— Что молчишь? Воды в рот набрала? Я с кем тут разговариваю? — Не унималась Оля.

Она ходила за мной по пятам, пока я переодевалась в домашнюю одежду. Я успела понять, что родителей дома нет. Но нам все равно не стоило ссориться, Оля вечно всё переиначивает и оборачивает в свою пользу.

Во многом из-за неё походы к психологу для меня обязательны.

Я потянулась за тряпками и шваброй, когда Оля резко меня дернула. Её пальцы впились мне в руку и не хотели отпускать, пока я не посмотрю на неё.

— У тебя опять настроение забрать всё внимание на себя? Тебе не надоело, что всё и так вертится вокруг твоей миленькой маленькой тушки? Туртушка! — Зло отчеканила она, а последнее слово почти выплюнула.

Только Он так меня называл. Называет! И Оля это прекрасно знает!

Я не сдержала слез и позорно расплакалась. Сестра отпустила мой локоть, наверное, посчитала, что с меня и так достаточно.

Бросив все тряпки, что успела схватить, я ринулась к себе в комнату, заперлась на замок. Припала спиной к двери и почти скатилась на пол. Слезы сдавили горло, было тяжело дышать, всё внутри рвалось на части.

Она всегда знает, куда нужно ударить, чтобы я перестала молчать. Всегда!

Ах, если бы Оля знала, что изверг опять объявился в моей жизни.

Да ничего бы не поменялось, она продолжила бы так же подначивать меня и бить наотмашь. Это же Оля!

Она любит доводить меня, любит слушать мои всхлипывания и рыдания. Сейчас тоже стоит за дверью и ждёт, когда я совсем разревусь. Пока ещё сдерживаю себя, кусаю кулак. Но сердце рвется на куски.

Хорошо, что она не знает, кого я сегодня встретила. Не нужно ей знать. Нет!

Он — это слишком больная тема.

А Оля умеет давить только на самое больное, на то, что не заживает. Она будто льет зеленку прямо в рану, сжигая всё на своем пути.

Врагу не пожелаешь такую сестру…

Потоки слёз не прекращались, уже вся футболка намокла. Рыдания ломят грудь, и я их больше не сдерживаю. Все равно, пусть слышит, пусть злорадствует, мне нужно выплакать накопившееся.

— Туртушка, прекращай страдать. Слезами горю не поможешь, и пол ты ими не протрешь! — Я услышала её удаляющиеся шаги.

Но Оля потом снова вернулась, стукнула раз в мою дверь и произнесла:

— А, да, забыла обрадовать. Амир твой к нам в лицей перевёлся. Пиши завещание, пока есть время. — И диковатый смех Оли.

Что?!

Только не это!

По-жа-луй-ста…

Истерика разбушевалась, словно какой-то тайфун, мне было сложно остановиться. Грудь сдавили тиски и не отпускали, как бы я себя не успокаивала.

Даже игрушку антистресс нашла на полу, но и она мне не помогла. Я хотела изрезать её на части, так сильно всё меня раздражало и бесило.

Мне не хватало воздуха, дыхание участилось, повсюду виделись какие-то опасности, звуки стали громче, даже тикание часов отбивалось набатом в моей голове.

Я не на шутку вспотела, и мне пришлось дрожащими руками искать новую одежду, старая неприятно пропахла и тоже начала нагонять на меня немыслимую тревогу.

Не знаю, сколько продолжалась паническая атака, но она выжала меня, словно губку. У меня совсем не было сил. Я еле как поднялась с пола, чтобы прилечь на кровать.

Больше меня никто не беспокоил. Даже мама, когда они вернулись домой, не зашла ко мне в комнату, чтобы проведать меня. Наверное, Оля ей что-то наплела, как-то уговорила, не тревожить меня.

Это расстроило, настроение скатилось в бездну. На ужин я не спустилась, его в комнату мне подняла Ульяна.

Последний день зимних каникул выдался самым отвратительным за все эти годы, когда я была вдали от Амира и его ужасного влияния.

Я не могла принять, что теперь он будет учиться в моем лицее.

Почему? Зачем он переводится? Неужели нет больше других школ, гимназий и лицеев, где можно доучиться последние полтора года?

Кто вообще переводит ученика во втором полугодии десятого класса?

Вдоволь поплакав, я более-менее успокоилась. Нашла в себе силы, чтобы посмотреть на себя в зеркало.

В отражении на меня смотрела опухшая от слез, маленькая прыщавая девчонка, с несуразной внешностью, курносым носом, который был жутко красным и шелушился от зимнего холода. Выглядела я скверно. Таким только на домашнем обучении и учиться.

Но завтра школа, и я должна была принять это. Моё желание никто не спрашивал, пропускать я не могу, слишком дорогое обучение, которое проплачивает отец.

Да, я называю отчима отцом.

Своего настоящего папу я потеряла, когда мне было шесть лет. Мы с мамой в одночасье остались одни, она была очень подавлена, но нашла в себе силы жить ради меня. Мы держимся друг за дружку, как близнецы, у нас с мамой и связь есть такая, особенная.

Поэтому я не могу её расстраивать, огорчать. Она заслужила счастье, я справлюсь со всем. В крайнем случае, обрушу все проблемы на своего психолога. У нас как раз завтра запланирована встреча. Чужого человека, да ещё профессионала, не жалко грузить.

Мне помогут. Обязательно!

Ночью я спала тревожно, меня опять начали мучить кошмары. А точнее один кошмар, который снится мне с завидной регулярностью четыре года подряд.

Иногда он пропадает, и я могу спать спокойно, но, когда он появляется вновь, я ужасно не высыпаюсь и хожу, как зомби. Мешки и синяки под глазами, осунувшееся лицо и прыщавая кожа, которой не помогает ни один крем.

Утром я старалась выглядеть веселой, чтобы не огорчать родителей и не заслужить их расспросов, а что не так, а как ты себя чувствуешь. Даже отец иногда бывает чрезмерно внимательным и тревожным.

— Доброе утро, красавицы. Давайте скорее за стол. Всё остывает. — Мама светилась счастьем и приглашала нас на завтрак, который сама приготовила.

Хотя у нас есть помощницы по кухне Варя и её дочь Ульяна, мама любит начинать утро своими завтраками.

С того момента, как она узнала, что у них с отцом будет свой, общий ребенок, в их жизнь ворвался праздник. Мама стала счастливой и могла радоваться совершеннейшим мелочам. Они с отцом мило ворковали, перешептывались, как подростки на первом свидании.

Оля пыталась сделать вид, что ей всё равно. Но я видела, как она переживает, что скоро в нашей семье будет пополнение. Наверное, она боялась, что родится мальчик-наследник и перетянет на себя всю любовь папы.

Я же за любовь отчима не сражаюсь. Главное — счастье мамы.

— Пап, я нашла новый курс кондитерского мастерства. Ты сможешь мне помочь оплатить его? — Когда мы все сели за стол, спросила Оля.

В свободное от учебы и репетиторов время она любит выпекать всякие сладости. Это её увлечение вышло на удивительный уровень, а подписчиков в инстаграме перевалило за десять тысяч. Спрос на её капкейки феноменальный.

Поэтому Оля давно зарабатывает сама и деньги у отца просит редко, даже на репетиторов. Этим ужасно гордится и при любом случае напоминает, какая я ущербная, что до сих пор сижу на шее у своей мамы и её отца.

— Да, конечно, принцесса. Ты хоть чуть-чуть себе откладывай на развлечения, а то так выдохнешься, ещё не окончив школу. — Участливо заговорил отец, реально волнуясь за дочь.

Всё же он так долго воспитывал её один. Пока не встретил мою маму…

— А тебе, Мия, что-нибудь нужно? Как-нибудь помочь? — Аккуратно поинтересовался у меня отец.

Но я лишь мотнула головой, не принимая его помощь. Мне ничего лишнего не нужно, спасибо!

В лицей нас отвезла мама, ей по пути на работу, и она любит провожать нас и желать успехов. Мне на прощание всегда посылает воздушный поцелуй.

Но Оле это не нравится, хотя она и старается держать лицо, выглядеть безучастной, но из машины выпрыгивает сразу, как только мы останавливаемся около массивных ворот.

Конечно, все давно знают, что мы с ней сестры, но Оля строго на строго запрещает всем обсуждать это «недоразумение». Ни разу она не встала на мою защиту, когда мне устроили проверку как новенькой.

А проверка эта была жесткой и жестокой. После неё у меня резко ухудшилось зрение и продолжает ухудшаться даже сейчас.