Так закончилось расследование этого дела, на первый взгляд не представлявшего сложности.

На оперативном совещании не нашлось никого, кто бы даже в мыслях упрекнул следователя в волоките.

— Побольше бы таких «волокитчиков», — подумал прокурор области.

У читателя может возникнуть вопрос, как мне удалось прочитать мысли прокурора. Раскрою этот авторский секрет: после совещания он сам сказал мне об этом.

Совершив однажды ограбление, преступник в спешке оставил на месте происшествия свою серую шляпу. Обыкновенную серую шляпу, каких на Буковине превеликое множество.

Дмитрий Пискарь — тот самый, дело о котором сейчас докладывал мне как прокурору следователь, — в местечке, где он проживал, ничем не привлекал к себе внимания. Работал буровым мастером, хорошо зарабатывал, жил в достатке. Жители местечка были о нем неплохого мнения, главным образом потому, что он воспитывал приемную дочь, относясь к ней, как всем казалось, не хуже родного отца.

Вот об этой самой дочери по имени Катя сейчас и шел разговор в кабинете прокурора.

Она, Катя, успешно закончила школу и поступила на работу. Вскоре была принята в партию. Когда в расположенном недалеко от местечка городе открылся филиал политехнического института, одной из первых студенток стала Катя. Училась она хорошо, но друзья и знакомые всегда обращали внимание, что девушка почему-то всегда ходит грустная и редко-редко улыбается. Было заметно, что она чем-то угнетена, но никогда ни с кем не делилась своими переживаниями.

Как-то однажды Катя не пошла на занятия, а отправилась к серому зданию на улице Чапаева, где помещалась прокуратура. Преодолев смущение, она рассказала прокурору о своей тайне.

— Я дальше так жить не в состоянии, — со слезами на глазах говорила она. — Отец постоянно запугивает меня, делает мне гнусные предложения. А мать знает, но молчит, так как боится его. Он страшный человек! Помогите!

Прокурор снял трубку.

— Товарищ Агинская? Сейчас к вам придет девушка, выслушайте ее и, если надо, возбудите дело.

Лида Агинская зарекомендовала себя хорошим следователем. Ей всегда поручали дела, где требовалось быть особенно чутким и тактичным со свидетелями или с обвиняемыми.

Беседуя с Катей, она подробно расспросила ее о приемном отце, о его поведении, о его прошлом. Многого Катя не знала, но со слов матери ей было известно о каких-то темных делах отца в прошлом. Она, между прочим, упомянула об одной таинственной поездке отца в Черновицкую область, откуда он почему-то вернулся без шляпы…

— Без шляпы? — спросила Агинская.

Она вспомнила, что пару лет назад слышала о шляпе, оставленной одним из преступников, ограбивших двух стариков в каком-то селе на Буковине. Не нашли виновников и другого ограбления, случившегося вблизи этого же села, примерно в те же дни.

Шляпа! — не каждый день можно услышать о таком вещественном доказательстве. Лида порылась в памяти и вспомнила другие подробности ограбления на Буковине. Не откладывая дела на следующий день, она отправилась по следам этой шляпы.

В Черновицкой области подтвердили, что действительно один из участников преступления (а их было двое) оставил на квартире ограбленных свою серую шляпу.

Дело вместе с этим вещественным доказательством поступило к Агинской, и она начала его расследовать. Жена Пискаря опознала шляпу, а он сам наотрез отрицал и поездку в Черновицы, и то, что шляпа его.

Мало ли одинаковых шляп на белом свете!

Конечно, совпадения возможны. Верно, серых шляп на Буковине и вообще на Украине немало. Но эта шляпа была тем «немым свидетелем», который изобличал Пискаря во лжи. Дело в том, что вскоре после обнаружения шляпы она подверглась тщательному исследованию и обнаруженные на внутренней стороне волоски были отправлены на биологическую экспертизу, результаты которой теперь сослужили свою службу: волосы Пискаря были очень сходны с волосками, снятыми со шляпы.

Взвесив все данные дела, прокурор дал санкцию на арест Пискаря.

Жена Пискаря, ранее запуганная угрозами мужа, после ареста его стала более откровенной и рассказала все, что знала о своем супруге. Он, действительно, пару лет назад ездил в Черновицкую область и что-то там «натворил». Он не говорил, что именно, но в беседе с братом — его соучастником, сетовал на свою рассеянность. Серой шляпы после этого Пискарь не носил, поскольку она осталась на квартире ограбленных.

Старики-потерпевшие опознали Пискаря и его брата, который тоже был арестован. В отличие от Дмитрия брат не отрицал своего участия в ограблении и рассказал обо всех остальных грабежах, совершенных ими в Черновицкой области.

…Однажды, будучи во Львове, я стал просматривать приказы Генерального прокурора СССР и обнаружил среди них приказ о премировании Лиды Агинской за умелое расследование сложного дела, как раз того самого, о котором я только что рассказал.

В одной из областей Украины работает старшим следователем Анатолий Василенко, выпускник юридического факультета Львовского университета.

На примере его работы я хочу показать читателю, как мы боремся за то, чтобы возместить государству убытки, причиняемые расхитителями народного добра.

На одном из предприятий была разоблачена орудовавшая там шайка воров, расхищавшая народное добро.

Как-то я задержался после работы в прокуратуре, изучая заявления и жалобы граждан. В дверь постучали. Вошел Василенко.

— Борис Тихонович, — сказал он, — мне кажется, жены Колесова и Дадиомова, арестованных по делу, должны знать о хищениях. Они помогали им сбывать краденое, получали деньги. Их надо задержать. Они, несомненно, знают, где спрятаны ценности.

Я дал санкцию на их задержание.

Следователь десятки раз допрашивал жену Дадиомова, но все безрезультатно, и очередной допрос он проводил, мало надеясь на успех. Вдруг он заметил, что Елена Дадиомова чем-то взволнована, что-то хочет сказать, но не решается. Василенко еще раз напомнил ей о значении чистосердечных показаний, о том, что от ее объективного рассказа зависит многое в судьбе ее мужа.

Слова Василенко дошли до сознания Дадиомовой. Она несколько секунд раздумывала, как бы колеблясь, и вдруг решилась:

— Пишите, я все расскажу, — и начала свою исповедь.

Я останавливаюсь на ней подробно потому, что это, с одной стороны, характеризует Василенко и его следственное мастерство, а с другой, — чтобы показать, как иные слабовольные люди катятся в бездну, хотя могли бы остаться честными людьми.

— Приехали мы в город сразу после демобилизации мужа из армии. Война окончилась. Имущество все до последней нитки было потеряно в войну. Муж начал работать. Как-то раз он пришел домой и рассказал, что его поставили перед фактом участия в хищении продукции. Оказалось, что он несколько раз подписывал накладные на готовую продукцию его цеха, которая по этим накладным и была вывезена с фабрики расхитителями. Муж переживал, нервничал, а я еще больше. Я умоляла его пойти в прокуратуру или милицию и рассказать о случившемся, но он не решался. Его уже крепко опутали опытные жулики. Потом муж начал приносить эти преступно полученные деньги домой, и мы махнули на все рукой. Приобретали сначала необходимые вещи, а потом, когда эти доходы увеличились, покупали и дорогие вещи, без которых вполне бы можно обойтись. Всего у нас было вдоволь, но жизнь стала неспокойной, тревожной.

— Как-то муж принес тридцать тысяч[1]. Я сначала испугалась такой суммы, а потом смирилась. На эти деньги можно было не только хорошо жить, но и кое-что положить на сберкнижку, на будущее. Потом муж приносил еще большие суммы, и я их прятала. Часть денег я отвезла к своей сестре в Белгородскую область. Положила их в стеклянную банку и закопала на опушке леса против дома…

Так шаг за шагом она поведала историю их падения, и по всему было видно, что она говорила правду…