В летнюю жару я люблю спуститься в винный погреб, где температура намного ниже, и выпить вина, разведенного водой. Единственный напряг там — специфичный запах: смесь прокисшего вина, древесной гнили и еще чего-то. Не скажу, что сильно раздражает, но требуется несколько минут, пока привыкнешь и перестанешь замечать. Я прихожу с глиняным кувшином, в который уже налита свежая вода из родника, бьющего неподалеку от дома и ручейком убегающего сперва в маленький бассейн, выложенный морской галькой, из которого набирают для людей, а потом в другой, побольше, который на хозяйственном дворе для скотины, и дальше, напоив мой сад и огород, к Мраморному морю. В кувшин добавляю красного вина из огромной бочки, ставлю на низенький прямоугольный столик, где уже есть глиняная тарелка с закусками, принесенная заранее рабом, сажусь рядом на низкую табуреточку и в тиши и прохладе начинаю медленно и со вкусом наслаждаться сладковато-терпким напитком, которому дубовая бочки придала интересные нотки. Сделав глоток, задерживаю вино во рту, чтобы прочувствовать его. Иногда мне кажется, что ощущаю даже сладковатый аромат ягод, и суховатый — солнечных лучей, когда-то игравших на них, и полынный — степных трав, росших неподалеку, и солоноватый — моря. Затем проглатываю вино, и оно скатывается в желудок, нежно взрываясь в нем, наполняя тело приятным теплом, а голову светлыми, радостными мыслями. Несмотря на то, что сижу там один, мне никогда не становится скучно. Наоборот, отдыхаю в погребе от житейской суеты. Даже начинаю понимать столпников, которые недавно вошли в моду. Только считаю, что они сделали стратегическую ошибку: для достижения гармонии с миром и собой надо быть ниже, а не выше остальных, иначе тебя не оставят в покое. Впрочем, не уверен, что они забираются на столбы в поисках гармонии, а не для примитивного привлечения внимания к своей ничтожной особе.
После захода солнца хожу купаться в море. Пляж здесь не ахти, галечный, долго не поваляешь, поэтому прихожу только для того, чтобы поплавать. К вечеру вода становится теплой, как парное молоко. Я заплываю далеко от берега, ложусь на спину и смотрю в постепенно, почти незаметно темнеющее небо. Течение медленно сносит меня в южном направлении, и я вспоминаю, как когда-то в будущем дрейфовал напротив этих мест на самых разных судах. В штормовую погоду пролив Босфор закрывали для транзитных судов, и те, что собирались зайти в него с Мраморного моря, ложились иногда на несколько суток в дрейф юго-восточнее входа. Я закрываю глаза, а потом открываю и оглядываюсь по сторонам, надеясь увидеть на горизонте огромный танкер или контейнеровоз, но в лучшем случае замечаю галеру, которая торопится до темноты добраться до Константинополя. Вздохнув огорченно, а порой радостно, как фишка ляжет, плыву к берегу.
Изредка к нам в гости приезжает Флавий Константин. У него имение километрах в десяти от моего. Оно больше в несколько раз, одних только рабов в нем трудится под сотню. Выращивают не только виноград, но еще пшеницу и лён, причем последняя культура, по словам тестя, приносит больше дохода, чем первые две. Льняная материя сейчас по стоимости на втором месте после шелковой. На третьем привозная и тоже не дешевая хлопковая. Беднота зимой и летом ходит в шерстяной одежде. Флавия Константина, как чиновника высокого ранга, сопровождает декурия (десять) катафрактов из преторианской гвардии. Все, включая декуриона, германцы из разных племен, поступившие на службу в восточно-римскую армию. Флавий Ардавур Аспар для них на втором месте после бога, так что можно считать, что мой тесть не столько под охраной, сколько под конвоем, и обо всех его встречах информируют кого надо.
Посещение зятя подозрений вызывать не должно, потому что пока не знают, благодаря кому Флавий Константин оказался на хорошем счету у Хрисафия. Это ведь мой тесть организовал устранение двух злейших врагов евнуха, а о моем вкладе, надеюсь, не догадываются. Так даже лучше. Как никто другой, я знаю, насколько опасно находиться рядом с вершителями судеб. Им лишь бы вершить, а исполнители — расходный материал. Лучше расположиться где-нибудь посередине, где достаточно высоко, чтобы тебе меньше гадили на голову верхние и чтобы самому было, на кого гадить, а желающих занять твое место было на порядки меньше.
На обед у меня меч-рыба, запеченная на углях. Приготовили ее по моему рецепту, который я позаимствовал в стамбульском ресторане. Рыбину длиной метра полтора утром привез рыбак из соседней деревни. Ее порезали на кусочки, залили маринадом из лимонного сока и оливкового масла и выдержали часа четыре в винном погребе, где температура ниже. Когда прибыл тесть, нанизали на шампуры и запекли на углях. Ему очень понравилось. Сказал, что пришлет своего повара, чтобы научили так готовить рыбу. Накормили ей и катафрактов, причем от пуза. После чего они отправились в гостевые комнаты, чтобы покемарить. Мы с Флавием Константином тоже сделали вид, что сейчас пойдем отдыхать, вот только выпьем еще по чаше вина.
— Мы задержали выплату подарков скифам, и они грозят напасть. Если Атилла вдруг умрет, то наверняка начнется внутренняя смута, дележ власти, и войны можно будет избежать или хотя бы отсрочить. Хрисафий готов заплатить двадцать пять либр (чуть более восьми килограмм или тысяча восемьсот солидов) золота тому, кто упокоит вождя кочевников, — сообщил тесть.
В будущем я где-то читал, что Атиллу убьет в их свадебную ночь девушка из какого-то германского племени, отомстит за своих братьев, племенных вождей, казненных по приказу шаньюя. У меня пока нет знакомых среди влиятельных германцев, чтобы найти такую девушку, так что мероприятие это не смогу организовать.
Тестю сказал другое:
— Наверное, среди гуннов есть те, кто с удовольствием за такую кучу золота грохнет Атиллу, но я их не знаю, а сам, как понимаешь, не возьмусь. Убить его не сложно. У нас хорошие отношения, часто бываю на пирах у Атиллы, но я буду первым, кого заподозрят в его смерти, и разговор будет долгий и мучительный. Моя семья не голодает, так что рисковать не буду.
— Я и не предлагаю сделать это тебе. Говорят, он убил своего старшего брата Бледу. Наверное, есть кто-нибудь, кто захочет отомстить за эту смерть, — сказал Флавий Константин.
— Бледа погиб на охоте. Он, как обычно, был пьяный. Когда гнался за оленем, свалился с коня и попал под копыта скакавших следом. Умер в тот же день. Так что никто из гуннов Атиллу не обвиняет и мстить не будет, — поведал я то, что узнал от приезжавших в Константинополь кочевников, и добавил от себя: — Да и зачем его было убивать?! Бледа в управление не вмешивался, даже когда Атилла заставлял. Вождь из него был никакой, и это знали все гунны.
— Может, за кого-нибудь другого решат отомстить. У каждого правителя есть враги. И у Атилла должны быть. Просто знай, что, если найдешь таких, то заработаешь изрядную сумму, — продолжил тесть, после чего сообщил причину своей настойчивости: — У нас в казне пусто, на свою армию не хватает, а не то, что на подарки скифам. Легче заплатить кому-нибудь двадцать пять либр или даже вдвое больше за убийство Атиллы, чем отдавать ему по тысяче четыреста каждый год.
Так понимаю, вторые двадцать пять либр Флавий Константин собирался прикарманить. Истинный бюрократ!
— Легче пополнить казну, поменяв налоговую систему, — предложил я, вспомнив, какие будут налоги в империи, когда приплыву в Константинополь в шестом веке.
— Как именно поменять? — спросил он.
— Введите как можно больше посредников между производителями сырья и товаров и с каждой сделки взимайте налог. Например, ты вырастил лен, вымочил, выбил, вычесал, сделал кудель и из нее пряжу, которую и продаешь изготовителям ткани, которые сами ее красят и даже шьют одежду и продают ее. Пусть пряжу у землевладельцев покупает купец и продает изготовителю ткани, а потом другой купец покупает готовую ткань и продает красильщику, а третий — у красильщица и продает портному, а четвертый — у портного и продает на рынке или ярмарке. В итоге казна будет получать в четыре раза больше налогов, — ответил я.
