Нет, восхищаться это одно, можно и издалека слюнки пускать, а тут…

Для неё всё у них серьёзно? Она на что-то рассчитывает, на что-то надеется. Ох, как ми-и-ило…

— Имела право! — Вспоминаю, на чём остановились. Не дам мать в обиду, не этой!

— Ну и я тогда себя наделила правом. — Вытягивает последнее слово, насмехаясь и над матерью, и над её профессией.

Понимаю это, поэтому хочется дать сдачи!

— Беру право клятвы!

— Ты не можешь! — Взрывается, переходит на рычание.

— Неужели? — Держу паузу. — Ты забыла, что я свою часть клятвы выполнил. Исчез тогда из твоей жизни, перестал добиваться встреч. Ты бросила тогда одно слово, и я понял.

— Ты поэтому мне постоянно его напоминал? В прозвище превратил?

— Конечно, Бжижик! А ты не забыла, всё-таки не забыла… — Смакую, наслаждаюсь её яростью, гневом. Бессилием.

Мия держит слово, в этом её слабость. «Невольник чести»…

— Я перевела его в разряд безобидных детских прозвищ. Оно там и останется. У тебя нет права что-то мне загадывать. Никогда. Запомни это!

Цепляю пальцами её подбородок, она и так смотрит на меня снизу вверх, но мне нужен эффект. Свожу два пальца так, чтобы кожа у неё побелела. Давлю сильно, не дергается.

Смотрит с вызовом, в глазах издевка. Глумится, выжигает даже в таком положении. Молчит, не брыкается, ждёт. А весело, не знает ведь, что есть наблюдатель.

Поймёт ли он, а, Мийка?

— Даже простого извинения не будет? — Улыбаюсь, как сумасшедший, ласковым холодом, чтобы пробрало её.

Глаза вспыхивают.

— Ммм, извинения? — Говорит, растягивая слова, но я-то чувствую, как её всю трясет от такой близости. Нет, я ей был всегда противен, всегда ужом извивалась, как только тогда поцеловать позволила, загадка…

— Да-а. За всё то, что пришлось мне вытерпеть по твоей милости, Бжижик.

— Хм… Я что-то не припомню, чтобы ты извинился. Разве не с тебя всё началось, а, новенький?

Поняла, гадюка, как раздражает эта кличка. Не прозвище, а именно унизительная, мерзкая кличка. И у дирика кинула в лицо, при матери.

— Мне не за что извиняться. Ты сама всё тогда выбрала, решила. — Продолжаю предельно ласковым тоном, слащаво, приторно, чтобы со стороны показалось другим.

Совершенно другим.

И почему он ещё не стоит у Мийки за спиной? Чего ждет? Чего наблюдает?!

— Вот и я так думаю. Мне тоже не за что извиняться, каждый сам себя спасал.

— И всё-таки ты мне должна, Бжижик. Должна!

Старается улыбнуться, ухмыльнуться. Щеки сдавлены, получается так себе, но старается. Во характер! Мерзопакостный да ещё и закаленный кем не надо!!!

— Что должна? — Вскидывает бровь, когда не получается принизить ухмылкой.

— Почему меня ты тогда так не защищала? — Не продолжаю сравнение, не конкретизирую, так поймёт.

От вопроса пока ухожу, позже отвечу, позже.

— Ты всегда хотел сделать меня слабее, переделать на свой лад, под свои принципы. — Отводит взгляд, прищуривается, думает. — Подмять!

— Хочешь сказать, сам был слабее.

— Не хочу, говорю! — Впивается своими зелеными пожарами, ведьма. Настоящая.

Успел забыть эту зелень. Ядреная, гордая.

— А он сильнее?

— Он вне сравнений! — Выделяет каждое слово, сразу видно, как приятно говорить.

— Как же! Эндшпиль и Мияги, дуэт всея лицея. — Разглядываю каждую черточку её лица. Изменилась, очень.

Красивая, очень!

— Оставь его. Реши вопрос с мамой, с отцом. Реши сам!

Пальцы сводит, а ей хоть бы что, терпит, не дёргается. Словами ещё пытается привести в чувства. И всё о нём.

— Настолько важен? — Обрываю всю ласковость и запугивающую медоточивость.

— Настолько важен! — Забывается и старается кивнуть, не получается.

— Верни мне то, что должна, Бжижик.

— Да чего ты хочешь? Чего? — Начинает сердиться.

— Скажи мне «прости». — Разжимаю пальцы, отпускаю её лицо, не хочу, чтобы было по принуждению.

Хоть раз мне можно сказать «прости» или как?!

Поджимает губы, смотрит пристально не мигая. Потом тянется к карману, достаёт флешку и поднимает её почти к моему лицу.

— Здесь то, во что не поверила твоя мама. Доказательства Ульяны. — Резко бросает флешку на снег и наступает, давит сильно каблуком.

Слышится треск.

— Это всё, что я тебе должна была. Нет больше Бжижика. Никакого. Забудь!

И это всё?!

И это всё. Она разворачивается, видит стоящего поодаль Соло, вздрагивает. Замирает.

Я их ненавижу! Ненавижу!!!

Срываюсь в другую сторону, не могу их видеть. Сильные, черт подери!

У меня всё хорошо.

С Олей всё разрешилось и вроде бы даже сносно. Она вернула флешку, вернула то, что принадлежало мне, потому что так решила Ульяна, потому что принадлежало мне по праву. Вернула, чтобы закрыть этот глупейший вопрос, кто из нас виноват больше. Забрала — вернула, не права — исправила, не заметила — помогла. Так и нужно!

У меня всё хорошо.

Отец не всё рассказал маме, она волновалась только моему неожиданному отъезду с незнакомцем, не более. Успокоить получилось одним коротким разговором. И Оля им отзвонилась, вышла на связь, не стала малодушничать, как я. Будет поздно, если вообще сегодня вернется домой…

У меня всё хорошо.

Девчонки до меня дозвонились, волновались. Почти подняли все службы на уши, к счастью, Николай Петрович успел перехватить шебутную, успокоил Машу. Потом и похвастались, сайт работает, заказы есть, несколько ребят присоединились по совету уже отзанимавшихся. По словам Лауры, бюджет скоро заиграет.

У меня всё хорошо.

Молчу, скрываюсь и таю… Амир больше не возникнет, что-то и будет делать, но не в нашу сторону, точно. Знаю его, отступил, что-то там для себя решил важное. Боялась за клятву, имел право требовать, но не теперь, после всего того, что уже вывалил на меня.

У меня всё хорошо.

Денис не вмешивался в важный разговор, но, оказывается, наблюдал. Реакция была настоящего Эндшпиля, позволил самой справиться. Это хорошо, здорово. Прекрасно…

— Девушка, Вам точно не нужна помощь? — Во второй раз спросила меня миловидная медсестра, отзывчивая и добродушная.

— Нет, спасибо, у меня всё хорошо. — Отвечаю дежурно, почти заготовленной фразой, но стараюсь более-менее искренне.

Не думаю, что в клинике, где помогать кинутся только если им заплатишь, нужно откровенничать. Любезность, банальная вежливость — всё, нет обольщений и ярких признаний, как первому встречному.

— Но Вы в одну точку смотрите уже полчаса. Вы кого-то ждёте? — Настойчивая, может правда хочет помочь…

— Жду. Жду. — Покачиваюсь из стороны в сторону, но легонько, чтоб за сумасшедшую ещё и тут не приняли.

Если девушка не знает меня как клиента, какая вероятность, что меня сейчас выпроводят? Будем надеяться, что нулевая.

Хотя… Может, это выход? Зачем я тут сижу, что меня здесь держит?

Но он же сказал «поехали». Я поехала. Так странно, Оля поехала к бабушке, Денис — к маме. Авангард тронул что-то такое, до чего мне не дотянуться. Личное, почти интимное.

Но почему я здесь?

— Вы в пятую палату? — Медсестра присаживается рядом со мной. Удивительная настырность, уже даже напрягать начинает.

— Да, наверное…

— Да как же так, девушка? Послушайте, как Вас зовут? Вы к кому пришли? — Заглядывает мне в лицо, пытается запомнить, наверное.

Может, новенькая. Чего она так суетится? Простого смертного даже на порог этой «богадельни» не пустят, знаем, пробовали. Но теперь Соломонов старший убрал своих широкоплечих, поэтому охранники и остальной персонал особо не ругались. Даже здоровались.

А теперь она…

— К маме. — Слова слетают водопадом, не успеваю поймать, зажмуриваюсь, понимая, что сейчас прилетит ещё одна порция вопросов.

— А как её зовут?

Зачем я слушаю её? Зачем я здесь? Простое «поехали», и я опять послушная одноклассница. Просто одноклассница. Забавно, уже не простая, но всё же просто одноклассница…