— Нет, — ответил я. — Не работал. Слушай, мне самому эта ситуация не слишком нравится. Было бы куда проще, если бы ты… а, хотя ладно. Не важно уже. Больше всего мне интересно откуда он тебя знает? Они ведь явно тебя искали. Не столько нас — сколько именно тебя. Сначала я подумал, что была информация о лётчиках, которые готовились для специального отряда. Но понимаешь… чтобы тот мужик считал тебя «легендой» — он и сам должен был быть лётчиком. Ну или кадровым военным с длинным послужным списком хотя бы. Он же был просто мажором в военной форме, с примитивными навыками и подготовкой. Так как же ты вдруг стал для такого кадра легендой?

Рубин вздохнул. Перехватил руки на руле. Улыбнулся, потом снова стал серьёзным.

— Слушай, — начал он. — Что бы ты там себе ни думал, но я не собирался ничего скрывать. У нас даже уровень допуска сейчас одинаковый — так что в этом никакого смысла нет. И да, я знаю, почему он мог назвать меня легендой. Спасибо, что спросил прямо, в лицо, а не стал…

Он осёкся и сжал челюсти.

— Не стал что? — прохладным тоном спросил я.

— Не стал наводить справки.

— Сейчас это сложно, — я пожал плечами и грустно улыбнулся.

— Но возможно.

— Только в теории… и вообще, разве я давал повод думать, что могу вести себя так?

— Ты профессионал, — теперь настала очередь Рубина пожимать плечами. Причём он сделал это, не отрывая руки от руля.

Я рассмеялся.

— Что? Не так разве? — спросил он, с недоумением наблюдая за моей реакцией.

— Да так, пожалуй, — ответил я. — Только не в той сфере, в которой ты подумал.

Рубин нахмурился.

— Точно. Ты, кажется, говорил, что до войны работал фитнес-тренером. Но ведь ещё раньше-то тоже была служба, так?

— Это было давно… и не то, чтобы до новой учебки я прямо активно использовал те, старые навыки… так откуда тебя могут знать в Америке? — спросил я.

— Дело в моём прошлом, — ответил Рубин. — Понимаешь, я из довольно состоятельной семьи.

— Интересно, — кивнул я. — Ты не рассказывал.

— Ты не спрашивал, — парировал Рубин.

— Ну… будем считать спрашиваю теперь, — улыбнулся я. — Хотя постой! Дай догадаюсь. Ты учился здесь, верно?

— Родился, — ответил лётчик. — Правда, не совсем здесь — во Флориде. Тогда это только становилось модным…

— Ясно, — кивнул я.

— Ну и учился потом. Но не долго. До того, как решил, что хочу быть военным лётчиком.

— Ну и шёл бы в Пенсаколу, что мешало? — улыбнулся я.

— Я думал об этом, — кивнул Рубин. — Но тут правила оказались довольно жёсткими. Я не прошёл предварительный отбор. Отец потом выяснил, что произошло это из-за моих связей с Россией. Наверно, после этого моё мировоззрение и начало меняться…

Он сделал паузу.

— Ты был знаком с ним? — спросил я. — С этим демом?

— Что? — Рубин вышел из задумчивости. — А, нет. Не был. Вероятно, он знает моего отца.

Я отметил про себя, что ответ прозвучал в настоящем времени. Как минимум это означает, что его отец всё ещё жив.

— Кто твой отец, Лёша? — я нарочно назвал его по имени, подчёркивая то, что вопрос личный.

— Ты его вряд ли знаешь, — ответил он. — Непубличная фигура. Но по богатству в довоенной России он был месте на десятом.

Я хмыкнул.

— Нет, правда. Ты же не думаешь, что список форбс и публичные люди имеют какое-то отношение к реальному распределению богатства и влиятельности?

— Да мне глубоко… начхать, — ответил я. Хотелось эту мысль сформулировать иначе, но я решил сдержаться.

— Это хорошо, — кивнул лётчик. — Потому что мне, по большому счёту, тоже. После того, как я выбрал сторону.

— И как же так получилось? — спросил я. — Мажор с американским гражданством по праву земли — и вдруг поступает в военное лётное училище? Как тебя контрразведка вообще пропустила, а?

— У нас это было решить гораздо проще, чем в штатах, — усмехнулся Рубин. — Хотя от гражданства я отказался. Официально вышел. Кстати, это было и не обязательно при решении вопроса. Но я правильно сделал — иначе меня бы закрыли ещё в двадцать втором. Ситуация изменилась. Отец убежал на запад.

— А мама? — спросил я.

— Она погибла, когда мне было пять, — ответил Рубин. — Несчастный случай на отдыхе.

— Извини, мне жаль.

— Да ничего. Давно дело было… отец после этого женился ещё пару раз, у него хватает других детей, — вздохнул лётчик. — Так тебе про отца интересно, да? В общем, сначала он думал, что это мой каприз. Стать пилотом истребителя, все дела. Решил, что я фильмов пересмотрел или в игры переиграл. Сказал, что после поступления помогать мне больше не будет и что военному человеку большое наследство не нужно, что его дело — служить родине. В общем, сам понимаешь — такая разводка юноши. Думал, я быстро сломаюсь, на первом семестре, когда пойму, что такое настоящая военная служба… но я не сломался.

Рубин протянул руку и достал из багажника бутылку с питьевой водой. Отвинтив пробку, сделал пару глотков. Я же задумчиво смотрел на горизонт и пытался представить, как он всё это переживал. Вот ты рождаешься с серебряной ложкой во рту, перед тобой все двери открыты, путешествуешь по всему миру, имея всё самое лучшее. А потом, в один далеко не прекрасный момент, мир вдруг начинает стремительно меняться. Поляризовываться. И ты не просто выбираешь не свою сторону — ты нарочно идёшь наперекор всему, что тебя окружает…

— Сложно было? — спросил я.

— Да не то, чтобы очень, — улыбнулся Рубин. — Понимаешь, там всё было настоящее. Тебе, наверно, кажутся странными мои мотивы и поступки, да? Я поэтому никогда не говорил с однокурсниками на тему родственников. Как-то так получилось, что меня начали считать детдомовским: в увольнениях гуляет по городу, гражданки один комплект, в отпуск вообще не стремится…

— Отец стремился тебя вернуть? — спросил я.

— Конечно, ещё как! Даже на руководство начал давить, чтобы организовать моё отчисление, — улыбнулся Рубин.

— И не получилось?

— Не-а, — ответил лётчик. — Понимаешь, у меня действительно способности оказались. А к тому моменту руководство поменялось, старые связи нарушились. Зайти просто так оказалось невозможным, а на другое у отца времени не хватило…

Снова долгая пауза. Мы ехали значительно восточнее фермы — нелишняя мера предосторожности. Впереди, там, где находился город, было тихо. Да и вокруг не было никакого движения или признаков временных опорников.

— Он меня с детства готовил к… иному, — вдруг продолжил Рубин.

— К чему?

— Что мир изменится, и больше никогда не будет таким же. Что мне повезло, и я буду жить значительно дольше, чем люди живут сейчас… для него стало настоящим шоком, что это всё мне оказалось не нужно.

— Вы… поддерживали связь?

— После двадцать второго года — нет. Мне никак нельзя было, сам понимаешь… и я искренне думал, что он не знает о моём участии в программе.

— Ясно… — вздохнул я. — Получается, тебя снова используют как наживку? Нет, я всё понимаю, благородство все дела… но тебе самому не надоело, а?

Рубин посмотрел на меня и улыбнулся.

— Думаешь, наше руководство опять устроило охоту на кротов и предателей?

Я посмотрел на лётчика. Его улыбка была грустно и чуть снисходительной. Не скрою, это бесило.

— Очевидно же, что они есть!

— Остались некоторые вскрытые каналы, — ответил лётчик. — Которые использовались для направленного доведения информации.

— Я не… не понимаю, — сказал я.

— Я тоже не сразу это понял и принял, — вздохнул Рубин.

— Блин, да говори уже! — не сдержался я.

— Дим, мой отец где-то среди демов. Мы это знаем точно, потому что он через агентуру пытался навести обо мне справки. А я — идеальный кандидат для начала переговоров.

Я был очень наивен, когда предположил, что всю операцию запланировали на основании моих хотелок и личной вендетты. Те предложения, которые я сделал, были только поводом, чтобы дать ход одной очень необычной разведывательной операции. Ну и шеф, когда ставил задачу, скажем так, малость недоговаривал. Формально он, конечно, имел на это право. Обычная практика при таком уровне конспирации. Но осадочек у меня, похоже, останется надолго…