Они спрашивали О’Донована, пришлет он им английский падишах большую пушку и правда ли, что он подарит им ружья? Подарит ли он им также красивые мундиры и будет ли давать деньги?
О’Донован отвечал на эти вопросы так, как следовало отвечать для успеха его миссии. Тем более что через своего слугу он успел распространить слух, что он большой английский начальник. Тем более что дары, розданные им заранее намеченным людям, возымели свое действие. Если посланный английского падишаха так щедр, то какими же подарками осыплет их сам падишах, когда они станут его подданными! О’Донован, естественно, не разуверил их в этом. Не только не разуверял, но объяснил, и весьма подробно, сначала по отдельности, а потом всем вместе, что надлежит им сделать, чтобы «английский падишах Королева» принял их под свою высокую защиту. С его участием был составлен документ на имя ее величества и скреплен личными печатями мервских ханов.
Бумага эта была написана, печати приложены и с курьером была торжественно отправлена в Мешхед, чтобы оттуда ее переслали в Тегеран, а потом в Лондон.
Событие это стоило отметить. О’Донован отремонтировал старую персидскую пушку, захваченную в какой-то из прошлых войн. Все население Мерва, тысяча горожан, собралось, чтобы услышать, как «ференги» заставит ее изрыгать гром. Из медного жерла вылетел белый дымок и пламя, и неслыханный доселе грохот раскатился над фисташковыми рощами и домами. Никогда прежде не слыхал подобного звука этот древний город.
Антоний Дженкинсон, триста лет назад паливший из английского ружья в Бухаре, возвестил начало британских усилий проникнуть и утвердиться в этих странах. Другой английский агент открыл пушечную пальбу в Мерве. Но это был уже прощальный салют, хотя сам О’Донован не догадывался об этом.
Для него это был салют триумфа. Миссия, с которой он прибыл в Мерв, увенчалась успехом. Мерв просит английского подданства! Мерв стал английским! По рисунку майора был изготовлен английский флаг, чтобы в должный час вознестись над городом. Он нарисовал тавро, которым английская армия метит своих коней, и мервские ханы принялись клеймить своих скакунов этим знаком — знаком собственности английской короны.
Не угодно ли господину осмотреть будущие британские владения? Владения «английского падишаха»? Да, угодно. На конях, клейменных британским тавром, кавалькадой выезжают они осматривать окрестности города, легендарные развалины старого Мерва, крепость. На руке майора рядом с часами миниатюрный компас. Он не снимает его. Но откуда кочевникам знать, что такое компас?
— Почему сахиб, — спрашивают его ханы, — все время смотрит, который час?
О’Донован отвечает им находчиво и остроумно, как представляется ему, и он приводит этот диалог в книге, которую написал по возвращении.
— Мы, ференги, — говорит он, — должны молиться гораздо чаще, чем мусульмане. Если я пропущу время молитвы, это большое зло.
— Но, — заметил один из ханов, почувствовав ложь его слов, — сахиб вообще не молится. Мы не видели этого.
— Я молюсь в своем сердце. Мы, ференги, молимся беспрестанно, — так отвечал он, ухмыляясь в душе глупости этих людей.
Не мог же он сказать правду. Не мог же он сказать, что поминутно смотрит на компас, чтобы потом, в кибитке иметь возможность точнее начертить схему местности. Не мог же он сказать, что использует наивность и доверчивость местных жителей, чтобы заниматься шпионажем.
Сказать, что туземцы не вызывают у него симпатий, значит, выразиться очень мягко. Он пишет об их бесчестности и грубости. «Их готовность клянчить и выспрашивать малейшие подачки, как и общая их жадность, превосходит все, виденное мной в других частях света». «Страдать от зубной боли стоит, чтобы познать радость, когда она прекратится. Точно так же среди мервских туркмен стоит пожить только ради того, чтобы пережить радость, граничащую с экстазом, когда покидаешь их».
Однако эта радость оказалась для майора не столь легко достижимой. Плотной толпой окружают его купленные и обманутые им ханы. «Когда прибудут дары от «английского падишаха»? — допытываются они. — А может, дары уже прибыли?» Такое подозрение возникло, когда посыльный привез ему из Мешхеда пачку газет.
Незадолго перед этим в одном из набегов они захватили у русских несколько пачек бумажных листков. Велико было их изумление, когда оказалось, что за эти маленькие кусочки бумаги в лавках Ашхабада и в других местах дают сахар и чай, красивый ситец и Порох!
Тщетно майор объяснял им в который раз, что такое газета. Они не слушали. Это просто хитрость, решили кочевники. Он хочет, чтобы все богатство досталось ему одному. Только когда он стал рвать и жечь газеты, чтобы убедить их, они начали ему верить — с величайшим разочарованием и огорчением.
Когда же прибудут дары? Завтра? Через неделю?
Он попытался заикнуться, что важные деда призывают его в Мешхед. «Какие еще дела?» — переглянулись ханы, смыкаясь вокруг него еще плотнее.
«Он хочет перехватить дары от английского падишаха», — говорили одни. «Он хочет уехать насовсем», — предполагали другие, не догадываясь, насколько она близки к истине.
Большой, устланный коврами помост воздвигнут был на главной площади Мерва. Новый шатер сооружен рядом. Вещи О’Донована перенесены в шатер. Никто ее спрашивал ни его мнения, ни согласия. При величайшем стечении народа его торжественно, под руки возвели на помост и провозгласили ханом Мерва. Обращаться к нему надлежало теперь не иначе как «Бахадур хан».
Так английский офицер, майор разведки стал ханом города Мерва.
Подобный ход событий не был предусмотрен ни теми, кто руководил этой акцией, ни самим майором. Нельзя сказать, правда, чтобы шансы его покинуть город стали от этого больше. Скорее наоборот. Казалось бы, чего спешить майору? Торопиться, однако, приходилось. Причины тому были более веские, чем чисто эмоциональные, чем колонизаторское его презрение к туркменам, переходившее в ненависть.
Появление английского майора в Мерве нарушило некое политическое равновесие, существовавшее здесь до сих пор. Он прибыл, чтобы качнуть чашу весов в сторону Англии. И она качнулась. Но теперь качалось обратное движение — нарушенный им баланс как бы компенсировал себя движением в противоположную сторону. Не все ханы, взяв его под руке, возводили на помост. Другие сидели с застывшими лицами и смотрели в сторону. Были и другие признаки неприязни к нему и вражды.
Во время очередного набега был захвачен русский офицер. Его привезли в Мерв. Пока решали, что делать с ним, он бежал. Майор знал, что бежать из Мерва невозможно. Значит, кто-то помог русскому, достаточно влиятельный и сильный. А завтра этот или эти «кто-то» могут сделать следующий шаг — связав его самого по рукам и ногам и перебросив через круп коня, отвезти и отдать русским как залог своей лояльности и мира. Или просто убить, что быстрее и с чем меньше хлопот.
На этом крохотном, окруженном пустыней островке человеческого бытия кипели свои страсти и шла своя политическая жизнь. «В любой час прорусская партия может прийти к власти» — (из донесения О’Донована английскому послу в Тегеране).
Запасы даров пришли к концу, и по мере их истощения падал его авторитет в глазах ханов.
Летом майор О’Донован, приложив тому неимоверные усилия плюс профессиональную изворотливость и хитрость, чуть что не бежал из Мерва. Покидая город, он не забыл уверить ханов в скорейшем и триумфальном своем возвращении в сопровождении обещанных даров, денег и английских солдат. Это было такой же ложью, как и другие его заверения.
Знали ли в Ташкенте и Ашхабаде о событиях в Мерве? По всей вероятности, не только знали, но в какой-то мере воздействовали на них, во всяком случае, на заключительной стадии, когда английский майор не чаял, как бы ему бежать из города.
Теперь была очередь русских, их ход.
Этот ход был сделан со стороны Ашхабада. Купцы из Мерва часто бывали на ашхабадских базарах. Их товар, главным образом ковры с неповторимым мервским орнаментом, хорошо знали. Они находили путь даже в Россию. А если так, то почему бы русским купцам не побывать в Мерве?
