Грузовики, миновав две-три улицы, въехали во двор трехэтажного дома с решётчатым железным забором и высокой черепичной крышей. У дверей, ведущих в подвальное помещение, в небрежной позе стоял вооружённый автоматом эсэсовец.

Совсем недавно подвал служил бомбоубежищем, и жильцы завалили его самыми прозаическими предметами домашнего обихода. Рядом с раскладной койкой — роскошное кресло, диваны, поломанные стулья, обитые бархатом или атласом кушетки. По стенам — какие-то сундуки и ящики с висячими замками. Под потолком — тусклая, пыльная электрическая лампочка.

Несколько человек с серыми, измождёнными лицами спали, прижавшись друг к другу, прямо на цементном полу. Сквозь дыры в лохмотьях проглядывала пожелтевшая кожа. Ноги у всех босые; десять пар деревянной обуви аккуратно поставлены к стене.

В креслах и на кушетках расположились эсэсовцы. Дежурный ротенфюрер, прижав автомат к груди, сладко похрапывал, облокотившись о спинку дивана.

— Транспорт прибыл, выводите пленных! — приказал Эйхнер заспавшемуся, с опухшими глазами офицеру. — Вход в бункер здесь. Надеюсь, вы не забыли, профессор? — И штурмбанфюрер откинул крышку люка. Ухватившись волосатыми руками за толстую скобу, Эйхнер, кряхтя, протиснулся в узкую горловину и стал спускаться, осторожно переставляя ноги по ступенькам железного трапа. За ним — Хемпель.

В нижнем этаже подземелья было светло и сухо. Стены и потолок бункера выбелены извёсткой. Десятка два ящиков с зеленой буквой "М", привезённые в прошлый раз, занимали немного места. В одной из стен виднелась клинкетная дверь под номером 29, выкрашенная темно-зеленой краской. Такие двери с резиновыми прокладками обычно ставят на водонепроницаемых переборках кораблей.

Хемпель отлично понимал, как велико значение экспонатов прусских музеев для немецкого народа, но страсть к янтарю брала верх. Хотел профессор этого или не хотел, а мысли по-прежнему возвращались к янтарному кабинету и любимой ящерице. Поэтому профессор лукавил, путал, менял надписи на ящиках, стараясь найти для своего янтаря самое безопасное хранилище. А самым безопасным, по его мнению, было то, о котором, кроме него, никто не знал. Но не удавалось профессору Хемпелю поступать так, как он хотел, кое-что из янтарных сокровищ пришлось перевезти сюда, в этот бункер.

Драгоценности, награбленные гаулейтером Кохом на Украине и Белоруссии, в эти дни перестали интересовать профессора. Может быть, бессознательно, но он отделил своё от чужого. А ведь Кох о своём добре беспокоился больше всего.

— Здесь вашему янтарю будет куда спокойнее, — нарушил молчание Эйхнер. — Даже если затопить кенигсбергские подземелья, этот бункер останется сухим.

— Не понимаю, для чего это делать, если решено не отдавать город русским? — огрызнулся профессор.

— А теперь, — продолжал эсэсовец, не обращая внимания на слова учёного, — подпишите эту бумагу. Вы подтверждаете, что в бункере, не опасаясь порчи, можно оставить на долговременное хранение ваше имущество.

Взглянув мельком на бумагу, профессор поправил очки, вынул ручку и размашисто вывел свою фамилию.

— Надеюсь, теперь я вам больше не нужен, штурмбанфюрер? — спросил он сухо. — Я хочу отдохнуть хоть остаток ночи.

Эсэсовец, сморщив лоб, посмотрел на подпись.

— Боюсь, вам не придётся сегодня как следует выспаться, профессор. Остались ещё кое-какие формальности. Мы их закончим после погрузки. Берегитесь! — эсэсовец бесцеремонно оттащил учёного за рукав. Сверху на верёвке, пропущенной через блок, плавно шёл большой ящик с зеленой буквой "М". Трое пленных, стуча деревянными подошвами, проворно спустились в бункер и оттащили груз в сторону.

Только после того как в подземелье был опущен последний ящик, профессор вместе со всеми поднялся наверх.

Двое пленных посадили на болты железную крышку люка, крепко зажали её гайками и залили бетоном.

— Молодцы, ребята, — похвалил штурмбанфюрер, взглянув на их работу. — Неплохо. Без подробного плана никому не найти нашу горловину. Я попрошу дать вам трое суток на отдых. — Он с добродушным видом вынул из кармана начатую пачку сигарет «Юнона» и бросил пленным. Один из них, маленький и юркий, поймал сигареты на лету и передал товарищу с бледным спокойным лицом, а тот, видимо старший, роздал всем по одной, остальные спрятал в карман.

Пленные закурили, их исхудалые, с запавшими глазами лица немного повеселели.

— Готово? — отведя в сторону подошедшего лейтенанта, тихо спросил эсэсовец.

— Так точно, все сделано по вашему приказанию.

Штурмбанфюрер посмотрел на часы.

— Сейчас ровно четыре. В четыре пятнадцать прибор должен сработать. За пять минут караульные закрывают дверь в подвал и уходят. Меня найдёте в пункте "А". Все ясно?

— Вы не сказали, куда доставить пленных.

— Пленные?! Они останутся здесь, — эсэсовец особым образом щёлкнул пальцами. — О них позаботится всевышний. Профессор, прошу вас, поехали.

…Улицы заснувшего города безмолвствовали. В темноте белели отметины на стволах деревьев, белела непрерывная полоса вдоль кромки панелей. Гигантские белые стрелы на стенах многих домов указывали на двери бомбоубежищ.

Проехав два-три квартала, штурмбанфюрер Эйхнер свернул под арку большого дома и остановил машину. Отдуваясь, он протащил сквозь узкие дверцы своё массивное тело, оправил складки кителя и, склонив набок голову, снова бросил взгляд на часы.

— Долго ещё мне торчать в этой подворотне? — вылезая из машины, с ненавистью спросил Хемпель.

— Придётся потерпеть, профессор, кстати, осталось совсем немного, — отозвался Эйхнер, не обращая внимания на гнев старика. Наморщив лоб, он опять взглянул на часы.

Небо посветлело, предвещая наступление хмурого утра. В предрассветной мгле выступили чёрные ветви деревьев. Грохоча, по булыжникам промчались грузовые машины, те, что перевозили ящики из замка. Профессор их сразу узнал. Они были окрашены в какой-то необычный цвет: не то кирпичный, не то оранжевый. На бледном небе вспыхивали едва заметными зарницами далёкие артиллерийские выстрелы. Стуча подковами сапог, пригнувшись, словно спасаясь от обстрела, куда-то пробежали эсэсовцы, охранявшие бункер; за ними, смешно выбрасывая ноги, бежал худосочный белобрысый лейтенант.

Штурмбанфюрер, утерев пот со лба грязным носовым платком, влез в машину и нажал на стартер. Мотор завёлся сразу.

— Садитесь, сейчас поедем, — Эйхнер с трудом повернул голову на толстой шее.

Профессор шагнул к машине. В это мгновение сильный взрыв потряс воздух.

— Боже мой, что это? — воскликнул он, взглянув на штурмбанфюрера.

— Да садитесь же, мы сейчас увидим, куда попали русские бомбы.

Машина вылетела из-под арки и, стреляя клубами дыма, помчалась по улице. Там, где только что стоял трехэтажный дом, дымилась груда развалин.

— Мой янтарь!!! — крикнул профессор, почти теряя сознание.

Доносились стоны раненых. По улице метались полураздетые люди. Толпа становилась все больше, голосистей. Отчаянно кричала молодая женщина, потерявшая дочь.

На развалинах появились сонные горожане с лопатами, ломами, кирками. Запыхавшись, прибежали дежурные противовоздушной обороны с сине-белыми повязками. Словно из-под земли, возникли люди в полувоенной форме с фашистскими значками — квартальные вожди, вожди ячеек, уполномоченные домов, надзиратели бомбоубежищ с голубыми нарукавными знаками, женские руководительницы и прочая мелочь, доносчики и подхалимы национал-социалистской партии. Вожди немедленно принялись наводить порядок.

— В убежище, все в убежище, выполняйте приказ! — кричали они на разные голоса.

— Идти в бомбоубежище, герр Хокман? Почему? Ведь по радио не объявляли тревогу. А я должна обязательно выспаться, не вы же будете за меня весь день делать фаустпатроны на заводе. Что вы на это скажете, герр Хокман? — высокая молодая женщина, подбоченясь, смотрела на тщедушного домового уполномоченного в огромном стальном шлеме.