И вдруг…
— Товарищ подполковник! В селе Н. ограблена школа. Из военного кабинета похищено учебное оружие — три ствола и компас.
— Что еще взяли?
— Больше ничего.
Село Н. Кража. Похищено только оружие… Кто бы это? И зачем? Ну-ка, где это село? Ага, вот оно… Недалеко от районного центра. Там живет Степан. А Григорий? Он — здесь. Хм, какой треугольничек получается… Ну что ж, поглядим…
Новожилов зашагал по кабинету.
Больше некому… Надо проверить… Как? Найдем способ. Да и люди помогут…
В голове уже рождался план расследования кражи оружия. Но зачем оно им? Интересно, а где тот Слинько, их «наставник»? Есть ли между ними связь? Ведь он тоже отбыл наказание.
Голова работала напряженно, но четко, и мысли выстраивались уже в последовательную, но еще не ясную до конца версию.
Теперь подполковник Новожилов уже не полагался только на добровольных помощников. Надо было знать каждый шаг «приятелей».
Что же выяснилось? Они часто ходят в гости друг к другу, но редко — днем, чаще — ночью. Почему? Это первое. Второе: они не ездят обычной дорогой, огибающей лес, а ходят узкой тропкой напрямик через лес — это и ближе, и от людских глаз подальше. Прячутся, значит. Опять же: почему?
Все это надо было объяснить.
А между тем односельчане «приятелей» рассказывали:
— Грицко на поле вел с хлопцами антисоветские разговоры…
— Степан грозился бригадиру отомстить…
«Надо брать, — думал Новожилов. — А то могут натворить такого, что…» — и он вздохнул.
Теперь с «приятелей» глаз не сводили. Узнали даже некоторые их тайники во дворах. Обследовали и лесную тропку, по которой они курсировали между двумя селами.
Неподалеку от этой тропки был обнаружен схрон, а в нем украденное в школе оружие и пять листовок, написанных карандашом, до смешного безграмотных. Оружие уже было переделано с учебного на боевое.
Опергруппа вместе с понятыми арестовала обоих. Вещественных доказательств их вины было достаточно. Из тайников во дворах тоже было изъято оружие.
Началось следствие.
— Зачем вы украли учебное оружие из школы? — задал вопрос следователь.
Обвиняемые мнутся, мычат что-то невнятное, на повторные настоятельные вопросы отвечают сбивчиво, вразнобой. Наконец следствию удалось выяснить, что обрез обвиняемые хотели использовать для нападения на часового воинской части, чтобы таким образом добыть оружие.
— А зачем вам понадобилось боевое оружие? Опять молчание или невнятные ответы. Но не для игры же хотели они заполучить его! Оказывается, для совершения дальнейших преступлений.
Значит, так: оружие, листовки…
Новожилов недоумевал: не может быть, чтобы только двое «делали политику». Затем удалось выяснить, что Слинько сделал свое черное дело — втянул парней в авантюру.
А потом был суд.
Обвиняемые признались, что готовились к новым кражам и грабежам.
— С какой целью вы написали эти листовки? — спросил судья у обвиняемых.
— А… боивку создать… еще кого-нибудь к нам… чтобы за самостийную…
— А почему же не создали?
— Да… никто не шел…
Громкий хохот в зале был ответом на эти слова.
Новожилов тоже смеялся, испытывая глубокое удовлетворение от того, что предотвращено новое серьезное преступление.
Такая у него работа — беречь покой, безопасность советских людей, их доброе имя. Работа нелегкая, но почетная.
…Вот и кончено дело с «приятелями», как прозвали подсудимых. А потом были дела «братвев», «игроков», «гробовщика». А был еще «злопыхатель» — редкостный теперь экземпляр!
«Злопыхатель» был хитер. Он поставил свое «дело» на, так сказать, «научную» основу.
…С некоторых пор в Киев, а потом и в Москву, в адрес высоких правительственных и партийных органов начали приходить анонимные письма, в которых содержалась клевета на нашу действительность, на ответственных партийных и советских работников.
Так как письма отправлялись из Львова, дело это было поручено львовянам, в том числе подполковнику Новожилову.
Начиняя свои письма заведомой ложью, анонимный их автор явно боялся разоблачения и делал все, с его точки зрения, чтобы остаться неизвестным.
Письма были написаны печатными буквами, неровно — видно, левой рукой. Ручка шариковая, с фиолетовой пастой, бумага из школьной тетради в косую линию.
Несколько раз письма были брошены в почтовый ящик в одном из райцентров. Аноним запутывает следы или поленился съездить во Львов? Тщательно проанализировали содержание писем — нет, они тоже наводили на этот райцентр.
— Как думаете, товарищи, с чего начнем поиск? — спросил Новожилов, собрав группу следствия.
— С семей этого района, где есть дети — ученики младших классов, — предложил кто-то.
— Да, круг довольно широкий, но… придется…
«Естественно, что «злопыхателя» следует искать среди тех, кто по каким-то личным соображениям недоволен нашим строем, советскими законами, — размышлял Новожилов. — Это человек, либо прощенный Советской властью за прошлые злодеяния и выпущенный по амнистии, либо бывший кулак… Но может быть и хулиган…»
Кропотливая работа по сбору разных сведений заняла немало времени. Были проверены лица, ранее привлекавшиеся к уголовной ответственности, амнистированные, учтены также возможности сведения личных счетов и т. д. Стоило уделить внимание и злостным тунеядцам, на которых не раз указывала общественность.
А «злопыхатель», как прозвали анонимщика чекисты, продолжал действовать. При внимательном анализе его посланий постепенно сужался круг поиска.
Наконец осталось буквально несколько подозреваемых. Но подозреваемый — не обвиняемый, пока его вина не доказана.
Вот, например, самогонщик Дерябко. Может, он «злопыхатель», а может, и не он. Настроение у него отнюдь не честного советского труженика, да и не удивительно — за самогоноварение закон по головке не гладит.
Или взять сапожника-кустаря Самоцкого. Этот тоже ненавидит всех — не дают пошире развернуть, «деятельность».
Но ни обыска, ни тем более ареста произвести нельзя без веских на то оснований.
Новожилов поручил участковым установить, кто покупает в сельских магазинах тетрадки в косую.
— Да кому они теперь нужны! — с досадой ответила чернобровая продавщица в сельпо села Н. и задвинула стопку тетрадей в дальний угол полки. — В школах ведь чистописание отменили. Вот они и лежат, только место занимают.
— И давно лежат?
— Давно. За последние месяцы, может, с десяток продала, не больше. Так разве кто для писем возьмет или ще для чего…
— А не помните, кто покупал?
— Да чего ж, вот этот… как его… Ну, который моему мужу сапоги шил. Ага, Самоцкий, кажется.
Узнав об этом, Новожилов оживился.
— Надо побывать в доме у сапожника, — решил он. — Только повод подходящий найти.
— За этим дело не станет, — заверил его участковый.
И действительно, повод скоро нашелся. В селе подрались два парня. Один, изувечив другого, убежал и где-то спрятался. Милиция искала его, обошла даже многие дворы в селе. Подошли к хате Самоцкого.
— День добрый! — поздоровались, войдя в хату.
— Добрый день, — буркнул себе под нос хозяин. — Что привело вас?.. — и быстро схватил веник, чтобы подмести мелкие обрезки бумаги на полу.
— Говорят, что вы видели драку. Не помните, куда побежал Мирослав Н.? Мы его ищем.
— Ничего я не видел, и не путайте меня в это дело, — резко ответил Самоцкий.
Участковый обвел комнату взглядом. Комната как комната — с добротной мебелью, с телевизором. Некоторые детали выдают занятие хозяина: шило на лавке, а под лавкой небольшой обрезок кожи. А на подоконнике… вот, на подоконнике школьная тетрадка в синей обложке. Из тетрадки край промокашки выглядывает. Промокашка? Значит, в этом доме пользуются чернилами. А анонимки написаны шариковой ручкой. Явно не то. Но проверить бы следовало…
…Он действительно писал шариковой. Оттиски последней анонимки остались на следующей после вырванной странице тетрадки. А промокашка? Просто она продавалась вместе с тетрадкой.
