а следовало бы. Не известно было, как бы повел себя Тарада, и что бы он сказал в ЦК.

Дело это так и потонуло в пучине бюрократической карусели между крайкомом и обкомом. Не исключено, что при докладе в ЦК Тарада мог бы вернуться в Краснодар и вряд ли его можно было при такой огласке оставлять на должности секретаря крайкома.

Тарада упорно добивался, кто посмел «стукнуть» о нем, кто посмел досматривать машину секретаря крайкома партии? Подозрения у него падали на КГБ. Но КГБ не имело права заниматься секретарем крейкома, а Тарада упорно проверял свои подозрения, грозил заявлением в ЦК.

На очередном пленуме крайкома его освободили от должности секретаря, пожелали успехов на ответственной работе и он стал заместителем союзного министра по кадрам.

Так освободились от крупного взяточника, бессовестно облагавшего данью работников торговли и сферы обслуживания. У него страх оставался только перед КГБ. Ему очень хотелось знать, — могла ли им заниматься госбезопасность и что больше всего его беспокоило — а вдруг его слушали. Но КГБ строжайше запрещалось заниматься партийными работниками. Если бы кто посмел ослушаться этого приказа, не сносить ему головы. Между тем В. И. Воротников, казалось, сведущий человек все же попытался бросить упрек, что мол не знали о Тараде и ему подобных в Сочинском, Геленджикском и других горкомах и райкомах партии. Пришлось ему объяснить, что номенклатурные партийные работники стояли вне закона.

Вносились предложения об отмене подзаконных актов, касающихся партийных и советских работников любого ранга, если они переступили законы и совершили преступление, однако никакой реакции на них не последовало, хотя провозглашалось, что все перед законом равны.

Вывод из‑под ответственности многих партийных, советских и комсомольских работников, совершавших преступления злоупотреблявших властью подрывало не только авторитет партии и государства, но и вызывало тихий ропот и гнев к номенклатуре, все больше отделявшейся от народа и с пренебрежением относившейся к работягам.

Существовал точный перечень должностей партийных, советских, комсомольских должностных лиц, к которым КГБ не должен был прикасаться, а в случае получения информации, что не исключалось, она должна была уничто–жаться, а те, кто ее получил и настаивал на ее проверке, рисковали в лучшем случае быть незамедлительно уволенными за «нарушение» социалистической законности. Нарастал как снежный ком поток жалоб и заявлений на руководителей разных организаций и учреждений о злоупотреблениях и преступлениях, в т. ч. и на партийных работников.

Органы безопасности располагали информацией о похождениях председателя парткомиссии крайкома, главного блюстителя партийной совести. Он совершал увеселительные вояжи на Черноморское побережье, в Сочи, Геленджик и другие курортные места. Там он обычно проводил субботу и воскресенье в компании картежников и, конечно, продажных представительниц прекрасного пола. В домах отдыха и в санаториях его встречали обильным застольем, его боялись как инквизитора.

Однажды в Геленджике главный врач санатория пытался урезонить распоясавшегося стража партийной нравственности и чистоты партийных рядов. Он был уязвлен неслыханной дерзостью: кто посмел призывать его к порядку хотя и на суверенной территории санатория? С мутными выпученными глазами он набросился на главного врача, разорвал на нем рубашку. Эту сцену видели многие. Врач пожаловался в местное отделение госбезопасности. Доложили Медунову. Он вызвал подчиненного, пожурил и для закрытия дела велел ему же направить двух своих инструкторов дл проверки заявления, поскольку факт непристойного поведения вылез на поверхность. Результаты расследования и принятые меры были ошеломляющими. Факты, конечно, не подтвердились. Во всем виноват оказался главный врач, напавший средь бела дня на ответственного работника крайкома. Врача уволили с работы «по собственному желанию», но он снова обратился в органы безопасности с просьбой защитить его. Медунов, поняв неизбежность огласки скандала, распорядился восстановить врача на работе. Страж КПК скрежетал зубами на тех, кто встал на защиту врача. Сергей Федорович не скрывал, откуда ветер дует, сохранял строгий нейтралитет и этим выдавал себя.

Крайком по представленной информации знал полную картину нутра бравшего взятки за вступление в партию и с персоналыциков, дела которых выносились на рассмотрение бюро, людей в чем‑то провинившихся перед партией. В Сочи председател КПК не только угощали,

но и финансировали дельцы, с которыми он кутил. С выручкой и с денежными автотуристами на индивидуальном транспорте он отправился в заграничное турне. Сделка была настолько очевидной, что руководство крайкома вынуждено было распорядиться о его возвращении еще до пересечения государственной границы. Легкий испуг не пошел впрок. Бросить промысел он уже не мог. Техника вымогательства была не столь уж сложной, опробованной на многих клиентах. Результаты партийного расследования персональных дел на бюро крайкома можно было докладывать по–разному — казнить или помиловать. Вот как раз этот прием, как профессиональный самбист и использовал глава партийной комиссии, а отсюда и все доходы, приведшие его в конце концов за решетку. Покровители в крайкоме отвернулись от него и даже больше: удивлялись откуда мол взялся такой проходимец?

Предложению о возбуждении на него уголовного дела особо не сопротивлялись, но рассматривали с точки зрения возможной компрометации партии. Здесь она была безусловно налицо и опять, вслед за Тарадою, в крайкоме. Обогащения, коррупция и связанные с ней явления, по–су- ществу разлагавшие партию, начались с времен Хрущева, широко распахнувшего двери для массового приема людей, преследовавших корыстные интересы.

На каждое освобождавшееся вакантное место, значившееся в списке номенклатуры сразу же накладывался запрет — никого не брать без согласия крайкома. А его посланцы нередко выглядели далеко не лучшими представителями политического авангарда идеологических единомышленников. Принимали их без восторга на новых местах, хотя далеко не все они были закоренелыми партаппаратчиками.

Пробравшиеся и притаившиеся до поры, до времени дали о себе знать снова, когда полезли вверх, отталкиваясь от занимаемых должностей и званий, предоставленных им партией. Сколько их было — не счесть. А наивные люди надеялись на них, верили, копошились как муравьи, сооружая не муравьиную гору, а громадное государство.

Жизнь шла своим чередом. Отдельные деревья не могли заслонить леса, хотя и бросали густую тень на положение дел в обществе. Народ убирал урожай, варил сталь, добывал нефть и золото, водил поезда, сочинял проникновенные песни и музыку, писал книги, задумывался над фило

софским осмыслением жизни социалистического общества.

Партия в рамках своей идеологии зорко следила за всеми процессами, не допускала отклонений, жестко требовала строжайшего порядка и выполнения плановых заданий. План был законом. Не хватало обеспечения его финансовыми и материальными источниками. Спрос рождает предложения. Появились профессиональные толкачи, пробивные люди, ценившиеся на вес золота.

Однако сбои были. Поезда начали выбиваться из расписания. За нарушение графика движения на бюро пригласили секретаря Новороссийского горкома партии, организовавшего оперативный штаб на станции. Он сам вошел в него на правах рядового, уступив бразды правления железнодорожнику. Ему пригрозили освобождением от должности, а вскоре и сняли с работы, чтобы не сваливал на штаб, а сам трудился.

Головотяпства никому не прощали, стремились к тому, чтобы движение вперед никем не нарушалось.

Не было недостатка и в призывах решительно усилить борьбу с преступностью. Разрабатывались программы, мобилизовались дружинники, вводились новшества, наваливались на участковых, проводились разные эксперименты, как и всякого рода многочисленные почины, напоминавшие однодневных бабочек. Надо было пошуметь в газетах, по радио, показать, что кипит творческая работа, развивается инициатива, и нередко даже стоящие начинания превращались в очередную кампанию. Причем организаторы шумихи старались заявить о ней как можно громче, нисколько не заботясь о том, что значит присвоить бригаде или даже заводу звание коллектив коммуничти- ческого труда. Все это смахивало на месячники борьбы с автодорожными происшествиями. Они провозглашались под лозунгом: «Ударим месячником по нарушителям правил движения автотранспорта». На дорогах появились щиты, предупреждающие водителей о начале очередного месячника, в небе появлялся вертолет, баражировавший над дорогами. Радио, телевидение и посты ГАИ подключались к этой акции. Тарахтевший над дорогами вертолет напоминал шоферам, что месячник начался, следовательно рулить надо осторожней, за кустами таились гаишники.