Узнав, что Гитлер вероломно папал на нашу страну, я, как и многие молодые чекисты, стал проситься на фронт. Писал рапорты, обращался по команде к вышестоящему начальству. Ответ один — отказ.

Сначала в душе кипела обида, мол, сижу в тылу, когда сотни тысяч советских людей с оружием в руках сражаются против фашистов. Постепенно горячность молодости уступила пониманию реальной обстановки, осознанию очевидного факта, что смертельные схватки разгорелись не только на линии фронта.

С первых дней войны гитлеровские разведывательные органы развернули, образно говоря, тотальное наступление на советский тыл. Происходила массированная заброска агентуры для сбора шпионских сведений о дислокации, составе, вооружении, передвижении и планах частей Красной Армии, оборонительных сооружениях, военных объектах, предприятиях, производящих для фронта оружие, боеприпасы и снаряжение. Агентура готовила и осуществляла диверсии па оборонных предприятиях, железнодорожном транспорте, путях сообщения, нарушала линии связи. Лазутчики распространяли слухи, чтобы посеять панику среди населения, внести смятение в ряды красноармейцев.

Перед чекистами стояла задача нейтрализовать вражескую агентуру в тылу и прифронтовой полосе. Разоблачать и обезвреживать шпионов и диверсантов, норовивших вонзить нож в спину Красной Армии, были призваны все чекисты, в том числе и сотрудники местных органов НКВД.

Неоценимую помощь сотрудникам госбезопасности оказывало население. Усилившаяся бдительность простых советских людей не раз разрушала хитроумные планы гитлеровских лазутчиков…

История, которую я хочу рассказать, происходила в Харькове 17 сентября 1941 года.

На окраине города с утра до вечера шумел базар, где беженцы и местные жители покупали, продавали, обменивали вещи и продукты.

В этот день бродил в толпе одетый в старую гимнастерку и стоптанные сапоги солдат. Внешне он ничем не выделялся среди множества людей, прибитых к городу волной отступления и эвакуации.

Николаев — старый рабочий машиностроительного завода — обратил внимание, что этот солдат покупками не интересуется, зато расспрашивает всех о том, какие воинские части есть в городе, где они расквартированы, чем вооружены.

Своими сомнениями Николаев поделился с милиционером, вместе они задержали подозрительного солдата и доставили в районное отделение НКВД.

И вот задержанный у меня в кабинете.

— Кто вы? — спрашиваю.

Помедлив секунду-другую, он ответил:

— Красноармеец Голоденко.

— Предъявите документы.

Он достал красноармейскую книжку, протянул слегка подрагивавшей рукой.

Перелистав странички документа — все записи сделаны правильно, подписи и печати на месте, — спрашиваю:

— Где ваша воинская часть, кто командир?

— Не знаю, где она сейчас. Я на марше случайно отстал от нее, теперь догоняю. Командует полком товарищ Константинов, а командир нашей роты — старший лейтенант Недосекин.

Отставших от воинских подразделений я встречал не раз, среди них были солдаты, потерявшие своих и в силу серьезных обстоятельств, и по собственной безалаберности, но попадались и норовившие таким путем отсрочить отправку на фронт, что по законам военного времени приравнивалось к дезертирству. И теми, и другими занимались соответствующие армейские службы, которые в каждом конкретном случае разбирались, кому нужно помочь догнать подразделение, кого целесообразней направить па формировку, а кого — проверить особо или передать армейским следственным органам.

Приглядываясь к солдату, продолжаю задавать вопросы:

— Ваша часть где находилась?

— Мы стояли в городе Люботин.

Город рядом с Харьковом, я его неплохо знаю и начинаю уточнять, на какой улице стояла часть, в каком помещении располагалась рота, что находилось поблизости. Ответы были поверхностные и путаные. Складывалось впечатление, что солдат говорит неправду.

Перевожу разговор на другую тему, интересуюсь:

— Зачем на базаре расспрашивали злодей о войсках расположенных в Харькове?

— Хотел найти свою часть, — сказал он без запинки.

— А почему не обратились в комендатуру или хотя бы в ближайший военкомат?

Невнятная скороговорка, мол, растерялся, не знал, куда идти, прозвучала неубедительно. Солдат, выясняющий в городе воинскую дислокацию через разговорчивых торговое все более вызывал подозрение.

Я решил, что называется, копнуть глубже и поинтересовался, где живут его родственники, из каких он мест.

— Отец и мать умерли после гражданской войны, — чуть замешкавшись, ответил Голоденко, — Я воспитывался в детском доме.

— В каком?

— В детдоме в городе Яготин, под Киевом, но его давно куда-то перевели…

Сомнения не рассеивались, и я прервал опрос, чтобы уточнить основные данные. Связался с комендантом гарнизона, получил сведения, что указанной Голоденко воинской части на территории Харьковской области нет и что в районе Люботина этот полк в ближайшие три недели не стоял.

Обдумывая сказанное задержанным и анализируя мельчайшие штрихи его поведения, снова пересматриваю красноармейскую книжку. Перечитываю каждую запись, разглядываю печати, росписи — зацепиться вроде не за что.

Сверкнувшая на свету скрепка, которой сшита красноармейская книжка, озарила, словно молния: скрепка-то — из нержавеющей проволоки! Вспомнилась ориентировка, полученная из органов контрразведки, где внимание чекистов обращалось на то, что поддельные воинские документы и паспорта, которыми гитлеровская разведка Абвер снабжает свою агентуру, скреплены проволокой из нержавеющего металла, в отличие от наших скрепок, оставляющих под собой на бумаге желтоватые следы ржавчины…

Новый допрос начинаю вроде бы чисто из формальности.

— Вы — Голоденко Илья Сидорович?

— Да.

— Красноармеец?

— Так точно.

— Были в Люботине и но дороге отстали от своей роты?

— Случайно отстал.

— А кто из сотрудников Абвера дал вам эту красноармейскую книжку? Где, когда, с какой целью?

Задержанный испуганно вскинул глаза.

— Повторяю, — продолжал я, глядя в его побледневшее лицо, — где, когда и с какой целью от абверовцев получены эти фальшивые документы?

И я привел неопровержимые факты, разбивавшие все увертки задержанного. Поняв, что изобличен и другого выхода не остается, он начал давать показания.

Николай Соболенко, двадцати трех лет от роду, после ускоренного курса военного училища попал на фронт командиром стрелкового взвода. В первых же боях под Киевом добровольно перешел к гитлеровцам. В лагере военнопленных гитлеровцы поручили перебежчику искать политработников, коммунистов, офицеров, и он выдал несколько коммунистов и командиров.

Из лагеря Соболенко выпустили, завербовал его офицер абверкоманды, наблюдавший, как он предает советских воинов. После непродолжительной подготовки Соболенко, под видом отставшего от части красноармейца Голоденко, на самолете перебросили в наш тыл на территорию Харьковской области собирать сведения о советских войсках и оборонительных сооружениях в районе Харькова, военных объектах и предприятиях города.

Для передачи шпионской информации ему дали пароли и явку, где в определенное время должны были происходить встречи с резидентом гитлеровской разводки или связником…

Через несколько дней в результате чекистской операции мы арестовали резидента и двух агентов абвера. Так удалось нейтрализовать опасную шпионскую сеть.

Июнь выдался пасмурным, дождливым. Но ночам над Северским Донцом поднимался густой туман, обволакивавший прибрежный лес.

Порой в округе стояла глубокая тишина, в которой редкий всплеск речной воды и шелест листвы разносились далеко окрест.

Но тишина в прифронтовом лесу обманчива. Каждый миг она готова взорваться артиллерийской канонадой, ревом моторов, пулеметными очередями, грохотом бомбежки, криками и стонами людей.

Впрочем, затишье на нашем участке фронта выпадало не часто.