Подумал, и ворота стали открываться. Черт, этого ещё не хватало. Газанул со всей дури, нужно уматывать. С поселка выехал, как ужаленный, хотя звездец как жалко было тачку. Вся это быстрая езда не для меня, в жизни адреналина хоть шлангами выкачивай.

Телефон опять заговорил. Мельком глянул, Марина.

— Да.

— Денис, ты скоро?

— Что-то случилось? — Планировал нескоро, но разве такое скажешь близким. Неправильные чувства, не поймут, но запомнят.

— Нет. С Рубиной всё хорошо, она уже заснула. Это мне нужно с тобой поговорить.

Заснула… Наконец-то хоть что-то из реального, а не накрученного. Теперь можно успокоиться, а то все мышцы сводит, жгутами натянулись, когда вот теперь расслабятся. Я только в лицей, она за порог. И опять, как в тот раз, телефон и карточки дома оставила. Если бы не Мия, неизвестно, сколько бы искали.

Спасибо, за сообразительность!

Задумался и не заметил, как Марина зовёт меня.

— Я к деду, потом поговорим. — Отрезал без всяких оправданий. Сейчас совсем не до её психологических штучек.

— Ты уже отвез Мию?

— Да. — Переключаю звонок на динамики тачки, уже нет сил даже телефон держать.

— Денис, Мия… она… — Здравствуй, шарманка.

Непроизвольно закатываю глаза, начинается. С каких это пор мы клиентов обсуждаем?!

— Как же этика, врачебная тайна? — Перебиваю.

— Я не собираюсь её нарушать! — Выходит из себя, но быстро понимает игру и возвращается к наступлению. — С ней нужно аккуратно, давить не стоит, а ты… Да на ней сегодня лица не было из-за тебя!

Всё на свете из-за меня, как только земля носит. Удивительно.

— Понял, не повторится.

С тетей нужно также, как и она, максимально спокойно и ровно: пусть черти жрут изнутри, улыбайся и молчи. Ещё и пропагандирует такое, а потом вырастают терпилами. И терпят, терпят, терпят…

— Она умеет подстраиваться, только не нужно давить, сама должна привыкнуть… — Продолжала играть шарманка хрен знает по какому кругу.

Конечно, все они умеют подстраиваться, привыкать. Ноги тоже привыкают к ступенькам, потом появляется повыше-поуже, но и к таким зигзагам адаптируются. И всё тащат и тащат своё привыкшее тело наверх.

И так без конца. Даже по сторонам не смотрят, так же удобно: а сторона — это другое, это, может, гора, не зона комфорта; она же быстрее поднимет к цели. Но им это не нужно, как же! Хлебом не корми — дай к чему-то подстроиться, привыкнуть.

Сбросил звонок, не прощаясь. Лабуду слушать тем более нет сил.

Нужно набрать деда, хоть предупредить, что еду. Вдруг планы у него какие, придется тогда думать, где перекантоваться эту ночь. Домой теперь точно не поеду.

Вообще последнее время всё тяжелее туда возвращаться, хоть и отца нет…

— Привет, не спишь? — Спрашиваю после приветствия.

— Пятнадцатый сон во втором ряду смотрю. Ты на часы-то глянь? — Ворчит дед, намекая на детское время.

— Можно я к тебе приеду?

— Ставлю чайник. — Дед почти никогда не отвечает прямо, но такие его ответы меня устраивают больше.

Улыбаюсь, скоро буду у него, это не может не радовать. Но припарковаться стоит не около дома, всегда сердится, как видит меня за рулем. Сам водить учил, а негодует. Вот когда получишь удостоверение и всё в той же тональности.

Бросил тачку в соседнем дворе. Дед живет в п-образной многоэтажке, окнами в свой двор, так что можно не париться, до сюда его профессиональный глаз уж точно не дотянется. Хоть от него не прилетит нравоучений.

Одна площадка, одна арка и всё, буду в буферной зоне моего спокойствия.

Замечаю за спиной движение, чувствую, что по мою душу, но не оборачиваюсь. Подхожу к арочному пространству и вижу знакомую компашку. Значит стягиваются в кольцо, понятно. Примитивно, но действенно, когда пятеро на одного.

Вперед из полумрака выходит один. Главарь, иначе никак, тут нельзя терять ни сантима авторитета, уважать перестанут. Напором, наглостью и ещё раз напором.

— А свита всё та же. Что, думаешь, второй раз не бросит тебя на поле боя? — Начинаю первым. Такое у меня правило.

Демонстративно всех осматриваю, давая понять, что очень даже хорошо их узнаю. Полумрак полумраком, усталость усталостью, но мозги-то не в отключке.

Движения за спиной становятся всё ближе, уже не скрываются, агрессивничают.

— Не бросит! Не надейся, теперь ты один. — Оскал новенького в полутьме выглядит устрашающим, такого вау-эффекта, что сразу понимаю, позерничает.

Красуется перед свитой, очки зарабатывает, значит всё-таки боится, что сбегут. Как необдуманно пойти на дело с предавшими, пусть они и хотят реабилитироваться.

На одного напасть скопом… сомнительная, конечно, реабилитация. Но сейчас мне пофиг, на место усталости пришла злость, которую я всё это время за разговорами подавлял.

Которая копилась не только день, гребаную неделю! С того момента, как отец решил проучить или…как он там сказал Багировым, провести воспитательную беседу.

Хорошо, что вспомнил. Поможет представить на их месте родственничка.

И не завидую я вам, пацаны. Самое время поворачивать оглобли, мне-то не страшно, мне-то не впервой одному против отары овечек. Новенький пейнтбол что ли не помнит.

— Да он уже дал по штанам. — Заржали за спиной. И все за ним.

Ладно, дам шанс. Достаю из заднего кармана телефон.

— Ментам-понтам надумал звонить? Так не успеют, сейчас твоя партия, Соло. — Огрызнулся новенький своим мерзко-строгим голоском, но пальчиком своим ребятишкам махнул.

Ну так, надо полагать, на всякий случай, чтоб телефон подрезали..

— Мне подмога не нужна, сам могу хакнуть счета ваших родаков. — Говорю как между прочим, на движения позади всё так же не оборачиваюсь. Но они прекращаются, замирают.

— Чистой воды блеф. — Ещё и зевает специально, скучающе.

Ну-ну, новенький! Чего-то ты лишка телека пересмотрел.

— Именно поэтому я всё про тебя и твою свиту знаю? — Откровенно смеюсь. Не, ну мальки как они есть.

Вижу, как напрягается, из тени выходят ещё двое и на лицах такое вселенское непонимание, а потом осознание. Прям искра, буря, безумие. Шпана молодая, но не удалая.

Но раззадоривать не нужно, нарываться раньше времени — тоже, ведь я ещё не знаю, сколько их там за спиной. Пятак к слову пришелся, вдруг их больше.

— Это уголовка, а ты у нас не повязан. Так что харош заливать.

Открываю на телефоне переписку и зачитываю им, как они честной компанией меня выслеживали. Читаю впервые, иначе бы так легко не поймали, но семейные дела были важнее, поэтому сейчас приходится делать вид, что про замануху знал заранее.

— Э, это чё такое? — Один подходит к новенькому и толкает его в плечо. — Ты чё знал, что Эндшпиль нас обрабатывает?

Новенький нахмурился и давай смотреть на меня, будто я у него песочницу отжал да не одну. Ууу… Детский сад наш тормозок, наш девиз: «Педальки вниз». А, может, лучше пар выпустить, чем вот это нытье слушать? И зачем только решил закосить под крутого.

Уже давно бы был у деда.

— Так, всё! Надоели! День — дрянь, давайте нападайте уже, хоть злость не профукаю, будет, кому впаять.

Убираю телефон в задний карман, показывая готовность на всё, даже если это всё вдруг будет перочинное.

— Не-не, я пас. Сольёт переписку, и батя мне бубенцы открутит. Я сваливаю.

Первый пошёл, точнее ушёл. За спиной опять наметились шевеления, на этот раз я оборачиваюсь, чтоб персональное приглашение вручить, а то стоят, ждут своего Черномора.

— Давай. — И чувствую, как глаза против воли наливаются яростью.

Да, мне нужны эти груши.

Но пацаны попятились. Догонять не стал, пусть уматывают, всё равно ещё свидимся, как никак один лицей.

И свита реально дала дёру, солдаты оставили своего командира. Дед бы за такое меня повесил, но это у меня дед военный, а у них бизнесмен на бизнесмене, спрессованные деловой репутацией. Да и отцы не далеко ушли. Впрочем, в этом с моим похожи.