— Здравствуйте ещё раз. Инга пока у мамы, беседуют там о чём-то. Если спешите, можно поторопить, наверное. Но нам пора. — И потом так же легко мне. — Пойдем, Мия.

И мы уходим. Вместо прощания успеваю только кивнуть, Денис аккуратно, но настойчиво тянет меня к выходу.

— Придумала, чем займемся? — Спрашивает, когда мы оказываемся уже на улице.

Он всё так же расслаблен, умиротворен, освобожден. С таким же хорошим настроением. И я понимаю, что ничего страшного не произошло. И сверхъестественного тоже. Просто встреча, просто разговор.

Не предам, я не предам! Ни своим настроением, ничем другим. Давай, Мия, возьми себя в руки! Отпускаю накрученное и оно само разматывается, а я успокаиваюсь.

— Давай на горнолыжку? — Предлагаю то, что и хотела. — Сейчас как раз фонари там зажгли, кататься будет здорово.

— Хорошо, давай. — Соглашается без раздумий и сразу вызывает нам такси.

— Только мне домой нужно заскочить. Люблю свою экипировку. Можем заехать?

— Конечно. Мы можем всё, вечер полностью наш.

Подхожу ближе к Денису, он замечает мою смелость и первым протягивает руку, чтобы переплести наши пальцы.

Какой замечательный вечер!

Какой замечательный вечер начался на горнолыжке. Ровно там. Только там, потому что произошедшее дома могло нехило выбить меня из колеи, будь я одна.

Уметь разговаривать — это не только сыпать словами. Оказывается, не только!

Я могу вывалить всю правду, могу рассказать её спокойно, разложить по полочкам, в хронологическом порядке, вспоминая все детали и нюансы в свою защиту. Только вот…отцу нужно было не это. Или не от меня.

Я никогда не видела его разъяренным. Сердитым, нервным, недовольным — да, в последнее время особенно и довольно часто. Но с такой озлобленной ненавистью, бултыхающейся в глазах, — никогда. Словно от меня зависело всё счастье, которого теперь нет, будто я его заживо закопала.

Он вышел не сразу, подождал прежде, чем спуститься. Дал в полной мере ощутить беспорядок, который наворотила в моей комнате Оля.

Дверь была открыта, нараспашку. Не увидеть, что там за хаос, невозможно. И отец видел, точно знаю. Но из-за чего Оля поступилась своим принципом антиобыска, уточнять не стал. Зачем? Не нужно, и так всё понятно — у неё были причины. Значит веские. Даже на погром чужой комнаты, даже после всего, что раскрылось сегодня…

Я-то, зная их, могу оценить вескость, но родному отцу виднее, да. Не спорю. Оля не могла, Оля ничего не делает зря. Главное вовремя дверь на кухню закрыть, когда кричишь и отчитываешь. Точка зрения, она такая, на проветриваемом пространстве, видимо, улетучиться может.

Мой самодельный калейдоскоп завис между картинками «не удивлена» и «когда он уже нас отпустит». Именно отпустит, не опустит. С последним проблем не было, от слова совсем.

Столько всего про себя услышала, снова, опять, в очередной раз. И что меня «от дурки спасли» — самое безобидное.

Когда понял, что приехали мы только за экипировкой, раскочегарился пуще прежнего. Отобрал, сама должна купить, на свои наслаждения вообще должна уже сама зарабатывать. Вот Оля, Оленька ничего не просит, или делает это так редко, что ему и вовсе приходится насильно вручать.

Мы молчали.

Видела, как неприятно Денису всё это слушать. Он опять стал мрачным, серьезным, донельзя уверенным Мужеством. Знаю, если бы не взяла с него слова молчать, что бы ни произошло, от отца давно бы остались рожки да ножки. В прямом смысле.

Но слово Дениса — это слово не Багирова, а Юманова. Это совсем другая Лига!

Почему молчала сама? Наверное потому, что до меня впервые не долетало, не прилетало рикошетом. Пусть говорит, что хочет, это не про меня и не про Дениса, которому словесно, разумеется, тоже всыпали. В первом порыве хотелось заступиться, ответить ядрено и безжалостно, но…

Кому? Зачем?

Это не про Дениса. Уж Багиров точно не знает моего Дениса!

Мы сидели на кухне, взявшись с Денисом за руки и наблюдая за яростью расплескавшегося сосуда. Всё, что в нём накипело, заквасилось или что-там ещё сделалось, всё фонтанировало, как в последний раз.

И самое ироничное: действительно в последний раз. Он это сам понял, это-то, наверное, и бесило больше всего. Нет власти, надо мной нет больше его власти. Ни отца, ни воспитателя, ни старшего. Никакой!

Но я не чувствовала превосходства, и насмешливо смотреть тоже не пыталась. Я свободна. В том числе от кичливости, от самолюбования этой свободы. Меня научили этому, и явно не отец. Поэтому…взятки гладки, как говорится. Послушаем — сделаем выводы, но вечер всё равно будет наш!

Мама…

Она вышла провожать. Про-во-жать…

Видимо, во взрослую жизнь.

Так сказал отец, так велел он. Как из той его оперы про цензуру каждого слова при мне, я же вроде как того — болезненная, со слабенькой нервной системой. Теперь получилось почти также. Почти.

Почти, потому что сейчас мама даже слова не проронила, как тогда. Извинения, которое читалось в глазах ещё с утра, не было. И больше не будет. Наверное, она тоже устала от чувства вины. Только каждая из нас нашла своё решение этой усталости. Наверное, сейчас так и нужно. Малыш должен родиться, пусть хотя бы у него будет Семья.

Я не знаю, что будет завтра. Утром, на учёбе, вечером. Что будет через год. Что решит Инга, предпримет Оля. Как будет вести себя Амир, его мама. Но я готова, теперь ко всему.

Ко всему!

— Я чувствую себя инквизитором! — Отсмеявшись, делюсь с Денисом. — Почему ты не сказал, что не умеешь кататься?

— Ты не спрашивала.

Да кто ж знал! Кто ж знал, что Денис, Дэн, Эндшпиль не умеет кататься на сноуборде. Что он ни разу не был на горнолыжке!

Он что-то не умеет — уже само нонсенс, а тут…

И ведь я не заподозрила неладное. Экипировку пришлось покупать на месте, втридорога, но зато там сразу всё подобрали, всё рассказали, даже я слушала. А Денис, видимо, собирал информацию. Вот же разведчик!

— Я была уверена, что ты отличный сноубордист! — Отвечаю, переворачиваясь на живот, чтобы увидеть Дениса.

Мы лежим на снегу, прямо посередине трассы, что строго на строго запрещено. Но у меня уже просто нет сил зудеть с этим правилом, живот болит от смеха, а руки — от непривычной нагрузки в роли инструктора.

— А я был уверен, что отличный сноубордист ты. — Отзывается Денис, расстёгивая шлем.

Нет, ему определенно повезло, что я не прочухала подвоха раньше, что моя экипировка, несмотря на приличный опыт катания, включает полное снаряжение безопасности. Иначе…

А что, собственно, иначе? Развернулись бы и уехали?

Н-е-ет, такое пропустить нельзя! Денис Юманов ловит кант, а точнее кант ловит Дениса Юманова! Когда он первый раз упал, думала, сердце остановится. Кубарем пролетел метра четыре, и это с его умением группироваться!

Да, это не в пейнтбол играть, тут ноги связаны, и мозгу в первое время очень трудно осознать, что никуда с этой доски не деться — нужно её почувствовать, ей довериться.

— Я умею кататься, а не обучать. — Возражаю, не переставая улыбаться, глядя на расслабленное лицо Дениса.

Знаю, как напряжено всё его тело, как дрожит каждый мускул, это нормально. Но ведь никогда об этом не скажет. Буду надеяться, что он действительно умеет быстро восстанавливаться. Физически!

Про моральную сторону его экзекуции, а моего отдыха, лучше не вспоминать: так весело, по-настоящему, до неконтролируемого смеха, мне не было уже очень-очень-очень давно!

— Я ученик способный.

Вот одной фразой дает понять, что упорству явно не занимать. И ведь правда способный, за неполных три спуска понял основные принципы: как и в какие моменты переносить вес тела, как мысленно поделить гору так, чтобы не поймать кант и не схлопотать ещё одну проверку перегруппировки.

— Очень! — Подтверждаю и аккуратно вытираю ему со лба капельки пота.