Гости снисходительно делились московскими новостями, некоторыми идеями, вынашиваемыми в Политбюро и в правительстве, однако все это было в форме намеков, из которых трудно было что‑то понять. Охотно рассказывали члены Политбюро и правительства о своих зарубежных поездках, не касаясь существа официальных переговоров, а останавливаясь только на своих впечатлениях и наблюдениях.

Прислушиваясь к суждениям об увиденном или услышанном за границей, можно было уловить, что почти все наши партийные и государственные деятели, прилетев в Сочи, как бы попадали в другой неведомый мир, в другое государство, удивлялись заботам и нуждам большого региона, каким является Кубань. Они делали для себя открытия в запутанных до предела бюрократических сложностях сельского хозяйства, промышленности и строительства. Создавалось впечатление, что стоящие у власти не видели практического выхода из многочисленных тупиков в экономике страны, пребывали как в джунглях, в поисках просвета.

Больше всего поражало то, что государственные дея–тели не находили ответов на казалось бы простые жизненные вопросы, возникавшие в народнохозяйственном комплексе. Смешно выглядели они, когда заходил разговор о навязшей всем в зубах проблеме увеличения выпуска товаров народного потребления и повышения качества. Разводили руками, недоумевали — почему же не повышается качество.

Видна была явная их оторванность от назревших кричащих проблем в государстве. Обычно они ссылались на разработанную продовольственную программу, программу качества, обеспечения каждой семьи жильем к 2000 году, дескать там все расписано и предусмотрено. Но простые смертные сомневались в этих программах, в лучшем случае относили их к заранее обреченным экспериментам еще на стадии обсуждения.

Странным казалось, что партийные и государственные деятели как бы не замечали этого, высказывали деланную уверенность в их выполнении. у

Краевыми руководителями к их приезду готовились какие‑то частные просьбы вроде: не уменьшать поставок сельхозтехники, удобрений, горючего на уборку, разрешить какое‑то строительство. Больше всего, пожалуй, беспомощным и несведущим выглядел председатель Совета Министров РСФСР М. Соломенцев, рассуждавший тихим неторопливым голосом обо всем, но только не о кричащих проблемах Российской Федерации.

Как‑то мимоходом, упоминая центральные области России, вынесшие на своих плечах войну и послевоенные кукурузные новшества, доведшие их до грани нищенского существования и разорения, Михаил Сергеевич говорил о бедственном положении с таким спокойствием, что не верилось о занимаемом им положении. Он как бы все это наблюдал со стороны. Рассказывал о какой‑то деревушке в Курской области, где в войну формировалось эстонское воинское подразделение. Ко Дню Победы эстонцы вспомнили об этой русской деревне и направили туда свою делегацию. Они были поражены тем, что увидели. Заброшенная деревня доживала свой век. Эстонцы взялись ее отстроить. Можно было только удивляться, что никаких комментариев из уст предсовмина России к рассказанному им примеру, не последовало.

В другой раз, после шумного совещания по сахарной свекле, в драмтеатре, прибывшие из Москвы и из

районов Северного Кавказа представители поехали на ужин на дачу крайисполкома в поселке Афипском. Там Соломенцев долго говорил о том, как он усмирял бунт в Караганде. Все сидевшие за столом слушали его. Даже смелый Медунов и говорливый Горбачев, сидевший между Медуновым и Соломенцевым, притихли на время. Рассказ Соломенцева никого не заинтересовал. Виноват в доведении до отчаяния людей был, конечно, не он, а стрелочники из местных руководителей.

За богато накрытым столом не чувствовалась извечная нехватка продовольствия в стране, не видны были с дачи пустые полки мясных магазинов и скучающие за прилавками продавцы. Гостеприимные хозяева сделали все, чтобы это не омрачало сидевших за столом.

Настроение у всех было застольное. Вокруг длинного стола ходила официантка с двумя бутылками, водкой и коньяком, и чуть наклонившись предлагала на выбор. На совещании и между тостами неприятная тема пустых прилавков не затрагивалась. Сергей Федорович, как и все его гости, полагал, что в магазинах что‑то есть. Напоминание о том, что квартальные фонды давно съели, а дорогое мясо можно купить только на рынке, раздражало его.

— Где это видно? Кто сказал? — нахмурившись, спрашивал он. — Поезжай в Тулу, а лучше в Киров и там посмотри. Может кто‑то оттуда к нам заявился и ведет такие балачки? У них урожай по шесть–восемь центнеров, да и тот не могут убрать. — Но т. ут же помолчав с чуть просветлевшим лицом, словно опомнившись, начинал звонить в крайисполком, выяснять, что можно дополнительно выбросить на прилавки. Если нечего, звонил в Москву, просил оставить в крае мясо, объяснял сложность положения в торговле. Воевать он умел. За край стоял горой, в обиду Кубань не давал. Далеко не всем это нравилось и не всегда шли навстречу его просьбам.

Житница России безбожно обиралась и он возмущался таким отношением к периферии.

Мне невольно вспомнилась эта реакция Сергея Федоровича, как только гости заговорили об урожайности, непринужденно, спокойно обмениваясь своими мнениями, как купцы торговались в караван–сарае за центнеры с гектара.

— Шесть–восемь… Ну хотя бы до десяти–двенадцати натянули на круг, уже было бы что‑то, — продолжал спокойно рассуждать Соломенцев.

— Мизер, — сказал Сергей Федорович, имея в виду, конечно, урожайность на Кубани, хотя она тоже была низкой по сравнению с такими же зонами земледелия в других странах. Если бы только кто‑то осмелился об этом сказать, незамедлительно последовало бы замечание:

— Нам бы столько удобрений и такую технику…

Ученые–сельхозники, хотя и робко, но высказывали

свою озабоченность перенасыщением почвы химическими удобрениями. А трудолюбивый, знающий землю бригадир колхоза Михаил Клепиков, бессменный член ЦК и депутат Верховного Совета СССР, на своих полях больше вносил органику и получал высокие урожаи. Навоза далеко не хватало, чтобы подкормить истощенную землю. По бумажной статистике вывоз на поля навоза с каждым годом увеличивался, чему мало кто верил, так как поголовье скота все время сокращалось из‑за нехватки кормов. Сельскохозяйственное производство, неразрывно связанное с живой природой, попадало в заколдованный круг, который пытался разорвать «великий» сельхозник Хрущев, продвигая кукурузу в Архангельскую область.

Урожайность поднимали за счет химии, гербицидов и нитратов, от которых дохла рыба в водоемах.

Прослышав об этом, Михалков заслал на Кубань киношников из «Фитиля». Они тайком сняли фильм. Лента зафиксировала пустые прилавки рыбного магазина и дохлую рыбу на рисовых чеках. Фильм посмотрел секретарь ЦК Кириленко, позвонил Сергею Федоровичу и спросил:

— Это правда?..

Возмутившись коварством «Фитиля», Медунов организовал просмотр фильма в присутствии его авторов. Собравшиеся в пух и прах разнесли ленту. Особенно усердствовал секретарь по идеологии, доказывавший, что это чистейшей воды провокация. Вот только поливальщик подводил. Он показывал своей рукой киношникам дохлую рыбу, а те его показывали за это крупным планом. Решено было разыскать поливальщика, поговорить с ним, где он видел дохлую рыбешку. На том и закончили обсуждение фильма.

Ну а проблема удобрений и повышения урожайности

полей осталась. Хлеб‑то стали все больше закупать за границей.

— А стоит ли повышать урожайность за счет химии? — всполошил всех мой вопрос. Сергей Федорович и гости уставились на меня.

— Стоп! Что‑то новое, — сказал кто‑то. — Послушаем.

— Сельхозатташе американского посольства в Москве, — начал я издалека, — дважды в год, весною и осенью, приезжает к нам на Кубань на автомашине по маршруту: Ростов — Краснодар — Новороссийск. Едет не спеша, вдоль наших полей, часто останавливается, идет с квадратным метром за лесополосу, накладывает его весною на посевные всходы, а осенью на стерню убранного поля, и усердно собирает каждое зернышко, высыпавшееся из комбайна в целлофановый мешочек. По его подсчетам наши потери на уборке составляют до двадцати пяти процентов, т. е. четверть урожая.