К психологу меня, как и обычно, подвез наш водитель. Консультации чаще всего назначаются после занятий, поэтому возиться со мной никто из родителей точно не будет.

У мамы свой бизнес. Ещё до брака с отчимом она основала маленький центр медицинской помощи. Со временем он разросся, теперь моя мама — владелица сети частных клиник по всему городу. А клиник этих целых четыре.

Как я ею горжусь, не передать словами.

Нет, приложу все усилия, чтобы вновь её не расстраивать. Переживу, перемелю, передышу, но новых страданий в дом не занесу!

Водитель забирает сначала меня, потом Олю. У неё куча дополнительных факультативов, которые она любит и без которых жить не может. Но, мне кажется, она просто избегает дом, ей не хочется возвращаться домой.

Тем более со мной.

А мне спокойнее с водителем, я сажусь всегда рядом на пассажирское кресло, и мы разговариваем.

Может, по уставу ему и не положено. Но Марсель Павлович — добродушный и открытий человек. Он не робот.

Я столько всего нового от него узнаю. А он слушает меня порой даже внимательнее, чем психолог. Всегда интересуется, как прошёл мой день. Именно он помогает мне прикрывать все «проверки» Эндшпиля. Сердится на "дуботола", но помогает ликвидировать улики.

И юбку у Маши забрал, и к знакомой-парикмахеру отвёз. Даже мулине разных цветов мне нашёл, чтобы я смогла сумочку свою, ту самую, золотую, подлатать.

Только с окулистом ему помочь не удалось, но это серьезнее. Оно и понятно! Но и тогда всё обошлось, мама не заподозрила неладное. Во всяком случае, я в это очень верю.

А вообще у меня со всеми помощниками семьи хорошие отношения.

Не знаю, как так сложилось. Они все работают у отчима не первый год, знают, что и как я напортачила четыре года назад, но никто из них не стал смотреть на меня косо.

И я им очень за это благодарна. Психолог однажды обмолвилась, что есть люди, которые доверяют себе и своей душе, и если их душа однажды потянулась к моей, то они не станут верить даже самым правдивым россказням.

Это, конечно, далеко от науки и вообще сказка. Но запомнилось очень хорошо, и греет мне сердце, когда на душе скребут кошки.

Когда мы уже подъезжали к нужному строению, я вспомнила один из самых неприятных моментов своего шестого класса.

Тогда родители действительно запретили мне общаться с Амиром, я сама не знала, как смотреть ему в глаза, поэтому запрет был мне только на руку.

Он прорывался к нам, тогда не было ещё ни этого коттеджного посёлка, ни его охранников.

Когда отчим уже потерял терпение, жестко спустил его с лестницы, и я слышала, как Амир напоследок крикнул мне:

— Я запомню это, Бжижик! Я вернусь.

Это было странно слышать от шестиклассника, пацана тринадцати лет. Но тогда это отпечаталось у меня каким-то клеймом, засело в голове навсегда.

И сегодня опять проявилось, потому что Амир сам хочет стать моим кошмаром — воплощением прошлого.

Зачем он ворошит? Зачем хочет заживо сжечь меня?

У него и его семьи же всё хорошо?

С такими неуютными мыслями, которые ранили меня, как тысячу иголок, я вошла в кабинет к психологу. И замерла.

Чёрт побери, я же так и не подняла ту книжку с ТОЙ фотографией! Где они, кто их забрал? Как я могла поступить так безалаберно и неосмотрительно.

Я чувствую, как подступает паническая атака. И не могу её остановить.

Замечаю движение слева, и мне навстречу спешит маленькая миловидная женщина. Она помогает справиться с агонией, успокаивает так, как умеет только она.

И уже через пятнадцать минут я более-менее прихожу в себя. Рассказываю всё, что меня «довело». Почти всё… Не знаю, почему, но про признание Эндшпиля молчу.

Я должна сама разобраться. Сама найти, как ему ответить и дать отпор. Психолог — мой помощник, она вывела меня из патового состояния, преддепрессионного. Но сейчас я хочу справиться сама.

Наша консультация, как и обычно, длится примерно полтора часа. Я успокаиваюсь, сердцебиение приходит в норму, в голове светлеет. И даже надежда просыпается. На счастливое будущее!

Выхожу из здания и сталкиваюсь с кем-то. Извиняюсь на ходу, даже не глядя. Я же натолкнулась, мне не сложно.

Но меня хватают за рукав, резко разворачивают. И я лицом к лицу встречаюсь с Дэном.

— Что ты здесь делаешь? — Со злым недоумением спрашивает одноклассник.

Я не знаю, что ответить. Мы же не в супермаркете или в зоомагазине каком встретились. Зачем люди ходят к психологу?

Молчу. И отвожу взгляд, не желая больше видеть эти глаза, полыхающие яростью. Чёрные, как самая жуткая и страшная ночь.

— Из-за меня? — Опять вопрос.

Только он меня уже удивляет. Я невольно опять смотрю на Эндшпиля. Он, правда, думает, что и-за него?

Но ответить что-либо не успеваю.

— Мил человек, проходи мимо подобру-поздорову. — Марсель Павлович пришел мне на помощь.

Он подошел прямо к крыльцу и сейчас стоит за спиной Дэна.

Эндшпиль оборачивается, чтобы посмотреть на «мешающего», но пальцы разжимает, и у меня появляется возможность прошмыгнуть мимо.

— Мию есть кому защитить. Будет что-то такое же серьезное, как зрение, и разговаривать будем по-другому! — Вдруг абсолютно серьезно и жестко предупреждает Марсель Павлович.

Видимо, он сразу узнал моего лицейского обидчика. Конечно, я же столько про него рассказывала. Ах, точно, и бритоголовым называла. А Дэн как раз без шапки зимой разгуливает.

Парень ничего не отвечает моему водителю, разворачивается и заходит туда, откуда вышла я. К психологу?

Да, ему явно не помешает! Но неужели Эндшпиль ходит на консультации? Странно… Об этом никто не знает.

Хотя обо мне тоже…

Марсель Павлович провожает меня до машины, открывает мне дверь. И мгновение спустя мы уже едем по привычному маршруту — домой.

— Я правильно его узнал, Мия?

— Да, Марсель Павлович. Это тот самый Денис Соломонов.

— Ничего, вроде сознательный. Грубить не полез, уже хорошо. А то сейчас молодежь пошла… У-ух, мама не горюй! — И легкий смешок, который снимает всё напряжение.

И мне становится очень тепло на душе. За меня сегодня дважды заступились. Меня не просто заметили, а помогли. Я счастлива!

Но вдруг начинает вибрировать мой телефон, оповещая об смске. Я открываю нашу с Машей переписку и вижу ужасное!

Вот же ж…

«Не пойму, где мы прокололись. Но Эндшпиль знает о нашей дружбе!»

И строчек десять гневных смайликов.

Только этого не хватало… Я боялась написать что-то в ответ. Спросить хотелось многое. Но я понимала, что между дружбой со мной и статусом в классе Маша может выбрать не меня.

Поэтому спрашиваю логичное.

«Как ты это поняла?»

«Это он послал меня спасти тебя от новенького. Прикинь, позвонил даже. Я вообще в другом крыле была. А Эндшпиль даже номер мой откуда-то нарыл…»

«Что значит послал спасти?»

«Ну, позвонил и сказал, чтобы я срочно вернулась в класс. Якобы новенький руки распускать начал, мол, спаси подругу.»

Я читала все это и не могла переварить.

Даже не знаю, что меня больше поразило. Что Эндшпиль знает про наше тайное общение с Машей или что он послал её спасать меня?!

Спасать!!!

«Спасибо тебе за помощь, Маш. Ты как раз вовремя вернулась.»

Я тогда поблагодарила кивком, но это не то. Сейчас самое время. К тому же, я вообще не знаю, что мне ей писать.

Все мои друзья после переезда в другой район — это знакомые Маши. Уйдет она из моей жизни, исчезнут и они. Да, может, они и так не до гроба, и Эверест с ними не покоришь, но всё-таки… Горько и тошно на душе.

Приходит новое сообщение.

«Я не могла поступить иначе!»

А я понимаю, что могла. Очень даже могла.

Пусть всё, чем мне оборачивалось «общение» с Эндшпилем не видела даже Маша, но догадывалась. Она сама когда-то была новенькой, но как-то быстро снискала уважение местного «проверяющего». Хотя в классе третьем оно и легче.