Как бы дать своим, что я это я?.. хотя действительно ли это свои атакуют? Понять совершенно невозможно.

Совсем рядом со мной в скалу ударилась очередь, выбивая фонтанчики пыли из каменных глыб.

Что ж, похоже, у меня просто нет другого выхода, кроме как двигаться.

Я поднялся на подножках байка и чуть открутил рукоятку.

Машина послушно рванулась вниз, по тропе. Видимость была — метров двадцать, не больше.

Прямо перед колесом вдруг возникла спина бойца в защитном комбезе. Очевидно, не нашего. Он даже оглянуться не успел — я просто вышиб его на обочину. Правда, при этом чуть сам не разложился, едва удержав равновесие. Для этого мне пришлось ещё немного открутить ручку — и ещё метров через двадцать я просто не успел вписаться в резкий поворот.

Я вдруг оказался в воздухе.

Единственное, что мне оставалось, это удерживать машину прямо, молясь, что внизу окажется ровная площадка. Ну и что подвеска выдержит.

Мне в очередной раз повезло.

Да, удар был знатным — но байк продолжал гнать вперёд без видимых проблем.

Справа поблёскивала тёмная вода, слева — почти вертикальная песчаная стена старого карьера.

Пара минут — и я выскочил из полосы задымления.

На дне карьера, передо мной, стояла пара БТРов. Возле них — несколько бойцов, старательно целящихся в меня из АК.

Я начал тормозить. Плавно, без резких движений.

И тут за спиной что-то застрекотало.

Меня захватили «в плен», после чего отправили в тыл наступающей группировке, предварительно тщательно обыскав. У меня сложилось впечатление, что искали скрытые средства связи. Будто бы кому-то пришло в голову таким образом засылать лазутчика…

В тылу меня, наконец, опознали. Срезали пластиковые браслеты с рук и ног, убрали порядком надоевший чёрный мешок с головы. Перестали орать и грозить ежесекундно расправой.

Я подумал, что плен — это не тот опыт, который мне хотелось бы повторять. Даже тогда, когда приходится сдаваться своим. Очень уж неприятно.

Потом был радиометрический контроль, осмотр медиков и долгое ожидание в кунге медицинской эвакуационной машины.

Я настойчиво пытался выяснить, что происходит вокруг. Как продвигается операция. По понятным причинам, меня очень интересовал её исход.

Потом я пытался выпросить связь. Хотя бы со своим управлением. На худой конец — с госпиталем, где должен был находиться Рубин.

Как ни странно, в этой просьбе мне даже не отказали. Однако, наконец, обменявшись позывными с госпиталем в Муроме по закрытому каналу я выяснил, что напарника эвакуировали. Мой вопрос «куда?» даже не удостоили внимания, просто переключившись на обсуждение хозяйственных дел с другими абонентами.

В конце концов, я решил проявить терпение. Тем более, что ничего другого мне и не оставалось: меня по-прежнему удерживали в информационном вакууме.

И эта изоляция продлилась куда дольше, чем я ожидал. Практически, до самого прибытия на нашу базу.

Меня, несмотря на все протесты, поместили в госпиталь. Такая мера казалась чрезмерной: я ведь только что ходил на задание. Однако же, сославшись на какие-то внутренние правила и установления, очередная медсестра, вежливо улыбаясь, напомнила мне об ограничениях прав, которые действуют в отношении военнослужащих в военное время.

Несмотря на то, что я был зол, спорить с ней я не стал. Представил, как это выглядело бы со стороны — и постарался успокоиться.

В госпитале хорошо кормили. Я понял, что за время наших с Рубином приключений уже начал забывать, какой бывает нормальная еда.

И вот в первый день после обеда я лежу расслабленный на койке в своём боксе, смотрю какой-то старый сериал по локальной сети. Что-то про подростков, которые друг с другом бьются на островах. Оружие у них занятное: деревянное, но превращающееся в железное как только его обладатель осознаёт своё желание убивать.

На самой интересной сцене в бокс заходит начальник учебного центра, и ещё один незнакомый мне генерал.

Я рефлекторно вскочил с кровати, но Владимир Петрович помахал рукой, мол, сиди, и сказал:

— Мы не на параде, присядь. Конечно, по-хорошему бы при личном составе и в торжественной обстановке — но мы не в том месте служим, верно? Дмитрий Евгеньевич?

— Так точно! — ответил я, присаживаясь на краешек кровати.

— Евгений Павлович ознакомился с твоим личным делом. Говорит, впечатлён, — продолжал начальник учебного центра. — Кстати, он новый руководитель твоего Управления, и твой начальник.

Генерал протянул мне руку и молча пожал мою ладонь, глядя в глаза.

— Мы тут, собственно, для чего, — сказал он, после чего залез в папку, которую принёс с собой, и достал маленькую красную коробочку. — Это вот твоя награда. Приказ подписан. За то, что образцы добыл.

— Служу России! — ответил я, после чего принял коробочку и хотел положить её на тумбочку, но генерал остановил меня.

— Нет, ты открой, — сказал он.

Конечно, я знал, как выглядит Орден Мужества, и это был именно он.

— Говорить о награждении нельзя, — сказал генерал. — Приказ совсекретный. Так что никаких торжественных собраний, увы. Документы позже заберёшь в кадрах.

— Понял, — кивнул я, испытывая сложную гамму чувств.

С одной стороны — всё-таки высокая награда, с другой… похоже, у меня случился приступ чего-то, очень похожего на синдром самозванца.

Как бы то ни было, награду я спрятал, и никому показывать не стал.

А на следующий день я одновременно встретился с женой и Рубином.

Собственно, она привела его ко мне в палату. Да, он уже уверенно стоял на ногах, и это меня насторожило: я даже думал пожаловаться на то, что меня, здорового человека, насильно держат взаперти, а тяжело раненому позволяют вот так запросто шататься по госпитальному отсеку.

— Если что — ему правда можно, — пояснила Ольга после того, как мы хорошенько обнялись и поцеловались. — Просто увидела, как ты смотришь, — улыбнулась она.

— А как он смотрит? — заинтересовался напарник.

— С осуждением, — улыбнулась Ольга.

— Ты уже забыл, как умирать собирался, а? — спросил я.

— Новая терапия, — за Рубина ответила Ольга. — Активно внедряем. Регенерация на основе стволовых клеток.

— О как… — я почесал подбородок, на котором успела вырасти самая настоящая борода.

— Рекомендована активность. С завтрашнего дня даже ЛФК.

— Ну… тогда, пожалуй, рад.

— Тебя выпишут сегодня, — сказала Оля, — так что ждём дома.

— А меня? — заинтересовался Рубин.

— А тебя завтра.

Ольга улыбнулась ему, а тот в ответ ощерился во все тридцать два.

— Вот это отлично!

— Амбулаторный режим, о службе ещё неделю даже не думай. И потом, я хочу поговорить с твоим руководством насчёт отпуска.

— Да я нормально! — возразил Рубин.

— А Наташа говорит, что полгода тебя не видела дольше пары часов, — Оля развела руками.

— Выходит, познакомились уже…

— Тут сложно не познакомиться! Два дня всё приёмное выдерживало атаки.

— Она… такая, да, — улыбнулся Рубин.

— В общем, есть предложение собраться завтра у нас, — сказала Ольга.

— Отличная идея! — улыбнулся я и посмотрел на напарника, — ты как?

— С женой поговорю, — дипломатично ответил тот. — Дочку не всегда есть на кого оставить, поэтому…

— Приходите все вместе! Детям найдётся, чем заняться, — предложила Ольга.

— Спасибо, — кивнул Рубин.

— Ну всё, засиделась с вами, а у меня ещё обход, — сказала Ольга, после чего чмокнула меня в щёку и вышла из палаты.

— Подумать только, а ещё они хотели, чтобы мы ничего друг о друге не знали… — задумчиво произнёс Рубин, глядя в закрытую дверь.

— Ситуация меняется, — улыбнулся я.

— Знаешь… наверно, я этому, скорее, рад. Как-то по-человечески, что ли. В нашем городке тоже всегда было принято дружить семьями.

— Кстати, а где остальные ребята из твоего… твоей… как это правильно в авиации? Эскадрьильи?