— Ну? — Спрашиваю новенького. — Один на один?

Вскидываю бровь, теперь самое время поглумиться.

— Думаешь, мне слабо? — И смотрит затравленно, хоть по сторонам не озирается и то ладно, будем принимать за авторитетного.

— Думаю.

— А ты весь такой крутой? Непобедимый?

— Так ты проверь.

И этот ненормальный с якобы лучшей реакцией во всём нашем городе кидается на меня. Вспыльчивый, обиженный, отмороженный, но хлюпик.

Одно моё движение, и новенький уже целует асфальт, брыкаясь, как лук на разогретой сковородке.

— Отпусти, паскуда. Отпусти, ***!!!

Слабак.

Отпускаю и ухожу. Не оборачиваюсь. Знаю, что не пойдет следом, не настолько уж тупой. Хотя нет предела человеческой глупости, и никогда не стоит недооценивать это вражеское оружие.

Но спрашивается, чего пристал ко мне. Требований нет, угроз тоже, разве что территорию отвоевывает. Но тоже: как-то гаденько, нечисто. Короче, псевдо-отвоевывает, больше метит.

Думает, что тогда огрели не за что? Как бы не так, мы с пацанами всё предельно ясно озвучили и не один раз. Нет же, опять в золото целится. Пофиг на него. На них. Если самим от себя не противно, не мне тут тонуть из-за мальков.

Я почти прошёл арку, как вырастает ещё одна тень. Из неоткуда.

Другая, четкая, яркая. Сильная.

— Чайник давно вскипел.

Дед! Черт, напугал ведь.

— Ты здесь был? Видел? — Спрашиваю, хотя ответ и так уже знаю.

— Ты подпустил со спины четырёх. — Отчитывает мой личный полковник.

— Всё было под контролем, дед! Они ж все слабенькие, пугливые. Я их знаю.

Хмурится, не понравилась моя отмазка. Разворачивается и уходит. Следую за ним, еле как нагоняю. Шаг деда будь здоров: шагай верстой!

— Да, теряю хватку. Запустил себя. — Признаюсь и каюсь.

Но вплоть до квартиры мы молчим. Выяснять отношения на улице дед никогда не станет. Всё в себе, но зато дома уж точно пропесочит по всем фронтам.

— Что с матерью? — Спрашивает, как только закрывается дверь.

— Всё то же…

— Совсем замордовала пацана. — Дед покачал головой, не одобряя. — Переезжаешь ко мне!

Безапелляционность полковника граничит с сумасбродством, знает ведь, что не могу оставить мать, совсем без меня пропадет.

— Дед, я у неё один.

— У неё есть муж, ради которого она поменяла имя, бросила семью и нещадно губит сына. Моего наследника! — Идёт на кухню.

Следую за ним.

— Но она же болеет… — Начинаю, но под сердитым взглядом деда сбиваюсь.

— Чем она болеет? Воспаленной ревностью?

— Выпадает из реальности…

— Ах, да, воспаленным воображением. Сначала довела себя подозрениями, слежками, додумками, потом всех вокруг извела. — Говоря всё это, дед накрыл на стол, налил чай и пододвинул ко мне сушки. — А ты таскаешься за ней, ищешь по всему городу!

— Дед! — Нет, у всего же есть предел, что он черту-то переходит.

— Молчать! Я что тебе когда-то высказывал это?

— Нет…

— Так вот и не суши тут свои зубы! — И как посмотрит. — Анимацию эту свою ради неё освоил? Освоил. В хакеры из-за неё заделался? Заделался. За собственным отцом следил? Следил. В клуб его повадился? Повадился. На учёбу начхал? Начхал. С дедом встречаешься тайком? Тайком.

Разошёлся он не на шутку. Что-то и правда нечего возразить. Одни риторические.

— И долго ты ещё будешь поводырём разгуливать? — Под дых.

Спасибо за чай, в горло теперь не лезет. А слова, наоборот, застревают.

— Она моя мама, дед…

— Она твоя Салтычиха!

— Дед!

— Не дедкай! Я уже двадцать пять лет дед. И что теперь. Один вон внук ретировался и живёт себе в удовольствие. Учится, гранты выигрывает, стажировки всякие. А ты-то что здесь подвис? Ведь уже давно не любишь её.

— Люблю!

— Не спорь! Не любишь, жалеешь, коришь, всё чего-то узнать пытаешься. Но не любишь! Отца ненавидишь, мать презираешь, что это за семья-то у вас такая!

— Не презираю…

— А скоро и до этого дойдёт. Уже не уважаешь, вижу, чувствую. Хочешь любить и уважать, но не можешь уже. И себя грызешь за неправильные чувства. — Смотрит на меня внимательно, не выдерживаю, отвожу взгляд. — Что, не прав я?

— Не прав. — Упрямо возражаю, нельзя поддаваться, нельзя!

— Ну, ну! У меня не это ваше ДеЛи, но и здесь честность есть кому защищать! — Сердится ещё больше, гнев его теперь и меня касается.

Ещё какое-то время сидим в тишине. Дед пьет чай, ядрёный и терпкий, с пятью ложками сахара. Каждый думает о своём. И как тут смотреть на проблему одинаково.

Никак!

Может, он и прав, может, все мишени выбиты. Может, всё это может. И люблю я его безмерно, и уважаю, но обсуждать маму… Нет, нельзя. Не положено сор из семьи выносить.

— Чего пришел-то? Чать не из-за матери одной. Она небось и не знает опять? — Посмотрел с грустным лукавством, болезненным таким, обиженным.

Да, не знает. Опять, снова. Не за чем ей знать, они уже лет восемь не общаются. Как имя она поменяла, так и всё — отрезало. Дед не принял. Сказал, не по обычаям, против совести: не простил. Только Марина про нас с дедом и знает, но не болтает лишнего, маму бережет.

— Напортачил я. — Признаю и признаюсь.

Он прав, наверное, пришел не из-за мамы и даже не из-за Марины…

— С девушкой? — Голос деда меняется, становится мягче.

Все-таки как он умеет брать себя в руки, ну и выправка! С детства восхищаюсь и о такой мечтаю. Когда уже получится, как у него. Когда же?

— С одноклассницей.

— Если несерьезно, предлагай поддержку. Если серьезно — защиту.

Лаконично и прицельно, а мне бы расшифровочку. Как скажет, так и сиди, отгадывай.

— А я не знаю, серьезно или как…

— Спроси. Язык тебе на что.

— Вот так взять и спросить?

— А что телиться? Всё равно не знаешь, что у неё на уме и как она переживает. Женское вне нашей власти. — Устало потер лоб рукой, на время расправляя свои многочисленные морщины.

— А если мне не важно, что она думает и как переживает?

— Ты мне тут не пудрись! Так и скажи ей, что не важно тебе. Или честный только у меня на кухне?

— У тебя всё так просто… — Не принимаю его вызов, всё равно не вывезу, дед и в словесном бою силен.

— Не беги от ответственности, и у тебя всё будет просто! — Отпил чаю и продолжил. — Вот там, где не нужно, голову в песок, а как родителей лесом послать — так это мы растерянные. Ладно, что обиняками говоришь. Как напортачил-то?

— Она маму помогла найти, потом так ею восхищалась, а я… Поступил подло, вывалил на неё за всех терпил мира. Чёрт!

Дед серьёзно посмотрел на меня, а потом спросил:

— На Лилю похожа?

— Очень…

— Ясно, сам-то поди и не помнишь, когда в последний раз матерью восхищался, а тут выискалась с восторгом в глазах и с добром в сердце.

Не в бровь, а в глаз, дед. Но ему об этом умолчу.

— У неё получилось вывести маму в реальность, представляешь!

— Вывести в реальность… Брось при мне эти слова! Она здоровее и реальнее нас с тобой! А однокласснице своей скажи правду, как есть. Так и так, принял за всемирное зло зря, все люди разные, терпение — тоже труд. Ну и сам там сориентируешься, не маленький. — Поднялся из-за стола, чтобы убрать бокал в мойку.

— Хорошо, завтра тогда и скажу. Спасибо, дед! Реально полегчало.

— Реально полегчало… — Спародировал меня. — Тоже мне, понабрался! Это ещё не реально. На неделю едешь к Петру на полигон, полосы препятствий обновили, опробуешь, оценишь, пока он более-менее свободен.

— Дед, нет, я не могу, у меня…

— Понос, запор или ветрянка? — Насмешливым тоном перебил он.

— Дед, я правда не… Я маму не предупредил!

— Ничего, сама поймет. Может, пореже выпадать из реальности будет и мне в кое-то веки позвонит.

— Дед…

— Не обсуждается. Мой посуду и спать. Завтра рано вставать.

Целая неделя! Твою дивизию!

Мия

Открыла дверь домой из последних сил.