— Тогда похвалите меня, как он хвалил вас, Фердинанд.

— Как это сделал мой отец….? — Перефразировал он сказанное мной.

Я протянула обе руки к Фердинанду, желая, чтобы он похвалил меня. Он сел на кресло, в котором я раньше сидела, обнял меня, а затем притянул к себе. Я от удивления широко раскрыла глаза, не ожидая такого проявления любви от отца и сына аристократов.

Не обращая внимания на мой возглас удивления, Фердинанд заговорил добрым голосом, которого я никогда раньше от него не слышала.

— Хорошая работа, Фердинанд. Эренфест не мог и мечтать о лучшем кандидате в эрцгерцоги. Ты моя гордость и радость.

— Я понимаю, что ваш отец был добрым человеком, но не могли бы вы, по крайней мере, заменить свое имя на мое? — Спросила я, недовольно надувая щеки и требуя повторить. Не было ни малейшего ощущения, что он хвалит именно меня.

— Хорошая работа, Розмайн. Эренфест не мог и мечтать о лучшем кандидате в эрцгерцоги. Ты моя гордость и радость, — сказал Фердинанд. На этот раз это была настоящая похвала, но произнесена она была почти монотонно, возможно, из-за того, что касательно интонаций его память не сохранила подробностей. Неужели он не понимал, насколько это обесценивало его слова?

— Эм, я была бы признательна, если бы вы вложили в эти слова немного больше чувств…

— Этого было более чем достаточно, — усмехнулся Фердинанд. Затем он оттолкнул меня от себя невероятно грубо — чему, я была уверена, он научился не у своего отца. Как по мне, он был немного жестче со мной, чем должен быть опекун.

Но он, наверное, действительно не привык хвалить других людей…

Я глубоко вздохнула, пыхтя от гнева. Я знала, что Фердинанд был неуклюж, когда дело касалось близких отношений, и что у него не было особых связей со своей семьей или с кем либо еще, но это было даже хуже, чем я думала — ему выпало всего несколько дней подобного общения с отцом за несколько лет.

Я тоже в свою бытность Урано не особо то и хвалила других, но время, проведенное в нижнем городе, свело на нет все мое сопротивление восхвалению всех достоинств другого человека.

Может быть, Фердинанду самому нужно было обучиться этому — главным образом для того, чтобы он начал больше хвалить меня.

— Фердинанд, я тоже вложу в учебу все свои силы. Поэтому обязательно хвалите меня так несколько раз в год.

— Если ты станешь снова первой на курсе, то конечно похвалю.

Ч-Подождите. Подожди секунду. Вы слишком многого от меня хотите!

Похоже, что эта моя просьба была не более чем несбыточная мечта. Возможно, для меня было лучше отказаться от того, чтобы стремиться заслужить хоть какую либо похвалу от Фердинанда. Теперь, когда у меня не было связи с нижним городом, я шла по тернистой тропинке в безлюдной и бесплодной пустоши, лишенной всякого человеческого тепла…

Или, по крайней мере, так мне казалось.

После её просьбы о похвале, Розмайн нерешительно улыбнулась и опустила взгляд. Это было выражение, которое она делала, когда отказывалась от чего-то, например, когда отказывалась от посещения библиотеки в Королевской академии или когда признавала, что её расставание с живущими в нижнем городе, было необходимо. Но от чего она отказалась на этот раз?

— Лорд Фердинанд, это необходимо для леди Розмайн, — с гримасой отчитал Юстокс своего лорда, заметив серьезность ситуации.

— Как я уже сообщал ранее, она понесла потерю, эквивалентную потере кровати и потайной комнаты. Вы возлагали ответственность за её уравновешенность в чувствах на тех людей из нижнего города, которые окружали её, но теперь, когда их у нее отняли, именно вы должны исполнить роль её опекуна.

Розмайн посмотрела на Юстокса, ее золотистые глаза расширились от удивления. Ее пораженный взгляд исчез, теперь его сменило любопытство. У Фердинанда, напротив, было слегка противоречивое выражение лица, так как он сдерживал свое желание запротестовать и вместо этого пытался понять как он считал «истинные намерения» Юстокса. Он посмотрел на Юстокса, постукивая себя по виску.

— Ты говоришь об ответственности, но разве у Розмайн нет новой семьи?

Юстокс приподнял брови, выказывая тем самым свое сомнение в обоснованности этого утверждения, и заработал в ответ недовольную гримасу. Если бы Фердинанд действительно верил, что новой семьи Розмайн достаточно, чтобы умиротворяюще воздействовать на её чувства, то он, конечно, не стал бы так сильно стараться, чтобы она смогла попрощаться со своими друзьями из нижнего города.

Фердинанд снова обратил свое внимание на Розмайн.

— Если твоя семья из нижнего города эквивалентна потайной комнате, а компания Плантена — кровати, то чему эквивалентны Сильвестр и Карстедт?

— Мои отцы? Они похожи на… двери, — ответила Розмайн после минутного раздумья. — Они не позволяют приблизиться ко мне злоумышленникам, одновременно защищая меня и не давая мне уйти.

— Понятно, — пробормотал Фердинанд. Эти…сравнения сделали эмоциональную дистанцию между Розмайн и её новой семьей для него крайне ясной. Было мало шансов, что они смогут предоставить ей желаемое умиротворение.

— Это интересное сравнение… — заметил Юстокс. В его карих глазах появился заметный блеск. — Как насчет леди Эльвиры и моей матери? Кто тогда они?

Независимо от того, что ответит Розмайн, было важно знать, что она думает об окружающих — в конце концов, у нее был другой набор ценностей, чем у Юстокса и всех остальных, из-за её воспитания в нижнем городе.

Розмайн обдумывала свой ответ, глядя на Экхарта и Фердинанда.

— Мама и Рихарда похожи на камины — они яркие, теплые и абсолютно необходимы мне, чтобы выжить… но я не могу на них опереться. Если подойти слишком близко, я просто рискую обжечься.

— Хм. Довольно интересно… — сказал Фердинанд, его губы слегка изогнулись в усмешке. Он и Юстокс продолжили расспрашивать о нескольких других именах, и Розмайн отвечала каждому по очереди.

— Ангелика и Корнелиус… Мои рыцари-стражи подобны книжным полкам — они оберегают то, что мне небезразлично. Я думаю, это делает Дамуэля книжной полкой в шкафу запирающемся на ключ. Он знает мои секреты и держит их при себе.

— Я вижу, ты ценишь Дамуэля больше, чем я ожидал, — сказал Фердинанд, на что Юстокс кивнул в знак согласия. Они знали, что он нравится Розмайн, но никто не думал, что она ценит его больше, чем Корнелиуса.

— Фран и мои служители храма похожи на столы — место не только для работы, но и для чтения книг. Они имеют свое применение как в общественной, так и в моей частной жизни, и они мне жизненно необходимы.

Юстокс не мог до конца понять, как может быть жизненно важен письменный стол; это была аналогия, которая показывала как трудно было определить, что сама Розмайн считала важным.

— Возможно, вы единственная, кто считает свою личную жизнь неразрывно связанной с письменным столом, миледи? — Предположил он.

— Я думаю, что будет более правильно называть это личным пространством, — ответила она, — так как именно в нем можно полностью насладиться чтением.

Ха. Место, где можно насладиться чтением. Значит, это должно быть очень важно для нее.

Юстокс мгновенно это понял. Рихарда упоминала, что Розмайн утверждала, что может отказаться даже от еды, пока у нее есть книги. И ведь так и есть, он видел силу этой привязанности своими собственными глазами в Королевской академии.

Храмовые слуги Розмайн были абсолютно необходимы ей, а так же были важным источником сострадания, которое исцеляло её сердце. Ее ответы показали, что она ценила людей тем больше, чем ближе они были по происхождению к нижнему городу, и что у неё почти не было привязанностей к знати. И это было совсем не случайно, учитывая, сколько времени она провела с теми, кто жил в нижнем городе, но это все равно заставляло беспокоиться о будущем.

Назвав еще несколько имен, Фердинанд на мгновение задумался.

— Розмайн, отныне тебе придется полагаться на Вилфрида, твоего жениха… но что именно он для тебя значит?