Однако через несколько месяцев ситуация круто изменилась. Разгорелась гражданская война, началась открытая интервенция Германии и стран Антанты, активизировалась и внутренняя контрреволюция. В функциях ВЧК все более важное место занимала централизация действий губернских чрезвычайных комиссий, особых отделов в Красной Армии.

Так вновь возникла необходимость создать органы, которые осуществляли бы борьбу с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности непосредственно в столице. Такими органами стали первоначально образованные в августе 1918 года районные ЧК. В начале декабря приступила к работе и Московская чрезвычайная комиссия. Учитывая особое значение Москвы как столицы РСФСР, первым председателем МЧК был утвержден 23 ноября, с сохранением должности председателя и ВЧК, Феликс Эдмундович Дзержинский.

Заместителем его по МЧК в 1919 году был профессиональный революционер, член партии большевиков с 1906 года Василий Николаевич Манцев. Старыми революционерами были и другие ответственные сотрудники, члены коллегии и заведующие отделами МЧК Станислав Адамович Мессинг, Тимофей Петрович Самсонов, Ефим Георгиевич Евдокимов, Наталья Алексеевна Рославец.

Первоначально МЧК располагалась в том же здании — Большая Лубянка, 11, — что и ВЧК, а позднее перебралась в собственное помещение почти напротив — Большая Лубянка, 14. Это здание можно считать историческим. Когда-то оно было городской усадьбой графа Федора Васильевича Ростопчина, в 1812 году московского генерал-губернатора. Усадьбу эту описал в «Войне и мире» Лев Николаевич Толстой. Особняк сменил не одного владельца, пока не оказался собственностью известного страхового общества «Саламандра». От той поры МЧК достались в наследство необыкновенной формы письменные столы — полукруглой формы и настоящее чудо — бронированная комната, в которой хранились некогда ценности московских богатеев, а теперь пустовавшая без надобности.

Московские чекисты с самого начала работали в особо сложных условиях, это было обусловлено и огромными размерами города, и его столичным рангом. Да и силы контрреволюции были здесь весьма внушительны.

В ходе ликвидации «Национального центра» была обезврежена и связанная с ним сильная офицерская организация «Штаб Добровольческой армии Московского района». «Штаб» должен был при подходе к Москве в конце лета — начале осени 1919 года войск Деникина поднять вооруженный мятеж, захватить центр города, правительственные учреждения, Кремль, мосты, вокзалы, узлы связи, арестовать членов Совнаркома и ЦК партии, обеспечить белым легкое и быстрое занятие столицы.

Пришлось сотрудникам МЧК заниматься и по-московски своеобразным заговором церковников, которых в богомольной первопрестольной с ее сорока сороками храмов и монастырей было хоть пруд пруди.

Много усилий требовала и борьба со спекулянтами, центром которых была знаменитая на всю Россию Сухаревка. Сюда уплывали с государственных, в том числе и воинских, складов огромные ценности, начиная от яловых сапог и кончая дефицитнейшим мылом и сахаром, не говоря уже об обычных крупах и прочем продовольствии. Довелось чекистам и пресечь вывоз контрабандным путем за границу драгоценных музыкальных инструментов работы Страдивари, Амати, Гварнери, картин старых мастеров, иных культурных, исторических да и ювелирных ценностей.

Подлинным бедствием для москвичей стали в восемнадцатом и девятнадцатом годах бандиты. Никто не мог бы хоть приблизительно сказать, сколько их развелось в городе. Не то что с наступлением темноты — средь бела дня налетчики раздевали прохожих на улицах, грабили квартиры, убивали с нарочитой жестокостью и мирных обывателей, и сотрудников уголовного розыска. Дерзость преступников, имевших связи, располагавших даже автомобилями, доходила до того, что они совершали налеты на охраняемые государственные учреждения и… комиссариаты милиции. Вся обывательская Москва, и не без основания, трепетала при одном лишь упоминании имен Гришки-Адвоката, Айдати, Рожки-Ножки, Ваньки-Вороного и других матерых уголовников, имевших до революции не одну судимость. 24 января 1919 года банда некоего Сафонова по кличке Сабан, разъезжая на двух автомобилях в районах Долгоруковской улицы, Оружейного переулка, Лесной улицы и Тверской заставы, за несколько часов убила выстрелами в голову шестнадцать постовых милиционеров. На счету банды было множество ограблений, сопровождавшихся зверскими изнасилованиями и убийствами.

В том же январе на Сокольническом шоссе близ Краснохолмского моста банда Кошелькова совершила налет на автомобиль, в котором ехали В. И. Ленин и Н. К. Крупская. Владимира Ильича спасло от гибели лишь то обстоятельство, что главарь банды не узнал Председателя Совнаркома.

Часто и далеко не случайно в составе банд действовали кроме уголовников и замаскированные белогвардейцы. По сути дела, бандитизм отчетливо принимал политическую, явно антисоветскую окраску. Да и крупные деньги и драгоценности, захваченные при налетах на банки и богатые квартиры, как удавалось иногда установить, шли в значительной части не на пропой в воровских «малинах» и не на игру в таких же «мельницах», а на финансирование контрреволюционного подполья.

Для ликвидации банд и особо опасных главарей преступного мира была создана специальная группа МЧК, впоследствии реорганизованная в ударную группу по борьбе с бандитизмом. Ей помогали отряды особого назначения. Одним из таких отрядов командовал плотный, темнобровый рабочий, отпустивший усы, должно быть для того, чтобы выглядеть посолиднее своих двадцати двух лет, Ваня Лихачев. Через несколько лет ему предстояло на добрые четверть века стать директором Московского автомобильного завода, ныне носящего его имя, а затем и министром СССР.

С большим трудом и жертвами московским чекистам, действовавшим в тесном контакте с обновленным уголовным розыском, который возглавил пришедший из ЧК Александр Максимович Трепалов, удалось к осени 1919 года покончить в основном с самыми крупными бандами. В числе других главарей был ликвидирован и неуловимый долгое время Кошельков.

Но, видно, передышка не была суждена чекистам. Теперь в кратчайший срок им предстояло разгадать многие загадки, которые уже задал взрыв в Леонтьевском.

Для первого серьезного обмена мнениями Дзержинский пригласил своего заместителя Манцева, заведующих отделами Мессинга, Евдокимова, Глузмана. Он только что приехал из Кремля, где имел трудный разговор с Лениным. Трудный для него, Дзержинского. Владимир Ильич как раз был спокоен и сдержан, ни единым словом не попрекнул чекистов, что упустили кого-то или что-то. Просто поинтересовался, что дали первые часы расследования. А что они дали? Практически ничего, кроме самых общих соображений. Дзержинского все время их разговора неотступно мучила мысль — а что, если бы Владимир Ильич сумел двадцать пятого, как намеревался, приехать в Леонтьевский? Вслух эту мысль не высказал, прекрасно понимал, что Ленину будет крайне неприятно рассуждение, что могло бы случиться предположительно с ним лично, когда в реальности погибли другие люди, двенадцать прекрасных коммунистов, в том числе Загорский, которого он знал много лет и высоко ценил.

— Какие меры предприняты? — спросил Феликс Эдмундович Манцева. Василия Николаевича из всех своих сотрудников он выделял особо, хотя тот был еще относительно молод — всего-то тридцать лет, однако в партии тринадцать. Манцев активно участвовал в революции 1905–1907 годов, неоднократно арестовывался, был хорошо образован, выдержан, доброжелателен, обладал тем, что принято называть масштабностью мышления. Обладал Манцев и непередаваемым личным обаянием. Уже один мягкий взгляд прозрачно-светлых глаз на удлиненном несколько лице порождал в любом собеседнике чувство доверия. Но умел Манцев быть и деловым, и деловитым, в высшей степени организованным человеком. Ответил Василий Николаевич Дзержинскому предельно точно и обстоятельно, насколько это вообще было возможно в абсолютно еще неясной ситуации: