До нужного зала проводил нас сам Мансур. Мы едва поспевали за его размашистым строевым шагом. Но лучше приударить сейчас, чем апатридом потеряться в чужом государстве.

— Заходим. — Сказал полковник, когда открыл одну из запертых дверей.

Сам вошёл первым. Но это тот случай, когда плевать хочется на галантность, в такую кромешную темноту заходить я уж точно не спешу. Оля, судя по всему, тоже.

Свет включался постепенно, можно сказать, по шеренгам.

— Испуг есть — значит жить будете! Заходим, девушки, не теряем время. — Ещё раз позвал нас Мансур.

Нет, он определенно не из тех людей, которые привыкли повторять свои приказы. Да не то, чтобы привыкли, готовы. Но я заметила, что к нам с Олей он более терпелив. Скидка девушкам? Хм, ну ладно, беру не глядя.

Я вошла первой, Оля за мной.

Помещение было не особо большим, во всяком случае в ширину всего лишь метра четыре. Узкое, но длинное. А потолок… Вот что удивило, так это его подобие арке. Ни одного привычного угла, полукруг с полом вместо диаметра.

Это что-то интересное.

Не сразу замечаю, что помещение делится пополам. И делится ничем иным, как стеклом. Но и оно соответствует духу Авангарда, оно необычное, утолщенное, ламинированное. Ох, неужели оно пуленепробиваемое?

А что, вероятность этого очень даже велика. Мия, ты же не в детском садике, чтобы такому удивляться, возьми себя в руки! И, выполняя собственный приказ, я перестаю пялиться на стекло.

Но, как назло, Мансур подходит к нему, простукивает его поверхность двумя сильными ударами. Ничего не происходит, не трескается, не прогибается, даже не шевелится. Стойкое. Прочное.

— Пуленепробиваемое. — Подтверждает мои догадки полковник. — Выдержит все ваши обиды.

Обиды? Что он хочет этим сказать? Мы будем стрелять в это стекло? Это что какая-то особая терапия?

И вдруг Мансур открывает какую-то неприметную дверь, слева от стекла, на мгновение пропадает в темноте, а потом появляется по ту сторону.

— Высота два метра, слышимость отличная. — Теперь подтверждает свои собственные слова.

Действительно, не такая и высокая перегородка. И полковник говорит не так громко, вообще не громко — привычным тоном и тональностью.

— Мия, иди сюда. — От этого приглашения я чуть не вздрогнула, вовремя успела сориентироваться, кто смотрит на меня. Кто меня оценивает.

Дед Дениса! Если перед Денисом не захотела терять лицо, перед его дедушкой тем более. Нет-нет-нет, это просто недопустимо. Делай, что хочешь, Мия, но оставь правильное впечатление! Это важно.

Но почему… Об этом я подумаю потом. Всё потом!

Через секунд пять оказываюсь рядом с Мансуром. Ой, мамочки, я начинаю думать секундами. Невероятно! Насколько я подвержена всему и вся…

— Снаряды готовы, стол закреплен, тоже выдержит любую взбучку. — Показывает на деревянный стол, который я почему-то тоже не заметила.

Подхожу к нему ближе, чтобы рассмотреть. Цветные упругие шарики, наверное, с краской; ножи разных видов и размеров; рогатки; топорики… В общем, метательное оружие на любой вкус. Мда… всё интереснее и интереснее!

Бросаю взгляд на Олю, она тоже рассматривает свои боеприпасы. То, что это нам, уже ясно обеим. Как и то, чем предстоит заниматься. Да, метать мы всё-таки будем.

Она поднимает голову и наши взгляды встречаются. Её сразу же становится серьезным, я замечаю предвкушение. Недобрая ухмылка. Да, Оля точно понимает, что сейчас будет. Какая власть, какой арсенал. Пуленепробиваемость нам в руку, да-да.

Ухмыляюсь зеркально ей. Не переживай, сестричка, у меня тоже есть правда, есть чем поделиться!

— По глазам вижу, что всё поняли. Пока всё не выскажете, можете к двери не подходить!

Мансур договаривает и тут же уходит. Таким же быстрым, невероятно стремительным шагом. Исчезает.

Щелкают дверные замки. Ни я, ни Оля не сможем выйти. Не сможем даже перейти к другому, преодолеть перегородку, которая аккурат от стены до стены. Ну а двух метров в нас уж точно нет.

— Приступим, туртушка? — Возвращается злость, возвращается ненависть, возвращается и привычная Оля.

Сестра. Сводная!

Оглушительный удар. Первый, цветной, и краска растекается по стеклу. Я ждала, но всё равно вздрагиваю. Олю слышу так четко, как будто она рядом стоит, а удар её как хлыст. Звонкий, звучный, упругий.

Словно перекатился по изгибу арки. Точно! Вот откуда такая шикарная слышимость!

— Ты пришла со своей мамой, а забрала моего отца! — Удар, ещё удар.

Не меткие, хаотичные, импульсивные, поэтому разные — между краской зазоры, в которые я ещё вижу разъярённое раскрасневшееся лицо Ольги.

— Мия, которой всегда нужно внимание, забота, опека! Несамостоятельная, инфантильная, вечно с недовольным лицом! — Снова удары.

Такие же громкие, отзывающиеся взрывами внутри. Там, где оказывается страшно. Боязно.

Как хорошо, что между нами всё-таки есть стекло!

Я не вынесу исповедь тет-а-тет. Надеюсь, что стекло действительно непробиваемое, иначе в таком запале Оля меня прибьет и не заметит.

— Мия, которая и мать родную поддержать, понять не смогла! — Удар, но теперь под дых, не краской, словом.

Замираю на мгновение, взгляд плывёт. Воздуха всё меньше и меньше.

Так значит?!

Тогда мой черёд бить наотмашь, Оленька!

— Ты знаешь, какой вчера был день? — Вдруг спрашивает Оля.

Мы сидим на полу, прижавшись спиной к стене. Чистого стекла осталось ровно в этом углу, когда мы это поняли как-то разом выдохлись. В ход действительно пошли все метательные, даже не представляю, сколько на это часов угрохали, зато…

Выговорились, да. Правда за собственными выкриками, эмоциями, обидами я не слышала, что говорит Оля. Выговориться-то выговорились, а вот услышали ли друг друга, поняли ли…

Но легче стало. Точно, как будто вычистили всю грязь, даже ту, что прилипла на стенки, не желая пропадать.

Какой день? Начинаю вспоминать, какие вообще сейчас числа идут. Событий слишком много, навалились и закрыли собой все даты.

Так, так. Ох…

Резко поворачиваюсь направо, чтобы увидеть Олю. Вчера был её день рождения. Её совершеннолетие!

— С прошедшим тебя! Я забыла, прости…

— Ничего страшного. Не ты одна забыла. — Горькая улыбка, до краев полная тоски и сдавившей усталости. Усталости от всего.

— Родители! — Понимающе хмыкаю я.

Чему я удивляюсь? Они могут и забыть, тем более ещё я им вчера масла в огонь подлила.

— Я думала, вы готовите мне сюрприз, весь день ждала.

Мы не первый раз забываем про День рождения Оли. Стыдно, мне очень стыдно сейчас за всех. Мы такие все эгоисты. Оля не любит этот день, ведь восемнадцать лет назад он забрал другую жизнь, родную, любившую, но не залюбленную в ответ. Жизнь мамы.

Оля ненавидит этот день. Но! Но если мы забываем — значит мы признаем её ненависть, одобряем её? Значит мы виним Олю в смерти?

Первый раз, когда мы забыли, было как раз четыре года назад. Если сейчас все начать вспоминать, то… То это случилось намного раньше до всех несчастий, которые свалились на голову нам с мамой. Намного раньше.

У всего есть причина. Да, Мия, у всего, тебя же учил этому папа, почему ты забыла, почему… Спокойствие бывает разным, ненависть тоже!

— Наверное, ты всегда имела право мучить меня. — Отвечаю спустя время, отвечаю шёпотом.

Но мы сидим плечо к плечу, между нами впервые только стекло. Впервые мы так близко. И в таком спокойствии.

— Знаешь, почему я сегодня всё рассказала? — Оля повернулась и посмотрела прямо мне в глаза.

Тогда я думала, что её прижали, рассекретили, что она испугалась и решила признаться во всём прежде, чем Тузов опять что-нибудь наплетет. Но сейчас…

— Вчера вечером я спустилась на кухню, свет едва горел, дверь была приоткрыта. Варя и Марсель тихо сидели и разговаривали. Марсель рассказывал ей, как узнал о тебе, об Амире. Как не выдержал и вместо серьезного разговора избил Тузова.