Когда преступники сходили, в руках у них была хозяйственная сумка и портфель…»

Прочитав показания бортпроводницы, Зорин отметил только наличие пистолета у бортмеханика, закрывшегося в туалете.

Командир корабля ничего не видел, что происходило на борту, но его показания представляли интерес для следствия.

— А вот, что показывает командир: …Второй пилот передал на землю: «Захватчики говорят, что взорвут самолет. Держим курс 180». Этот курс на Турцию мы взяли

после нашей неудачной попытки развернуться на Симферополь. Я решил использовать малейшую возможность приземлиться на любом аэродроме, в частности в Севастополе, о чем уведомил землю. Переговоры с землей были затруднены из‑за горного массива. На помощь пришел какой‑то борт самолета, дублировавший переговоры. Попытки изменить курс вызвали крики за дверью пилотской кабины. У преступников был компас. Я не знаю может ли работать компас в условиях полета. Через дверь раздавались угрозы взорвать самолет. На предложение Симферополя — ввести преступников в заблуждение тем, что на исходе топливо, я ответил, что они знают о нашем рейсе на Одессу и не поверят. Предприняв ряд маневров, я сам сбился с курса, слабо представлял, где нахожусь. На землю передал: «Попробую сесть в Севастополе, пусть только выведут меня, потому, что не знаем, где мы. Под нами море». По громкоговорящей же связи передал: «Выполняю ваше требование — курс на Самсун, но из‑за грозовой обстановки пойдем на Трабзон. Все равно — Турция». Эти слова я адресовал преступникам. Хотел запутать их и приземлиться в Севастополе. По радио- переговорному устройству я услышал плач бортпроводницы. Она кричала, что на борту раненые, что пассажиры просят меня приземлиться в Турции.

Тут же раздался плаксивый голос женщины: «Идите же, пожалуйста на Турцию, мы умоляем вас».

После этого услышал грубый голос: «В Трабзон нельзя. Самсун, я сказал». А вслед за этим тот же плаксивый голос сказал: «Тебе не жалко сорок пассажиров?»

Я сразу же передал информацию на землю об обстановке на борту, а сам все еще пытался повернуть на Севастополь. Полагая, что оружие бортмеханика могло попасть в руки преступников, не разрешил выход в салон штурману. Снова услышал по переговорному устройству: «Ну, что, взрывать самолет?» Запросил землю и сообщил, что вынужден подчиниться преступникам. В эту минуту топлива до Самсуна еще хватало. Земля предупредила меня, что на перехват посланы истребители с тем, чтобы я передал преступникам о их намерении сбить нас при пересечении государственной границы. Истребители же взяли другую цель. Какой‑то борт передал, что неподалеку крутятся истребители и создают угрозу столкновения.

Внизу было море, Самсун закрыт туманом, горючего оставалось на сорок минут. Меня не покидала мысль, что

у преступников есть взрывное устройство, надо было спасать пассажиров.

Приземлились в Синопе. Турецкие власти не ожидали нашего прилета. Несколько минут никто не обращал внимание на наш самолет.

— Бортмеханик, Алексей Иванович, пожалуй, нового ничего не внес, — закончив чтение протокола командира, сказал Зорин.

— А все же?

— Вышел из пилотской кабины в салон после взлета, чтобы посмотреть на двигатели, на него напали, выстрелили в лицо, пуля застряла около носа. Наверное выстрел был из игрушечного пистолета. Его поранили ножом. Показывает, что не был готов психологически к встрече с противником. Терял сознание.

…Превозмогая боль, — показывает дальше, — я стряхнул со спины мужчину и бросился в туалет, закрыв за собою дверь. Будучи в туалете, я слышал какие‑то крики, шум. Кровь сочилась из ран. До приземления самолета я из туалета не выходил. Мне пришла на помощь бортпроводница и еще кто‑то, когда преступников на борту уже не было.

Потом его и раненого пассажира отвезли в госпиталь, где им оказали медицинскую помощь. В госпитале они переночевали под охраной полицейских. Их навестил мэр города и предлагал остаться в Турции. Они отказались и возвратились домой.

— Так был у него пистолет или нет?

— Конечно, был. Об этом Показала бортпроводница. Да и командир корабля, правда, со словом «полагал» тоже показал.

— А он?

— Говорит, что оставил в пилотской кабине. Неудобно все же с пистолетом сидеть в туалете. Исследуем этот вопрос.

Есть еще показания потерпевшего, раненого пассажира.

Он подтверждает показания проводницы. У преступников был пистолет и ножи, компас, хозяйственная сумка, в которой, по его предположению, находился магнитофон. Это совпадает с данными досмотра в аэропорту. Очевидно, они пронесли в магнитофоне пистолет. Объяснили, что летят в гости на праздник. Как же без музыки… В «музыку» не заглянули.

Мир полон соблазнов. Перед ними далеко не все могут устоять. Под их теплыми манящими лучами млеют карьеристы, авантюристы, дельцы и проститутки, уголовники и честолюбцы, готовые идти по трупам к мягким креслам. Они появились с незапамятных времен, со всеми оттенками описаны в литературе, показаны в театре и в кино. Но это живучее племя множится, обогащаясь опытом предшествующих поколений, особенно в последние годы.

Стремясь к продвижению по служебной лестнице, они идут даже на заведомые преступления, подминая под себя всех и вся, устраивая ад кромешный не только в организациях, где они работают, но и замахиваются на целые регионы, а то и все общество, прикрываясь, как всегда, заботами о благе народа. В былые времена все же скромнее злоупотребляли ссылками на волеизъявления народных масс. Сейчас это мода.

Ахиллесовой пятой современных карьеристов является их боязнь свалиться со служебной лестницы, по которой они карабкались, и оказаться внизу у разбитого корыта, а то и на дне. Присущая им трусость -— перейти в категорию рядовых, стать незаметными в обществе заставляют их заниматься новейшей саморекламой — имея «мерседес», трястись в трамвае, а то и ходить пешком по грешной земле. Все это засасывает их в трясину тщеславия, из которой многим не удается выбраться. Они обречены, но как утопающие хватаются за соломинку и не брезгуют ничем. Особо опасны появившиеся национал–карьеристы, зараженные княжескими самостийными амбициями.

Однажды усевшись в мягкое кресло, они уже не мыслят себе, что можно сидеть на обыкновенной табуретке, сработанной плотником. Это для них трагедия. На помощь приходили парткомы, пересаживая их из одного кресла в другое, что не прибавляло престижа партии.

Грех этот распространился вширь и вглубь, сверху донизу. На западе, пожалуй, в таком виде эта болезнь не существует. Президент, поцарствовав, возвращается на свою ферму и занимается выращиванием кукурузы или бычков.

Сопутствующая болезнь — тщеславие, толкнула многих из тех, кто в войну был на таком же расстоянии от передовой как Луна от Земли, заявить о своих полководческих

провидениях с тем, чтобы не упустить момент прославиться.

На страницы военного энциклопедического словаря пролезли даже те, кто в войну ходил пешком под стол: комбайнер, экс–президент Горбачев, экс–ветеринар Шеварднадзе, экс–премьер Рыжков и другие. Уступили бы место генералам, офицерам, солдатам, воевавшим и пролившим кровь на полях сражений — нет, будучи не в ладах с элементарной порядочностью, не отказали составителям в своем присутствии на его страницах, а составители пошли на сделку со своей совестью, и тоже, конечно, напрашивается мысль — небескорыстно.

Карьеризм расцветал на благодатной почве протекционизма, связей в верхних эшелонах, взяточничеств, преподношениях и коррупции. Не утихал ажиотаж вокруг государственных премий, представлений к разного рода званиям заслуженных работников, а ордена выдавались по разнарядке. Используя связи, карьеристы стремились попасть в списки представляемых к премиям и наградам. Многие, добившись этого, потом встречали в глазах людей презрение и не афишировали свои регалии. Присуждение званий Героев Социалистического Труда тоже осуществлялось по разнарядке сверку, а не ходатайствам снизу.