Позади Суканкаса-младшего, на дюралевом полу, в кровавой луже лежала Таня. Лица не видно. Рука подвернута. Синий жакет почернел на спине. "Такая девчонка дуба дала, - подумал молодой. - Сама виновата. Не покорилась нам".
Через раскрытую дверь пилотской кабины он видит командира корабля. Голова на плече. Руки повисли. Волосы и шея в крови. Всюду-кровь, кровь, кровь. На полу, на стенах, на чемоданах, на мундирах экипажа. Неподалёку от убитой, ниже и правее, стонали раненые штурман и бортмеханик, русский и армянин. Вёл самолет аджарец. Над ним с пистолетом, приставленным к спине, навис старик. Какой он старик? Помолодел, искупавшись в свежей человеческой крови.
И не стошнило молодчика с кулацким обрезом в руках при виде крови убитых и раненых - ни в чём не повинных перед ним людей. "Что ж, где бьют наповал, там и кровь льют. Побед без крови, без убитых, без раненых не бывает!" - подбодрил себя Суканкас-младший.
-У меня полный порядок, - сказал Суканкас-старший. - А у тебя как?
Дуло пистолета он не отстранил от спины Заура, лишь слегка повернул к сыну голову.
-И у меня порядок. Утихомирились мои. Трех или четырёх пришлось уложить.
-Пограничника укокошил?
-Не знаю. Стрелял так...поголовно, оптом. Кажется, и ему влепил в лоб. Он был самым настырным.
-Всё, карауль дальше.
Впервые после налета они заговорили друг с другом. Раньше было некогда. Каждый молча, в одиночку выполнял свою часть тщательно подготовленной операции.
Поговорив, оба почувствовали себя легче: отвели душу.
Мимо АН-24 летели турецкие берега. Скалы перемежались ущельями, высокогорная автомобильная дорога-зелеными долинами. Населенные пункты жались один к другому. Мелькали один за другим белые минареты.
Тяжелораненый бортмеханик приподнялся на локте, попытался встать. Суканкас-старший со всего размаха ударил его ногой под рёбра:
-Лежать, черномазый!
Второй пилот Заур, друг Жоры Бабаянца, бортмеханика, закусил губу и застонал, уронил голову на штурвал. Лучше загреметь, чем терпеть такое!
-Эй ты, не дури, если не хочешь заработать пулю в спину! - Убийца схватил штурвал и дулом пистолета приподнял подбородок второго пилота. - Управляй как следует-жить долго будешь!
Прошло тридцать минут после того, как погибла Таня.
Вдали, на берегу, у подножия гор показался какой-то белый, выжженный солнцем город.
-Это что такое? - спросил Суканкас-старший. - Самсун?
-Трабзон, - ответил Заур. - Все. Дальше лететь не можем.
-Полетишь, миленький! Прокладывай курс на Самсун. Понял? Самсун! Американская военная база. Там нас ждут друзья.
Заур кивнул на приборы:
-Горючее на исходе. Надо садиться.
-Горючее?... - Убийца посмотрел на приборы. Несколько секунд он размышлял. - Ладно, приземляйся в Трабзоне.
Подлетели к белому городу. Внизу-небольшой аэродром, прижатый к берегу моря.
-Сделай полный круг! - приказал старший пират. - Ракету!
"И про это он знает!..." - подумал второй пилот.
Заур нажал на особую аварийную кнопку, выпустил ракету - сигнал о том, что самолет терпит бедствие, - пошел на посадку.
Сел в центре аэродрома. И в самом пекле жары и духоты.
Отец и сын бросились друг другу в объятия. Суканкас-старший расплывался в улыбке. С этого мгновения его громадный, сомовий рот уже вообще не закрывался. Был он похож на человека, который обречен на вечный смех. Хлестнул сына по щекам. Заплясал, лавируя между лежащими на полу тяжелоранеными. Затаптывал дюралевый пол красными следами своих больших, как лапти, башмаков. Однако пистолет и гранату он всё еще не выпускал из рук.
Младший пытался остановить его:
-Перестань, старик!
-Не могу, сынуля! Радость распирает меня. Крылья выросли за спиной. Удрали! Перехитрили! Перемудрили. Ура-а-а!
-Не сходи с ума, папа! Приготовься к встрече.
-А чего там готовиться? Давно готов. Всё продумал. До последней точки и запятой. - Перестал дурачиться мгновенно. Повернулся к живому и невредимому пилоту Зауру, скомандовал: - Давай рули дальше! Подкатывай впритык к перрону. Желаю с шиком подкатить к иностранному вокзалу. Понял? Выполняй! - Безумствуя в своей животной радости, он склонился над мёртвой стюардессой, поворошил дулом кольта её прекрасные волосы: - Ну, девочка, чья взяла? Пыталась задержать? Меня?!
Суканкас-младший, запрокинув голову, сидел на чемодане. Руки сжимали "пушку". Лицо искажено гримасой. Белые губы тряслись.
-Перестань сейчас же, старик, или я и в тебя всажу медвежий жакан!
Отец с удивлением уставился на сына. Он искренне не понимал причины его припадка.
Прошло сорок минут после гибели Тани.
На летное поле аэродрома Трабзона примчались две военные грузовые машины, полные солдат.
К аэровокзалу медленно подруливал АН-24. Туркам хорошо были видны его государственные опознавательные знаки.
Солдаты выскочили из машин с ружьями наперевес и окружили самолет.
Пассажиры, не ждавшие и не гадавшие, что вместо Сухуми попадут в Трабзон, припали к окнам, жадно смотрели, что происходит на земле. Лишь один человек, солдат с погонами связиста, белобрысый рязанец, отменно здоровый парень, ничем не интересовался. Заснул в Батуми при взлете и до сих пор не проснулся. Его бодрствующий напарник ожесточенными толчками старался разбудить соню. Ему это не сразу удалось.
-Виктор, прибыли! Слышишь, что я тебе говорю? Да проснись же ты, олух царя небесного!
Белобрысый рязанец наконец открыл глаза, сладко потянулся, беспечно посмотрел в иллюминатор.
-Что, уже Сухуми?
-Турция это, а не Сухуми.
-Турция?... Какая Турция?... Откуда она взялась?
Но постепенно беспечно-сонная улыбка исчезла с его лица. Глядя в иллюминатор, он увидел вооруженных турецких солдат, чужой флаг с полумесяцем. И тут же он услышал чей-то чрезвычайно серьёзный голос:
-Товарищи! Мы попали на иностранную территорию. Спокойствие и выдержка.
Только что проснувшийся солдат обернулся и увидел, как по салону, между креслами, медленно проходил человек в сером пиджаке, с сильно обветренным и загорелым лицом. Взгядывался в каждого и внятно и властно говорил:
-Товарищи! Наше чрезвычайное положение обязывает действовать по-военному. Я - командир Советской Армии. Капитан, летчик, секретарь партийной организации. И посему объявляю себя осободоверенным лицом группы советских людей, попавших в беду. Нет возражений?
-Нет! - сейчас же выкрикнул толстяк в тирольской шляпе.
Его поддержали все пассажиры.
-Внимание, товарищи! - продолжал Ермаков. - Прошу не вступать ни в какие отношения с турками. Все переговоры с ними буду вести я.
Ермаков положил руки на плечи одному, другому, третьему пассажиру. Не миновал и солдата, только что проснувшегося.
-Одиночек среди нас нет. Боевая семья! Все за одного, один за всех. Друзья! Я хорошо знаю турецкий язык. Потребую от властей немедленно связать нас с советским посольством. Будьте уверены, через день или два нас отправят на Родину. Вот пока и всё... Женщины выходят первыми.
Он раздраил и распахнул заднюю пассажирскую дверь, соскочил на землю и, раскрыв руки, принял в объятия Лолиту, потом и её мать, суровую старуху в национальном платье и остальных женщин.
Все пассажиры вышли из раскалённого солнцем самолета. Мужчинам немедленно захотелось курить. И не только мужчинам. Задымила сигаретой и мать Лолиты, и белокурая молдаванка, которая боялась, что погибнет, не успев написать завещание. Покидая самолет, она не забыла прихватить обувь, засунутую в начале полета под кресло, - успела натянуть чулки и вогнать распухшие ноги в неразношенные, на высоких каблуках туфельки. И всю себя ухитрилась привести в порядок - как-никак за границу попала. Сигарету во рту она держала осторожно, оберегая свежую губную помаду.
