Чувствую, как руки касаются холодные пальцы. Перевожу взгляд на своё запястье.

— Кто это сделал? — Спрашивает Денис и вновь смотрит мне прямо в глаза.

Он не сердится, грозы и молнии не мечет, и зарницы по лицу его не пробегают. Всё такой же штиль.

Не знаю, откуда такое спокойствие, откуда такая невозмутимость, где его перековали… или подковали. Не знаю, нужно ли бояться, нужно ли сторониться, но сейчас я бы всё равно не смогла. Даже если бы на меня снова обрушились все несчастья мира. Невозможно променять, непростительно.

— Я тебя не предавала. Я никогда бы не втянула тебя… — Не могу закончить даже шёпотом. Голос обрывается.

— Голубки, мы вам не мешаем?

Историк возникает прямо за спиной Дениса и буравит меня своим насмешливо-обиженным взглядом. Не любит он, когда так явно пренебрегают его репликами.

— Поговорим. — Денис дожидается моего кивка и только после него оборачивается к учителю. — Здравствуйте, Евгений Борисович.

— Давно пора было поздороваться! — Язвит историк, даже не думая идти на мировую. Трубку мира забыл, видимо, дома. — Марш к директору, нечего мне урок срывать!

Разворачиваясь на своих маленьких каблучках, пропускает Дениса, ждёт, когда он покинет класс, когда разорвёт это спокойствие, такое мешающее всем остальным. И только после этого возвращается к своему столу.

Я тоже разворачиваюсь, чтобы уйти к своей парте, но ловлю удрученный, вымученный, тревожный взгляд Инги. Оказывается, мы с Денисом остановились около неё. Она стояла и смотрела на меня.

Я только сейчас заметила, как неуловимо Инга поменялась. Под глазами пролегли синяки, сама она осунулась, больше не держит ту королевскую осанку, которой завидует Оксана да и другие наши одноклассницы. Волосы не собраны в шишку или тугой хвост, а взлохмачены, разлохмачены — непривычно небрежны. В глазах плескается мука, сожаление, но не злость. Ещё, видимо, не успела насобирать её по жилам своим огненным.

Понимаю, что она могла слышать наш разговор, и от этого становится так неприятно, так противно. Хочется даже спросить, но историк берётся и за меня.

— Багирова, хватит Амура ловить, он прилетит, когда посчитает нужным! — Опять эти едкие намёки. Хорошо, что хоть класс не реагирует на его якобы шуточки.

Отворачиваюсь от Инги и возвращаюсь на свой ряд, к своей парте.

Перевожу взгляд на коробочки. Контактные линзы. Бесцветные. И оптическая сила моя.

Но зачем мне? У меня же есть свои.

Но не бесцветные, Мия, не бесцветные…

Разве что-то может сравниться с этим? Да кому нужны извинения? До меня только сейчас доходит весь смысл сказанного Денисом. По крупицам собираю в памяти то, что пережила ещё мгновение, но что уже так рьяно уползает от меня.

Это не фантазия, это не сон, не бред, не полудрема. Он вернулся, он здесь, разговаривал со мной. Поверил мне!

Ах… Не просто поверил, решил найти виновного. Почему он опять на моей стороне, почему мы с ним по одну сторону баррикад? Почему? Что это за связь?

Может, я себе придумываю лишнего? Нет никакой связи, нет никаких сторон. Был не прав — откупился подарком вместо извини. Всё, ни больше ни меньше. Нет глубокого, сверх, чересчур. Нет этого.

Но он вернулся. Вернулся!

В носу защипала, а в глаза уже прокралась знакомая пелена. Начинаю шмыгать и часто моргать. Хорошо, что никто этого не замечает, все поглощены уроком, испанской инквизицией, пытками, казнями, предателями.

Убираю упаковки с линзами в сумку, чтобы ещё больше не распалять себя. Время урока. Время истории. Важной, нужной. И я стараюсь вникнуть, очень стараюсь.

Но когда в класс через минут двадцать возвращается Денис, вся концентрация улетучивается. Он входит со стуком, спрашивает разрешение, чтобы войти. Проходит тихо, садится на свободное место Тузова…

Да где он был? Кто его перепрошил?

В полнейшем шоке пребываю не я одна. Маша оборачивается ко мне такой удивленной и ошарашенной. На её немой вопрос могу только плечами пожать. Не знаю, ничего не знаю и не понимаю.

Но штиль не исчез. Он какой-то тотальный. Вечный.

И от этого становится не по себе…

Историк единственный учитель, кто пренебрегает негласным правилом дождаться следующего и не покидать класс раньше времени.

Глубоко изучающий виктимологию и так часто ссылающийся на новые психологические исследования и открытия, он просто не выносит оберегать. Каждая жертва становится такой неслучайно.

Тезис, которого придерживается историк, и учитель может столько примеров привести, в том числе исторических, что начисто пропадает желание спорить или оспаривать. В последнее время у меня было время подумать над этим, может действительно не всё так просто…

Сегодня Евгений Борисович, как и всегда, ушёл в первую же минуту перемены. Собирать ему особо было нечего, к нам на урок он приходит лишь со своим бумажным журналом и ручкой. Всё. Остальное в голове, в его гениальном черепке.

С мест повскакивали пацаны, девчонки оказались не такими расторопными, всё нужно сложить, достать новое, разложить. Кому-то повторить урок, кому-то ещё что-то.

И никто не заметил, как около доски оказался Денис.

Я тоже упустила этот момент, слишком уж жгло правый бок, не могла не обернуться на Тузова. Пылал, как огонь в Преисподней, этот мерзкий изверг. Взгляд был тяжелым и невыносимым, хотелось зарядить пощечину, такую, чтоб навсегда след остался!

— Ты сама выбрала его. Смотри, не пожалей! — Одними губами прошептал Тузов, но я уловила его посыл.

— Я выбрала себя. Себя. Как и тогда, в прошлом. И не жалею. — Так же шепотом ответила ему я.

— Уже линзами откупается, дальше только презики, да, Мия? — Наклонился в проход, чтобы я лучше расслышала, чтобы я увидела этот оскал нездорового торжества, а на самом деле ущемленного самолюбия.

Его бомбит, внутри всё взрывается, он не хочет удерживать и всё на меня выплеснет, если не осажу.

— А ты встань на дыбки погромче, а, Тузов? Или слабо? Думаешь, не вижу, как ты боишься Эндшпиля? — Тоже наклоняюсь, чтобы теперь он увидел моё ехидство.

Денис вернулся, могу себе позволить высказать всё, что думаю Тузову в лицо, теперь не так страшно. Теперь можно и вернуть отсроченную награду.

Выпрямляется, но смотреть на меня не перестаёт. Озлобленный постный прыщ. Трус и слабак. Ведомый и податливый.

Ничего не изменилось, ничего. Как тогда не смог достойно за себя постоять, так и сейчас. Всё слова, слова, слова. А грязную работу спихнул на хрупкие плечики девчонок. Ни за что не поверю, что не знал. Ни за что!

Не хотелось первой отводить взгляд, вот напала такая принципиальность, хоть всю перемену сиди и пялься на этого омерзительного.

Но наши переглядки прервал Денис.

— Кто поверил? — Раздался голос, как рокот. Шторм, идущий на штурм. Глубокий, грудной, не обволакивающий — поглощающий. И шум, и суету, и неправду.

И не было укоризны, был подсчет. Кто поверил, кто принял, кто захотел поверить и принять. Всё.

Переговаривающийся замолчали, собирающиеся прекратили, выходящие остановились, а потом медленно, стараясь походить на призраков, не вступивших ещё в полную свою силу, вернуться к своим партам.

Не смогли забыть за неделю, кто такой Эндшпиль. И за год бы не смогли. Зато как вырвались якобы на свободу. Сейчас ведь сразу все поняли, о чём спрашивает Денис. Ему даже пояснять не нужно. Два слов и вопрос. Всё.

Он уже принял решение. Он даёт им шанс. На что — каждый должен решить для себя. Но Денис вопрос повторять не будет.

Осматривает всех по очереди, на ком-то задерживая взгляд, на ком-то нет. Молчание неприлично затягивалось, это понимал каждый. Перемена не резиновая, но на другой шанса уже не будет.

— Эндшпиль, я же сказал, что зла не держу. Не распыляйся, уже давно проехали эту тему.

Даже пояснять, кто такой великодушный и наглый не нужно. Мне и Маше, а вот некоторые удивленные однокласснички вздрогнули.