Я дотронулась до своего лица, потом посмотрела на свой стол и вскрикнула.

— НЕЕЕЕЕТ! Все слова теперь размазались!

— Забудь о письме, которое ты уже прочитала, и сделай что-нибудь с этим своим лицом.

— Меня больше волнует письмо, чем лицо!

Из-за моих слез потекли чернила, так что письмо теперь едва читалось.

— Фердинанд, есть ли какая-нибудь невероятная магия, которая может восстановить это письмо?! — Спросила я, обхватив в отчаянии голову руками.

— Я знаю магический инструмент, который может полностью удалить чернила.

— Это все только испортит!

— Действительно, именно это он и делает, — сказал он с совершенно безучастным видом — зрелище, которое заставило Юстокса зажать рот рукой, пытаясь сдержать смех. Все еще глядя на меня сверху вниз, Фердинанд вздохнул. — По крайней мере, у тебя дела идут лучше, чем я думал.

Фран, по-видимому, активировал магический инструмент, который должен был сообщить мне своим свечением, что мне следует готовиться к отъезду, но я этого похоже вообще не заметила. Затем он связался с Фердинандом, встревоженный тем, что я не отзываюсь, и может быть, упала в обморок, и они вместе пришли, чтобы проверить меня.

— Было довольно непривычно войти в комнату и увидеть, как вы без сознания лежали на столе, миледи. Мы испытали огромное облегчение, когда поняли, что вы просто спите, — сказал Юстокс. Затем, помолчав, он добавил: — И Фердинанд тоже.

Фердинанд свирепо посмотрел на Юстокса, которому велел держать такие комментарии при себе, а затем посмотрел на меня. — Я просто вспомнил что однажды произошло в келье покаяния.

— Лорд Фердинанд, что это за инцидент в келье покаяния, о котором вы сейчас упомянули? Что- то неожиданное случилось? — Спросил Юстокс. Его глаза светились любопытством, но Фердинанд остановил его, а затем коснулся рукой моего лба и затылка.

— У тебя нет температуры. Твой пульс в норме. И, похоже, твоя мана тоже успокоилась, — заметил он.

— Может быть, я и здорова, но чувствую себя совсем нехорошо. На самом деле, я чувствую себя действительно ужасно. Но у меня теперь есть ясная цель, так что я в порядке. Я могу усердно работать, пока я сосредоточена на ней. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы построить и наполнить свою собственную библиотеку, — заявила я, заработав недовольную гримасу от Фердинанда.

— Ты мне теперь не кажешься особенно подавленной, но, полагаю, это и к лучшему. Мы можем начать с того, что сделаем твое лицо сносным для стороннего взгляда.

— Пожалуйста, следите за тем какие слова вы используете, Фердинанд, то что вы сейчас сказали очень жестоко. Вы знаете слишком много оскорблений, — пожаловалась я, поворачиваясь к нему лицом как раз в тот момент, когда он направил на меня свой штаппе.

— Задержи дыхание.

Я в замешательстве склонила голову набок, но тут из ниоткуда появился шар воды и врезался мне в лицо.

— Гблгхухух?!

К тому времени, когда я поняла, что он использовал очищающую магию, которую использовал, чтобы очистить Папин плащ в монастыре Хассе, я уже тонула в шаре, который затем столь же быстро исчез. Я нечаянно вдохнула немного воды, но и она тоже исчезла, оставив после себя только ощущение воды, с силой хлещущей через мой нос.

Я, заикаясь, с трудом выдавила. — Фу… Нос болит!

— Дура. Почему ты не задержала дыхание?! — Воскликнул Фердинанд. Я же считала, что виноват в произошедшем именно он и плохо сформулированное им предупреждение. Если бы он сказал: “Задержи дыхание, потому что я собираюсь использовать очищающую магию”, я бы с радостью подчинилась.

Я осуждающе уставилась на Фердинанда, а Юстокс похлопал меня по спине.

— Вы никогда хорошо не объясняете, — сказала я, постаравшись добавить побольше многозначительности в свой голос.

Фердинанд пренебрежительно усмехнулся, а затем велел мне закрыть глаза, так как он собирался использовать исцеляющую магию. Я сделала, как было велено, благодарная, что он, по крайней мере, на этот раз дал мне подобное более подробное объяснение, а затем почувствовала, как его руки легли на мои глаза.

— Да будет даровано исцеление Хальшмерца, — пробормотал он. Мягкий зеленый свет заполнил мое зрение, и ощущение опухлости в моих глазах, почти сразу исчезло.

— Я очень благодарна вам за это, Фердинанд.

— Теперь на тебя более менее можно смотреть. Ты действительно приносишь много хлопот, — сказал он скучающим голосом, и в этот момент его взгляд остановился на письме в моей руке. Его глаза медленно сузились, и я знала наверняка, что он пристально смотрел на него. Пока я гадала, почему оно вызвало у него такой интерес, он вдруг протянул руку.

Он собирается конфисковать его?!

Я лихорадочно спрятала письмо за спину. Секунду спустя Фердинанд положил руку мне на голову и начал резко крутить ею в стороны.

— Очень хорошо, — сказал он, немилосердно двигая моей головой из стороны в сторону с такой силой, что у меня закружилась голова.

— Подождите — что вы делаете?! — Воскликнула я, моргая, когда мир закружился вокруг меня.

— …Я просто вспомнил, что еще не хвалил тебя, — сказал Фердинанд. Но если это была его интерпретация похвалы, то я предпочла бы, чтобы он никогда больше не хвалил меня.

— Я сделала что-то достойное похвалы?

— Ты стала первой на курсе, не так ли? Это письмо напомнило мне, что я не похвалил тебя, несмотря на то, что был твоим опекуном.

— Вас тоже похвалили, когда вы стали первым на курсе? — Спросила я.

Выражение лица Фердинанда внезапно смягчилось, и он прищурил глаза, словно заново переживая драгоценное воспоминание. Никогда раньше я не видела у него такого мягкого выражения лица — это действительно заставило меня ощутить невероятное любопытство. И кстати говоря, он извинился передо мной за то, что мне пришлось пропустить церемонию награждения. Возможно, получение первого места на курсе было очень важным и достойным событием.

— Фердинанд… Кто вас похвалил?

— Это сделал мой отец, — ответил Фердинанд. После крещения и приведения в замок ему отвели комнату в северном здании. Он и его отец, предыдущий эрцгерцог, имели возможность поговорить только за ужином, потому что жили в разных местах. Однако, поскольку Вероника тоже присутствовала на этих обедах, поэтому Фердинанд ел молча, чтобы свести к минимуму любые контакты с ней. Он говорил только тогда, когда к нему обращались, и подобный образ жизни продолжался до тех пор, пока он не поступил в Королевскую академию.

В ту ночь, когда Фердинанд стал первым среди первокурсников, его впервые вызвали в комнату отца. Общежития в Академии были разделены по полу, и даже у супружеской эрцгерцогской пары были комнаты на разных этажах, что означало, что Вероника не могла последовать за мужем. Это был их первый настоящий разговор отца и сына с тех пор, как Фердинанд вошел в замок.

Сильвестр тоже был там и вместе с их общим отцом похвалил Фердинанда за то, что тот стал первым на курсе. Затем он рассказал все-все о том, что произошло в Королевской академии, и их отец слушал с умиротворенным выражением лица. Обычно он никогда не смотрел Фердинанду в глаза, но здесь он смотрел прямо на него и слушал все, что тот говорил.

Итак, все трое разговаривали как мужчины, и никто больше не мог их прервать. С тех пор для них стало традицией беседовать до поздней ночи, когда эрцгерцогская чета посещала Королевскую академию. Все легенды о Фердинанде возникли из-за того, что он изо всех сил старался получить похвалу от своего отца во время тех редких случаев, которые у них были для разговора.

— Ваш отец так хвалил вас в те времена? — Спросила я. Я хотела отругать господина бывшего эрцгерцога за то, что он был таким неоправданно жестоким к ребенку, но Фердинанд только покачал головой. Все это шатание головы, с такой силой что это вызвало головокружение, по-видимому, было его собственным изобретением, что объясняло, почему в нем не было ни капли доброты или мягкости.