я помнил по средним векам, что река как бы делила эту часть Европы на левобережную романизированную, говорящую на провансальских диалектах, и правобережную германизированную, говорящую на старофранцузских. Победят северяне, хотя и в двадцать первом веке на юге будут говорить немного не так, как в Париже. Видимо, это разделение уже началось, и римляне больше ценят тех, кто живет на левом берегу Луары.

Французы, истинные потомки кельтов, станут такими же эмоциональными, увлекающимися, порывистыми, переменчивыми и безудержно хвастливыми, поэтому будут помнить все, чем можно превознести самих себя, даже имея к событию очень косвенное отношение. В том числе они много веков, почти до революции, будут гордиться победой над гуннами на Каталаунских полях. Правда, мест таких будет несколько, по одному на два-три населенных пункта юго-восточнее Парижа. Куда ни приедешь, везде трактирщик сообщит с гордостью, что именно возле их города (деревни) и произошла та самая битва, в которой франки, как они себя будут называть к тому времени, одержали верх над кочевниками. О том, что франки в этой битве участвовали в сравнительно малом количестве и, что важнее, были на обеих сторонах, к тому времени забудут. А я тогда запомню, что где-то здесь будет разгромлена гуннская армия, и теперь предприму меры, чтобы не полечь на Каталаунских полях вместе со всяким сбродом и не потерять награбленное. Лагерь мой отряд разобьет восточнее всех, и вечером перед сражением отправим свой обоз под надежной охраной еще километров на пятнадцать дальше. По опыту знаю, что преследуют убегающую армию на треть этого расстояния, редко на две трети.

Эти приготовления удивили моих подчиненных. Еще за два дня до сражения собрались все шаманы, следующие с нашей армии, посовещались пару часов, выдув литра по три вина на брата, наверное, чтобы ясновиденье промыть, и объявили, что во время сражения падет злейший враг Атиллы. Все, включая моих подчиненных, почему-то подумали, что падет Флавий Аэций, а значит, мы победим, но спорить со мной не стали. Они знали, что шаманы редко дают прямой ответ, а обычно с подвохом, который понимаешь позже и удивляешься, как это сразу не догадался?! Я не поверил шаманам, потому умный и образованный, знаю больше каждого из них да и всех вместе взятых.

Кстати, у нынешних кочевников уже развита, как я называю, «байская» культура. Суть ее в том, что бай (командир, вождь, император) умнее всех своих подчиненных, потому что бай. Станет командиром другой — сразу превратится в самого умного. Более того, как я заметил еще в двадцать первом веке, общаясь с соседкой, выросшей в казахской деревне и перебравшейся после развала СССР в Россию, если ты бай, то все остальные дураки, а если кто-то умнее тебя, то ты не бай, а так, самозванец плюгавый. У русских это будет звучать, как «Я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак», но всегда с иронией, издевкой, а у кочевников, как теперь знаю, во все времена это правило воспринимается на полном серьезе. Я даже замечал, как, вроде бы, умные люди, оказавшись в подчиненных, стремительно глупели, причем в натуре, без поддавков, стараясь соответствовать своему текущему статусу.

Льщу себя мыслью, что сражение могло бы пройти иначе и даже с другим результатом, если бы расположил лагерь своего отряда с противоположной стороны нашей армии. Наверняка мои подчиненные тогда бы первыми обнаружили передовую колонну римской армии, и я бы устроил засаду и перебил ее всю с минимальными потерями, чем сильно бы ослабил врага. А так их обнаружили гепиды под командованием своего короля Ардариха, человека хитроватого до глупости. Есть такие хитрецы, которые себя надувают чаще, чем других. Ардарих, зная о засаде, устроенной мной бургундам, и, наверное, завидуя, решил замастырить свою. Вот только лучников у него было мало. Нет бы, а дело было вечером, дождаться, когда враги остановятся на ночлег, расслабятся, а это были германцы — сборная солянка из франков, саксов, англов, герулов, бургундов — которые не строят каструмы, лишь выставляют жиденькие караулы, напасть на спящих и перебить их, так король гепидов решил просто напасть на колонну с двух сторон, при этом не учтя длину ее и не позвав на помощь лучников и конницу. В ложбину между двумя холмами зашла только голова колонны, может, тысяча человек или чуть больше. Их и перебили сравнительно легко. А затем началось обычное сражение двух пехотных подразделений. Поскольку с обеих сторон дрались германцы, в то время обладающие большим зарядом пассионарности, сечь была лютая, закончившаяся поздно ночью с ничейным результатом, потому что стало так темно, что трудно было не только отличить своего от чужого, а это и днем непросто, если по обе стороны германцы из разных племен, но и вообще разглядеть врага. Утром Ардарих хвастался Атилле, что положил тысяч пятнадцать «римлян», а сам потерял пять. Поскольку считать король гепидов не умел да и в светлое время суток на поле боя не возвращался, к первой цифре надо относиться с иронией. Думаю, и ко второй тоже.

Обычно сражение начинается рано утром. В этот раз Атилла не спешил. Мы подождали, когда в долину в форме кривой трапеции придет вся римская армия, и даже позволили занять невысокий холм примерно в центре ее. Только после полудня начали выстраиваться к бою. На правом фланге шаньюй поставил восточных готов. Как догадываюсь, потому, что в первой линии левого фланга римлян тоже были готы, удравшие в Галлию от гуннов, под командованием своего короля Теодориха, к которому и у Флавия Аэция и, как следствие, у Атиллы отношение было, мягко выражаясь, неоднозначное. Видимо, одни готы должны были перебить других, чем облегчить жизнь двум императорам, западно-римскому и гуннскому. На нашем левом фланге стояли гепиды и все остальные германцы, древние славяне и пешие представители других народностей, а на правом римлян — такая же сборная солянка, но с преобладанием франков и бургундов и сильной добавкой багаудов, которым пообещали за это списание прошлых грехов. Римские легионы стояли во второй линии, а гуннская конница — на флангах. Наверное, чтобы не мешать германцам истреблять друг друга.

И заодно аланам под командованием Сангибана, которые, как оказалось, перебежали на сторону римлян. В благодарность за это его отряду позволили начинать сражение, быть застрельщиками в прямом смысле слова и первыми жертвами. Аланы выехали навстречу нашим конным лучникам, чтобы, так сказать, обменяться стрелами. Результат был предсказуем, потому что гуннов было в несколько раз больше и стреляли они в первую очередь по вражеским лошадям, защищенным хуже, чем наездники. Да и, как мишень, четвероногое намного крупнее двуногого, трудно промазать. Если у гунна погибала в бою лошадь, он отправлялся в тыл, где было несколько табунов запасных, седлал любую другую. Осевшие здесь аланы переняли у кельтов и германцев бережное отношение к коню, начали заниматься селекцией, выводить более крупных. Их табуны резко сократились. Теперь не у всех была даже одна запасная лошадь, поэтому потеря четвероного друга становилась трагедией, переводила наездника в жалкий статус пехотинца.

Дальше гуннские конные лучники, как обычно, начали «каруселить» перед вражеской армией, засыпая ее тучами стрел, которые летели с протяжным воем, вызывающим тошноту в желудке и холодок в груди, пытаясь выманить врага на себя, заставить погнаться, сломать строй. Не тут-то было! Вражеские пехотинцы закрывались щитами и ждали. Более того, Флавий Аэций даже не попытался разогнать конных лучников своими катафрактами, догадываясь, что кончится это печально. Римская кавалерия стояла в резерве между первой и второй линией пехоты. Обстрел продолжался часа два, если ни больше. Опорожнив колчаны, гунны скакали в обоз, наполняли их по-новой и возвращались. Спровоцировать врага так и не сумели, хотя, как догадываюсь, потери нанесли значительные. С близкого расстояния, а гунны, поняв, что у вражеской пехоты приказ стоять на месте, порой были метрах в двадцати от первой шеренги, из композитного лука можно пробить любую нынешнюю броню и даже не очень крепкий щит. К тому же, воины в хороших доспехах стояли только в первых шеренгах, а чем глубже, тем защита была хуже, но стрелы по навесной траектории долетали и туда, иногда проскакивая в щели между поднятыми над головой щитами.