Я знал, что еще с тех времен, когда я был перегрином Римской империи, «круглые» корабли шли из Александрии строго на север, до острова Кипр, визуально «уцепившись» за который, поворачивали на запад, на острова Родос и Крит, после чего к Мессинскому проливу, отделяющий Апеннины от Сицилии и дальше на порты западного побережья полуострова, в основном в Остию, через которую снабжается Рим, или вдоль Балканского полуострова на порты восточного побережья. За летнюю навигацию делали в среднем пару рейсов. Мессина сейчас под контролем вандалов, и я был уверен, что «круглые» суда ходят только на порты Адриатики. Может быть, судовладелец договорился с моими нынешними согражданами.

Само собой, мы взяли его на абордаж. Хозяин корбита настолько был уверен, что пираты не нападут или, даже если нападут, с нынешних галер на такой высокий надводный борт не заберутся, что сэкономил на охране. Их было всего пять человек, которые, как догадываюсь, выполняли свои обязанности только в порту, отгоняя мелких воришек. Еще было одиннадцать матросов, навклир и его помощник. После того, как один из охранников решил перерубить трос «кошки», зацепившейся за планширь, и получил от меня стрелу в грудь, остальные члены экипажа решили не подставляться, попрятались, кто где смог. Мои люди потом долго их выковыривали.

Кроме груза и хозяйских шестнадцати солидов у навклира, ничего ценного на судне не было. Я объявил экипажу приза, что по прибытии в Карфаген будут отпущены на свободу, чтобы без принуждения выполняли свои обязанности. После чего на корабль были переправлены несколько десятков пленников, благодаря чему стало возможно без проблем перемещаться по главной палубе марсильяны. Мы легли на курс зюйд-зюйд-вест, ветер норд-ост стал попутным, и захваченный корабль понесся к новому порту назначения самым полным ходом — узлов пять. На марсильяне пришлось опустить паруса на грот-мачте и бизани и взять рифы на фоке, чтобы не обгонять его.

Я не сомневался, кто именно купит у нас корбит вместе с грузом, поэтому сразу по прибытию на рейд Карфагена послал гонца к Ахираму. Пока ждали его, к призу приплыла целая флотилия лодок с желающими вблизи посмотреть на такого монстра. Я даже разрешил некоторым подняться на борт и пройтись по главной палубе. Самый богатый карфагенский купец тоже был удивлен, из-за чего даже не стал обстукивать борта, что обычно делал перед покупкой судна. Как он мне сказал, делает так потому, что на слух умеет определять, насколько крепка древесина обшивки. Может, потому не стал обстукивать, что у корбита обшивка была из очень толстых досок, и навыки, годные для галер, тут бы не сработали. И я впервые видел Ахирама задумавшимся, когда начали разговор о цене корабля. О зерне договорились быстро, потому что я сразу согласился на крупнооптовую карфагенскую цену в этом году, равную полутора солидам за куллей, зато за корбит торговались долго. В итоге сошлись на полутора солидах за каждые два куллея грузоподъемности, которые были чуть более тонны. Купец был уверен, что уложится в полторы тысячи солидов за корабль и три за груз, и выдал две тысячи авансом, а я прикинул кубатуру трюма и подсчитал, что получу намного больше. Через две недели, когда груз под охраной моих людей был доставлен в Остию, выяснилось, что заплатить нам за корбит надо тысячу восемьсот семьдесят пять солидов, за пшеницу три семьсот пятьдесят. Десять процентов ушло Гейхериху, а из остального половина, как навклиру-судовладельцу, плюс пять долей, как навклиру-капитану, достались мне. Из добычи я взял золото, серебро и двенадцать рабов, одну половину которых отправил в имение, а вторую оставил обслугой в городском доме.

Пока корабль ходил в Остию и обратно, я оставался в Карфагене, занимался городским домом. К тому времени основные ремонтные работы были уже выполнены, оставалась косметическая отделка. Поскольку денег у меня стало слишком много, украсил дом в духе местных нуворишей. Лаодике очень понравилось. Как оказалось, я богаче ее родителей, поэтому согласна жить со мной, даже в роли младшей жены, как она величала свой статус наложницы. Само собой, Хильде донесли об этом. Жена отнеслась спокойно. У ее отца тоже были наложницы. Вождю, богатому человеку да и просто хорошему воину положено иметь несколько женщин. Это нищеброду и трусу незачем плодиться.

После возвращения корабля и окончательного расчета, я занялся вкладыванием денег, чтобы работали, приносили доход. С удовольствием прикупил бы еще одно имение, но, как рассказал мне Ахирам, делать это можно было только с разрешения Гейзериха, получить которое было трудно. Предводитель вандалов предпочитал раздавать землю воинам, а не продавать торгашам. Зато можно было свободно вкладываться в городскую недвижимость, что я и сделал, купив два четырехэтажных многоквартирных дома. Заниматься ими назначил одного из своих рабов, который умел считать и писать.

Корабль привез и важную новость. Западно-римский император Валентиан Третий избавился от коварного Флавия Аэция, приказав евнуху убить его во время доклада о сборе налогов. Видимо, достал своими требованиями выдать за его сына младшую дочь императора Плацидию, которой к тому времени исполнилось двенадцать лет. После смерти Атиллы и поражения гуннов от германцев бояться римского полководца перестали. Без кочевников Флавий Аэций был ноль, что и доказал евнух.

Это известие изменило мои планы. Я собирался отправиться в очередной рейд, когда ко мне домой наведался Кодар с приглашением к Гейзериху. Именно так в устах алана прозвучал приказ правителя вандалов. Принимали меня в том же кабинете, что и прошлый раз, только при разговоре, кроме раба, присутствовал наследник престола Гунерих, который стоял сбоку от стола даже после того, как я сел напротив Гейзериха по жесту последнего. Раб поставил передо мной такой же серебряный кубок с крышкой, как у отца и сына, налил в него белого вина. Правитель вандалов салютнул своим и выпил. Я сделал то же самое. Гунерих не стал пить. Наследник делал вид, что не смотрит на меня, но я чувствовал, что меня тщательно изучают, хотя и не так глубоко и, я бы сказал, структурно, как Лаодика в первые дни, но в данном случае я от них зависел, а не наоборот. Не понравлюсь, пошлют к черту, забрав всё, что дали раньше.

— О добыче, захваченной тобой на море, ходят легенды, — поставив кубок на стол осторожно, словно тот наполнен до краев, сказал Гейзерих.

— Хотел бы я быть настолько богатым, как обо мне говорят! — произнес я шутливо.

— Я тоже, — серьезно молвил предводитель вандалов, выдержал продолжительную паузу и заговорил о деле: — Мне сказали, что у тебя быстроходный и надежный корабль. Надо быстро и незаметно доставить моего сына на Сардинию и Корсику. Он должен там встретиться тайно кое с кем. Сможешь обеспечить его безопасность?

— Да, если он будет прислушиваться к моим советам, — ответил я так, словно того, о ком говорим, не было в комнате.

Гейзерих посмотрел на Гунериха. Сын ничего не сказал и не пошевелился, даже не моргнул, но отец понял его.

— Договорились, — объявил предводитель вандалов. — Отплываете утром.

Я собирался на следующий день съездить в имение. Пришлось отправить раба с сообщением, что отправляюсь в рейс по приказу Гейзериха. У Хильды, истинной дочери германского народа, в крови беспрекословное подчинение командиру, вождю.

Гунерих оказался истинным сыном своего отца — таким же замкнутым, неразговорчивым и недоверчивым. Прибыв на марсильяну, он первым делом отказался поселиться в моей каюте, за что, признаюсь честно, я был благодарен. Моя берлога была слишком мала для двух… страдающих манией величия. Каюту Радомира даже не стал предлагать, потому что в два раза меньше моей. Вместе с тремя десятками головорезов, сопровождавших его, наследник престола разместился в носовой части судна — на главной палубе за фок-мачтой и на полубаке после того, как были выбраны и закреплены по-походному якоря. К мачте привязали накрепко пять сундучков, которые, судя по тому, с каким трудом их поднимали и несли по два человека, были наполнены золотыми монетами. Возле этого богатства постоянно дежурили несколько человек из свиты и сперва никому не позволяли к ним приблизиться. Потом я объяснил Гунериху, что это мешает матросам работать с парусами и что украсть несколько монет и удрать с судна, конечно, можно, однако мои люди не настолько безрассудны, потому что в пиратских рейдах добывают прилично, не бедствуют.