— Ты не врал. Это действительно чистилище. — Подняла с пола стул и тоже села. Ноги совсем уже не держали. — Но сейчас, после «простой», не нужно мне льстить!!! Я обойдусь без твоих утешений.

Не день, а сплошное напряжение.

Хотя… Именно сегодня и нужна была такая разрядка. Это как тысячи пузырьков лопнуть, только не долго и с наслаждением, а сразу и одним взрывом.

Но Дэну об этом знать совсем не обязательно.

Да, так я, наверное, ещё не психовала. Все клапаны полетели, все заглушки. Вот и приглашение в настоящее, вот и возрождение, спасение вечера. Хорошо погостила, ничего не скажешь.

— Лесть — часть жалости. Чтобы люди не льстили, нужно перестать вызывать жалость. Это к слову. Но я не тот, кто будет тебе льстить или утешать.

Он повернулся к столу, снова взял в руки блокнот, но теперь не рассматривал его, не листал, а убрал в выдвижной ящик и с шумом закрыл его.

— Ещё минуту назад я хотела, чтобы ты злился. А теперь… ты не имеешь на это право, Эндшпиль. — Говорю и сама не узнаю свой голос, усталый, вымотанный, обессиленный.

— Тогда я отвезу тебя домой. На сегодня преломлений достаточно.

— Ты продолжишь играть, экспериментировать, да?

— Твоё слово, и меня в твоей жизни не будет. — Поднялся и смотрит на меня сверху вниз.

— И что ты сделаешь? Переведешься?

Невольно хмыкаю, ершусь, но это ведь не слово, да. Он же не расценит это как клич к исчезновению?

— Да, я вполне смогу это сделать. Уже накопил на компенсацию лицею.

По телу пробежал холодок. Он готов перевестись из лицея, в котором учится с первого класса, добрых десять лет, из-за меня? Он правда решил, что я могу взять на себя это?

— Если ты хочешь избавиться от лицея, не взваливай ответственность на меня! — Тоже встаю.

— Правильно. — Улыбнулся. — Надеюсь, потом, когда-нибудь ты оценишь этот вечер. Пойдем, уже поздно, тебя потеряли.

— Я предупредила, что задержусь. — Возражаю чисто из упрямства, пропуская мимо ушей это его «оценишь».

Да я и сейчас могу оценить. Бросил спасательный круг, который тут же сдулся. Вот как это выглядит.

Эндшпиль открыл дверь, вновь пропуская меня вперед.

И, уже выходя из этой расчудесной мастерской, я оглянулась, прощаясь навсегда. Монетки кидать не буду, а если я не права, то мир этому месту. Успехов там, благодарных зрителей, лайков, подписок, предложений выгодных.

Провожать меня вышла и Рубина, и Марина Владимировна. Психолог всё пыталась на мне дырку прожечь, так пристально всматривалась, но я старалась не подавать виду, что что-то такое-эдакое произошло. Я всё ещё ей не доверяю.

Конечно, Дэн, может быть, сам такой умный, наблюдательный, но и она не просто так его тетя. Дело шито белыми нитками!

Откажусь от её услуг. Сегодня же скажу маме.

Думала, под словами «я отвезу тебя домой» подразумевался водитель, но Эндшпиль сел за руль сам. И это в свои семнадцать! Закон нам не писан, а если писан, то не читан, ясно-понятно.

Второе моё наивное заблуждение: мы поедем в тишине. Ага, пять раз.

— Знаю, как это выглядит, но тётю не приплетай. Она сама сейчас будет у меня выспрашивать.

Скептически кивнула головой, ну вот и алиби начали друг другу обеспечивать. Почти ожидаемо.

Посмотрел на меня, но я демонстративно отвернулась к окну, чтобы видеть засыпающий город, а не вот это вот всё. Разговоры по душам не удались, души, наверное, не те.

— Ты сейчас отвечаешь про себя. Давай вслух.

Тяжело вздохнула. Опять демонстративно. Да.

Но проходит минуты две, и я всё-таки отвечаю.

— С тобой, как на минном поле!

— Зато настоящее интереснее. — Сразу же накидывает Эндшпиль, не давая опомниться. Он не сказал интереснее чего, но и так понятно. Предельно.

— Это ты так меня вызволяешь из пут прошлого?

— У меня правило: в дела любовно-сердечные я не лезу.

— И что ж ты его так нагло нарушаешь? — Уточняю со всем ехидством, на какое способна. За все годы-то накопила, лимит же не исчерпан. Оказывается, не на кого было тратить.

— А у вас любовно-сердечные дела? — Опять поворачивается и смотрит прямо в глаза.

Я теряюсь, не знаю, что ответить. Сейчас ведь можно и соврать, клятва же не работает? Но… я не хочу врать. Врут те, кто боится.

А я устала бояться.

— Я знаю, что ты видел фотку. Почему не поднял на смех, не запустил флешмоб позора?

— Я же говорю, в любовно-сердечные дела не лезу.

— Так они всё-таки у меня есть? — Второй сезон сериала «кошки-мышки», ей-Богу!

— А ты бы целовала того, кого не любишь? — Вопросом на вопрос отвечает Эндшпиль и опять загоняет меня в тупик.

— Но я могла просто очень сильно доверять. Привязаться.

— Мы сейчас торгуемся? — Веселая улыбка Дэна, словно капкан. Попалась и не выбраться уже, разум ретируется первым.

— Когда о прошлом вспоминает новенький, оно мне кажется призрачным. Было и было. — Вновь отворачиваюсь к окну, слова даются нелегко, но я чувствую, что они к месту, что я должна признаться, высказать. — Но одна мысль, что оно могло ожить, если бы ты о нём узнал, пугала меня до кошмаров.

Эндшпиль вёл машину плавно, как ножиком масло резал, но теперь стал ещё мягче. Аккуратнее.

— Ты сильнее, и ты узнал. Пусть не всё…

— Теперь ты не боишься? — Спросил шепотом.

Поворачиваюсь к нему.

— Ты почему-то всегда на моей стороне… Эксперимента ради или ещё чего.

— А ты ещё ни разу не выбрала его.

Не выбрала?

Это очень странный вечер, я повзрослела, наверное, махом за все пропущенные годы. Может, теперь нужно молчать, помолчать, промолчать. Слишком много всего навалилось.

Дальше до моего дома мы едем молча. И прощаемся возле ворот тоже молча. Кивком.

Ухожу, не оглядываясь, хотя хочется. Нет, нельзя.

Мии-снайперу нельзя!

Денис

Худший день за последние несколько лет. Вымотал до основания, и это ещё не конец. Теперь домой, нужно ехать домой, возвращаться. Не хочу.

Гундит телефон, надрывается из последних сил, лень даже посмотреть, кому так срочно нужен. Но звонки не прекращаются.

Инга.

Что ей опять нужно, всё уже решили. Дело продолжается, общение тоже, но вот этого большего, чего так ждут все нормальные девчонки, дать не могу. Объяснил же.

— Ты теперь с ней, да? С ней? — Плачет, всхлипывает, уже даже не старается скрыть, как переживает.

— Инга, я один.

Я устал, день высосал и поимел во все, до чего дотянулся. Она это понимает, но всё равно нацелилась душу вытрясти своими обвинениями.

— Неправда. — Опять слезы. — Я видела, видела, как ты поехал с ней!

— Инга, хватит. Я кладу.

— Чем она лучше меня? — Переходит на крик, пытаясь остановить.

Чем? Да ничем. Поэтому я сегодня и повел себя мудаком.

Но Инге знать необязательно, подумает, что можно что-то вернуть. А вернуть нельзя. Предательство не прощаю, а она спелась за спиной с новеньким.

Когда взломал его страницы в сетях, увидел все эти переписки, очумел. Думал, совсем слечу. Придушить хотелось обоих. Еле сдержался, с пацанами только его отмутузили. И за подстрекательство Инги тоже получил. Она девчонка хорошая, сама бы в такое не встряла, обработал её со своей Ольгой.

Услышав, что не скидываю, продолжила лепетать что-то. Рассказывать, вспоминать, обещать. Да кому это теперь нужно? Распыляется просто так. Моё «нет» никогда не превратится в «да». Знает же.

— Инга, хватит изводить себя! — Не выдержал, перебил завывания.

— Это же моя… Я же так много сделала для тебя, Рубины! — Права, я разве отрицаю.

— И спасибо тебе! Я помню, не забыл. Наш дом всегда тебе рад.

Всё, нужно закрывать лавочку, иначе сейчас зарулит на второй круг.

— Ты поэтому на меня даже не посмотрел сегодня?

Наш дом — это не я. Почему не слышит, маниакальная глухота или выборочный слух. Что за…

— Всё, пока. — Скидываю.

Всё ещё стою у ворот дома Мии. Уговариваю себя хотя бы отъехать, вдруг выскочит сейчас водитель её или охранник какой. Один вон же нашел меня, поговорил, выговорил, отчитал.