«Как действовать — говорить не стану. Но помните, что это очень важное политическое дело. Опирайтесь на бедноту и не допускайте ошибок. Как начнет светать, пойдем по хуторам к председателям комитетов бедноты… И не забывайте о врагах», — сказал нам на прощание секретарь партийной организации.

Вскоре мы узнали суровую правду этих слов.

В конце месяца я возвращался глубокой ночью в школу. Проехать предстояло километра четыре, не больше, лошадь шла шагом, дрожки потряхивало на кочках замерзшей грязи. Вдруг лошадь бросилась в сторону. В тот же миг из-за тына прогремел выстрел. Лошадь понесла, и я чудом удержался на дрожках.

В ту же ночь раздалось еще несколько выстрелов: стреляли в окна активистов села. Вот тогда-то я и встретился снова со следователями…

…Харьков, 1930 год. Пушкинская, 81. Иду по коридору института народного хозяйства. На втором этаже на одной из дверей читаю: «Криминалистический кабинет». Надпись возбудила любопытство. А не зайти ли? Долго не решался, но все же зашел.

— Интересуетесь криминалистикой? — с приветливой улыбкой спросил меня находившийся в кабинете человек.

Я ответил что-то невразумительное. Он разрешил мне осмотреть лежавшие на стеллажах и полках шкафов гипсовые слепки рук и ног, образцы петель, пистолеты, ножи и разные другие невиданные предметы. Все это было интересно, напомнило мне о Вишневском, о следственной работе, разбудило старые мечты.

Посещение кабинета решило мою судьбу и на долгие годы связало со следственной работой.

Прошло больше тридцати лет. Можно подвести и некоторые итоги. За эти годы я и сам расследовал немало дел и видел, как это делают другие, работал со многими следователями. И теперь, каждый раз, как увижу следователя, мне хочется сказать ему какие-то теплые слова, пожелать ему успехов. С неостывшим чувством я безгранично люблю эту суровую, трудную, неспокойную профессию и ни на какую другую ее не променяю!

Вот они, отдельные эпизоды виденного и пережитого. Вот я и мои товарищи по оружию…

…Оперативное совещание у прокурора области. Докладывает мужчина, виски которого изрядно посеребрило время.

Он работает следователем уже несколько десятков лет, считается опытным работником. Но… часто нарушает установленные сроки следствия. То и дело приходится их продлевать и обращаться к прокурору республики за отсрочкой. Товарищи, шутя, прозвали его волокитчиком, хотя даже в шутку не следовало так говорить. Это было несправедливо: все знали, что ему очень часто попадались дела, требовавшие допроса многих свидетелей, проведения разнообразных экспертиз, выездов на место события. Однако, надо сказать, что, называя его «волокитчиком», товарищи по работе тем не менее признавали за ним мастерство в расследовании сложных и запутанных дел. Несправедливая «слава» так укоренилась, что однажды прокурор области, недовольный затяжкой следствия и необходимостью ехать в столицу республики во второй раз просить отсрочку, вызвал следователя, стал распекать его, а в конце сказал:

— Коль не справляетесь с работой в городе, перебирайтесь в какой-нибудь спокойный район.

Сказав это, прокурор ждал, что следователь начнет оправдываться, объяснять чем-нибудь затяжку, давать обещание никогда больше не тянуть. А он, к удивлению прокурора, спокойно спросил:

— В какой район и когда выезжать?

Прокурор оторопел от неожиданности, а потом начал смеяться. Ни о какой «ссылке» он и не помышлял, а просто переборщил…

Таким был тот, кто выступал на оперативном совещании с сообщением о своей методике расследования. Это были не многотомные дела, а чаще всего — дела рядовые, сообщение о которых в газетной рубрике «происшествия» едва ли займет пять-шесть строк.

Одно из таких дел запомнилось мне надолго…

Вечер. По улице Фрунзе двое неизвестных ведут под руки раненого. У одного из домов они останавливаются и, оставив раненого на тротуаре, разбегаются. Через пару минут собирается толпа. Вызывают скорую помощь. Раненый истекает кровью, тяжело дышит. На вопрос, кто его ранил, он слабым голосом успевает назвать имя — не то Генка, не то Герка.

Из беглого опроса жильцов с улицы Фрунзе и прилегающих к ней переулков выяснилось, что около десяти часов вечера группа пьяных парней и девушка «в синем платье» вышли из какого-то дома и направились в сторону рыночной площади.

В квартире, из которой они вышли, как выяснилось, оставался только один человек — ее хозяин, некий Григоренко, который был сильно пьян. Его задержали. При допросе он назвал кое-кого из участников попойки, но никак не мог припомнить, что произошло с Крохмалевым, — это была фамилия умершего на улице парня. Некоторых участников вечеринки милиция сумела разыскать, но никто из них не хотел сказать, кто и при каких обстоятельствах ранил ножом Крохмалева.

Прошло два дня. И вот в милицию приходит дворник соседнего дома по той же улице Фрунзе. Он подобрал на тротуаре окровавленный нож с металлической рукояткой и фирменным знаком Павловского завода «Металлист».

Свидетели, видевшие компанию пьяных парней с девушкой «в синем платье», рассказали, что парни о чем-то громко спорили, а потом один из них отошел и сел на ступеньку подъезда, держась за живот. Большего свидетели сказать не могли, но при осмотре указанного ими места около подъезда следователь действительно обнаружил следы лужи крови…

Эксперты высказали предположение, что ранение могло быть причинено ножом, который нашел дворник.

Все было установлено, кроме главного: кто же ранил Крохмалева? Простое, казалось бы, дело принимало затяжной характер. «Заволокитит», — промелькнула мысль у начальника следственного отдела, хотя он отлично понимал, что не так просто добраться до истины.

Предположений или, как говорят, версий было немало. Все они тщательно проверялись, но результатов еще не было. Трудность заключалась в том, что в вечеринке принимали участие пятнадцать человек!

Всех их надо было допросить, причем в рассказе каждого надо было уловить самые незначительные мелочи, ибо только они позволили бы обнаружить в показаниях противоречия и таким образом выявить истину.

Один из них, Леонов, вначале тоже говорил, что не знает, кто и как ударил Крохмалева, но самого факта не отрицал. Когда же следователь стал углубляться в детали, Леонов не выдержал и… выдал тайну. То ли испугался, что запутается в мелочах и тогда его могут заподозрить в убийстве, то ли понял, что лучше обо всем рассказать откровенно. Он заявил, что удар ножом нанес Дьяченко, а причиной была ссора из-за того, что Крохмалев чем-то обидел «девушку в синем» — приятельницу Дьяченко.

Однако другие продолжали отговариваться обычными в таких случаях «не видел», «не слышал», «выходил в этот момент» и т. п. Но упорство и настойчивость следователя взяли свое. Один из участников попойки — Цигелик, признал, что Дьяченко взял у него нож с металлической ручкой, а для какой надобности, он не знал. Он сразу же узнал предъявленный ему нож, как раз тот, который нашел дворник.

Предстоял допрос Дьяченко. Но его не оказалось дома, а для объявления розыска еще не было достаточных оснований. Вот тут-то и помогли те мелочи, которые были выужены следователем из свидетельских показаний. Один из свидетелей невзначай обронил, что мать участника вечеринки Петренко очень переживает смерть Крохмалева. И вот Петренко снова на допросе. На этот раз он более откровенен.

— Почему мать приняла так близко к сердцу смерть Крохмалева? Я ей рассказал, как все случилось, вот и переживает старуха, — говорит он.

Шаг за шагом Петренко признал, что Крохмалева действительно ранил Дьяченко. Почему не сказал об этом раньше? Боялся.

На допросе «девушка в синем».

Зная теперь, что Дьяченко назван другими участниками попойки, она уточнила, при каких обстоятельствах тот нанес удар ножом.

После этих показаний можно было смело объявить розыск Дьяченко. Через две недели он был разыскан и предстал перед следователем. Сначала Дьяченко отказывался признать свою вину, но потом, увидев, что и без него все обстоятельства случившегося известны следователю, покаялся, что в самом деле «пырнул» Крохмалева.