Киф стиснул зубы от боли, когда теплый красный сочился из глубокой раны.

- Пусть немного прокровоточит, - сказала она ему. - Я хочу чистый образец.

Все, что мог сделать Киф, это кивнуть. Появилось головокружение... прежде он никогда не видел такого большого количества крови. Нервы вокруг пореза горели, будто он сунул руку в кислоту.

- Я знаю, о чем ты думаешь, - сказала его мама. - Ты гадаешь, почему я не могу просто использовать твою ДНК, как мы делаем для всего остального.

Эльфы обычно считали кровопускание варварством.

- Кровь - наша жизненная сила, - сказала ему леди Гизела. - Самая глубокая сущность нашего существа. Без нее наши тела стали бы неподвижными и холодными. И там вся сила. Любой может предложить ДНК... не нужно мужество, чтобы облизать датчик. Но нарисовать кровью? Теперь это что-то особенное. Разве ты не чувствуешь себя сильным?

Все, что Киф чувствовал, это боль. И испуг. Он не мог ощутить другие эмоции, но Софи могла.

Он чувствовал себя преданным.

Он не сказал этого, но все же. Он кивнул как храбрый, послушный сын, зная, что мама хотела, чтобы он таким был, позволив ей потянуть его ближе к двери.

- Последний шаг, - сказала леди Гизела, протянув руку к четкому металлическому прямоугольнику, прямо рядом с ручкой.

Софи ожидала, что дверь распахнется, когда Киф размазал свою кровь по гладкой поверхности. Но вместо этого металлический щелчок отозвался эхом в темноте.

С еще одним щелчком замок встал на место.

Леди Гизела отступила, отбросив волосы с глаз.

- Наконец-то.

Кровь на панели двигалась, наполняя воздух тревожным ароматом барбекю, когда красный обращался в пепел, а затем разрушался, не оставляя следа.

- Это твое будущее, Киф, - сказала ему мать, протягивая руки и глядя на дверь с явным благоговением. - Твое наследие. В безопасности и скрыто. Пока наш мир не будет готов к изменению.

- Какому изменению? - спросил Киф, качая свой порезанный большой палец, который все еще сочился кровью, стекающей по запястью.

Конечно, мать не думала о том, чтобы дать ему бинт.

Также она не ответила ему.

Она просто схватила его за локоть и подняла шпильку к полуночному небу, перенеся их обоих обратно в комнату Кифа.

- Звездные камни, - сказала она ему, скручивая волосы обратно в гладкую прическу и скрепляя ее, - всегда помни путь обратно. Ты должен будешь это когда-нибудь знать.

Кифа не волновало когда-нибудь.

Его волновало сейчас.

И сейчас... его рука действительно болела.

Его руки и ноги болели от холода, а живот крутило от страха и боли.

Все, что он хотел сделать, это свернуться калачиком под одеялом и плакать.

- Так неблагодарно, - сказала его мать, когда смотрела, как он поплелся к кровати. - И так мелодраматично. Но полагаю, этого следовало ожидать, учитывая твой возраст. Дай мне плащ, прежде чем сесть.

Киф бросил его ей, стягивая ботинки. Он оставил кровавый отпечаток руки на одеяле, когда обмотал его плотно вокруг шеи.

Леди Гизела поморщилась:

- Нужно найти мазь, которая остановит это... и что-нибудь, чтобы очистить это до того, как отец заметит.

- Не важно, - пробормотал Киф, прижимая к груди травмированную руку.

Он зажмурился, когда мама вытащила серебряный Импартер.

Последнее, что он помнил, было то, как она убрала его волосы со лба и прошептала:

- Не волнуйся, Киф. Чистильщик скоро здесь будет.

Софи убрала руки от висков Кифа, разъединив их ментальную связь. Но ужасные сцены продолжали проигрываться в ее разуме.

- Киф, я...

Слов не было.

Она обняла его за плечи так крепко, как только могла. Может, если она не отпустит его, то сможет удержать осколки вместе.

- Я уверен, что ты только что испачкала обувь в огромной луже из кожи селки, - сказал ей Киф.

- Мне все равно. И ты не должен делать этого. Ты не должен превращать это в шутку.

- Нет, должен.

Надлом в его голосе раскалывал ей сердце, и она уткнулась лицом в его плечо, чувствуя, как слезы капают на его плащ.

- Прости, - пробормотала она. - Это не я должна плакать.

- Никто из нас не должен. Это просто глупый порез. Даже шрама не осталось.

Она отстранилась, чтобы посмотреть на него:

- Мы оба знаем, что остался.

Киф отвернулся, наблюдая за волнами, разбивающимися о пляж.

- Не хочу, чтобы ты жалела меня.

- Ничего не могу поделать. Но это не жалость. Это... я не знаю, как это назвать. Я чувствовала столько противоречий.

Киф вздохнул:

- Так всегда, когда дело доходит до меня.

- Ну, сейчас я в основном хочу ворваться в огрскую тюрьму и ударить твою мать так сильно, как только можно, в ее чванливое лицо. А потом, когда кровь потечет из ее носа, хочу толкнуть ей какую-нибудь глупую речь о нашей жизненной силе и спросить ее, чувствует ли она себя могущественной.

- Ничего себе, кто знал, что у тебя есть такая темная сторона?

- Некоторые вещи вызывают ее. А это? - Она задрожала, когда стянутые эмоции начали распутываться - монстр, готовый вырваться из ее груди.

Киф поддержал ее:

- Ценю твою ярость, Фостер. А если серьезно. Оно того не стоит.

Она знала, что он подразумевал «я того не стою».

Она ненавидела это больше всего.

- Когда-нибудь я заставлю тебя увидеть, как ты неправ, - пообещала она.

- Я просто рад, что ты не оттолкнула меня.

- Ты действительно думал, что я так сделаю?

- Иногда я думаю, что так было бы лучше.

Он попытался отстраниться, но она его не пустила.

- Мне будет лучше, когда ты вернешься домой, и я буду знать, что ты в безопасности, - прошептала она.

Он не согласился. Но и не возразил, они оба решили отложить этот вопрос.

- Что заставило тебя вспомнить это? - спросила она.

- Я не нашел ее заколку, если ты об этом подумала... и поверь мне, я пытался. Воспоминание промелькнуло, пока я искал, то ожерелье из бисера, которое дал тебе. У нее была куча шпилек в шкатулке, и одна из них уколола мне палец, и я все вспомнил. После этого я искал, где только мог, но она спрятала булавку очень хорошо или избавилась от нее... или забрала с собой. Я даже поговорил с отцом и спросил, помнит ли он это, но он называл заколку простым звездным камнем и сказал, что не дарил маме что-то настолько серое. Я так понимаю, что она купила ее сама.

- Она, наверное, сделала ее на заказ. В воспоминании она назвала заколку «редкий звездный камень». И предполагаю, что ты не знаешь, где та дверь, к которой она водила тебя, или что за ней находится?

- Нет. Странно, но не думаю, что Невидимки об этом знают. Я думал, что они отведут меня туда, как только я присоединюсь, и попросят открыть дверь. Но они даже не спросили меня об этом. Значит, мама не рассказала им, или они не понимают, что моя кровь - ключ.

- Или они ждут подходящего момента, - сказала Софи.

- Почему ты думаешь, что я еще с ними? Ты теперь это понимаешь, верно? Что по другую сторону двери — все, что планировала моя мама— она сделала меня частью этого. И я должен поверить, что смогу остановить все.

- Как ты думаешь, что там?

- Понятия не имею. Но от мамы никогда не бывает ничего хорошего.

- Одно есть, - сказала Софи. - Одна моя самая любимая штука.

Холодный, вонючий ветер промчался между ними, когда он отстранился.

- Очень не хочу расстраивать тебя, Фостер, но у тебя ужасный вкус на друзей. Ты видела, как я действовал в том воспоминании. Какой урод согласится с чем-то таким, не требуя ответы?

- Мальчик, которого запугивали и над которым издевались всю его жизнь. Вот как работают словесные оскорбления. Это постепенно истощает тебя, пока для борьбы не остается энергии.

- Да, ну, в общем, я также знал, что она стирала память... ты поняла это в конце? Мне было девять лет, когда это произошло. Я определенно знал, кем были Чистильщики. Я знал, что собиралось произойти. И не остановил это, потому что хотел забыть. Я принял решение забыть.