Отсмеявшись, Манцев деловито спросил:

— Адрес Восходова, если позволите?

— Арбат, тридцать, квартира пятьдесят восемь. Детали — в активной части… Но с обыском повремените день-другой, пока только плотное наблюдение.

— Конечно. Разрешите идти?

— Разумеется.

Манцев ушел торопливо в активную часть. Дзержинский некоторое время смотрел ему вслед, затем слез с подоконника, поправил шинель и зашагал в сторону своего кабинета.

Одним из самых больших парадоксов гражданской войны было то обстоятельство, что, невзирая на существование фронтов, чудовищную разруху и хаос на транспорте, железнодорожные поезда из Москвы в разных направлениях и обратно все-таки ходили. Плелись, тащились, еле ползли, подолгу застаиваясь на каждой станции и разъезде, а то и в чистом поле, чтобы усилиями пассажиров раздобыть хоть сколько-нибудь дров, подвергались лихим налетам и ограблениям банд, но тем не менее, хоть и без малейших намеков на расписание, народ, перемещавшийся по всей России, в конечные пункты доставляли. Правда, иногда не в те, куда пассажиры стремились первоначально.

Холодные, с выбитыми стеклами, по три человека на каждой полке, включая багажные, нередко, особенно летом, с людьми даже на крышах, ползли вагоны по необозримым просторам великой страны. Впрочем, от Москвы пассажирские поезда невыразимыми усилиями бригад, вокзальной милиции и транспортных отделов ЧК отправлялись в более или менее пристойном виде и сохраняли оный примерно до Калуги, Серпухова, максимум — Тулы или Брянска.

Именно к последнему из названных городов 2 октября 1919 года приближался, дребезжа всеми сочленениями, громыхая на стыках рельс, поезд, следующий из Москвы на Украину. В одном из давно не ремонтировавшихся вагонов бывшего третьего класса сидела на нижней полке, не выпуская из рук большой соломенной сумки для провизии, молодая черноволосая женщина с худым, даже аскетическим лицом. Характерная внешность интеллигентного человека, выразительные библейские глаза никак не вязались с простонародной одеждой, похоже, заимствованной с чужого плеча.

Поезд замедлял ход, когда пожилой крестьянин, сидевший напротив женщины, выглянул в мутное окно:

— О-хо-хо! К Брянску подъезжаем, православные. — Он привычно перекрестился и пояснил попутчикам: — Большая станция. Тут завсегда проверка. Пронеси, господи! — С тяжким вздохом крестьянин снова осенил себя крестным знамением и извлек откуда-то из-за пазухи узелок с документами.

Черноволосая женщина вздрогнула, судорожно прижала к груди сумку, встала с лавки и начала потихоньку продвигаться к выходу. Меж тем лязгнули буфера и вагонные сцепы, поезд встал, и вот уже с обеих сторон от дверей послышались зычные голоса:

— Внимание, граждане! Всем оставаться на местах! Приготовить документы!

С очевидной неохотой и тревогой в огромных, таких черных, что зрачков не различить, глазах женщина вернулась в свое отделение, присела на краешек жесткой скамьи, нервно перебирая тонкими пальцами ручки сумки.

В проходе показался медленно перешагивающий через баулы, чемоданы, узлы проверяющий чекист, следом за ним два красноармейца с кавалерийскими карабинами без штыков. Судя по доносившемуся шуму, второй наряд работал в другой половине вагона.

По мере приближения контроля нервозность женщины все более нарастала, и это не осталось незамеченным: чекист, привычно быстро проверяя документы, уже не выпускал ее из поля зрения. Когда наряд достиг ее отделения, женщина, используя толкотню в вагоне, попыталась прошмыгнуть в соседний отсек, где документы уже были проверены. Резко, хотя и не грубо, чекист удержал ее за локоть:

— В чем дело, гражданочка? Куда это вы?

Охнув, женщина попыталась сунуть свободную правую руку за пазуху. Опять-таки не грубо, но достаточно сильно чекист перехватил и сжал ее запястье. С негромким стуком упал на зашарпанный пол так называемый карманный браунинг. Назывался он так из-за небольших размеров, но сильный патрон калибра 6,35 миллиметра делал его достаточно опасным, причем безотказным оружием.

Никак не выразив своего удивления, тем более недовольства, чекист мгновенно припечатал пистолет к полу носком сапога, потом подобрал, вытер аккуратно о полу тужурки и сунул в карман. Затем взял у враз обессилевшей женщины кошелку, передал ее красноармейцу и будничным, каким-то даже скучным голосом сказал:

— Придется пройти с нами, гражданка-дамочка…

Задержанную доставили в помещение транспортного отдела Брянской чрезвычайной комиссии. В раскрытое настежь (иначе немыслимо было проветривать насквозь прокуренную злой моршанской махрой небольшую комнату) окно доносились обычные станционные звуки: натужные свистки локомотивов, невпопад удары колокола, которые давно уже ничего не означали, гомон и выкрики пассажиров.

Чекист, задержавший незнакомку, выложил на ободранный канцелярский стол, за которым восседал начальник отдела Анисимов, браунинг, к нему две обоймы, документы, изъятые при поверхностном досмотре. Аккуратно приставил к ножке стола соломенную кошелку, в которой, как успел убедиться, ничего, кроме немногих носильных вещей и продуктов на дорогу, не было.

— Снята с московского, — доложил он лаконично, без подробностей.

Анисимов, не обратив внимания на браунинг, быстро пролистал документы. Поднял добродушное курносое лицо со словно чужими, жесткими глазами:

— Значит, гражданка, имя ваше будет (он заглянул на всякий случай, чтобы не переврать, еще раз в паспорт задержанной) Софья Каплун?

— Да…

— Фиксирую ответ как положительный, — удовлетворенно отметил Анисимов. — И следуете вы, гражданка Каплун, — он снова для надежности, такая уж у него была привычка, заглянул в документы, — в город Екатеринослав, уроженкой коего и являетесь, по сугубо личным обстоятельствам. Так? (Женщина согласно кивнула головой.) Фиксирую — так…

Затем, грустно вздохнув, не скрывая сарказма, Анисимов сказал:

— А пистолет этот, у вас отобранный, браунинг образца 1906 года, взяли с собой в целях самозащиты от нападения банды атамана Зеленого, а может, Шовкопляса, а может, еще кого… Так?

Женщина сидела, словно окаменелая, недвижный взгляд уткнулся куда-то в потолок. Меж тем чекист задумался на несколько секунд, явно припоминая что-то. Потом заговорил, вначале неуверенно, затем все более убежденно, что не ошибся:

— Знакомая фамилия, гражданка, да и личность, в смысле обличье, по выразительности мне также известна. Наезжали вы в Брянск… Точно скажу, когда именно наезжали — в августе прошлого, стало быть, одна тыща восемнадцатого года. Аккурат под мятеж нашей федерации анархистов. Присутствовал, помнится, тогда в вашей компании небезызвестный в наших палестинах Митько-Богдан, ликвидированный впоследствии со своей бандой в Дубровинском скиту Медведевым-младшим… А вас на Покровской горе задерживал тогда сам начальник ЧК товарищ Медведев-старший, Александр Николаевич. Так?

Женщина только передернула презрительно плечами, словно затвором пистолета. А чекист невозмутимо продолжал:

— Сами вы, дай бог памяти, принадлежите к анархистской группе «Набат». Правильно излагаю?

Он правильно все излагал, этот Анисимов. И от бессильной злобы, невозможности опровергнуть ни слова Каплун взорвалась:

— Ну, и что из этого? Мы легальная партия!

— Легальная, — охотно согласился Анисимов, — нешто я говорю, что нелегальная? Упаси бог. Но пистолетик-то, повторяю, вам к чему? — он ласково подбросил на широченной ладони недавнего паровозного кочегара компактный, отдающий синевой вороненой стали браунинг. — Моделька эта, к слову, только на вид маленькая, да удаленькая, патрончик у ней по убойной силе ого-го!

Женщина молчала.

— Ладно, разберемся, — великодушно простил ей это молчание чекист и, с явной неохотой расставаясь с оружием, сунул браунинг в стол. — А бежать почему пытались?

Каплун лишь в который раз негодующе передернула плечами.

— Значит, так, — подытожил разговор Анисимов. — Ввиду подозрительных обстоятельств задержания, а также тревожного внутреннего и международного положения вынужден, гражданка Каплун, до полного выяснения личности вас арестовать.