улицах у магазинов самого широкого ассортимента, подходи и бери, цена обозначена. Никаких очередей.
— Вот так бы и нам надо организовать торговлю. Все дело в предприимчивости торговых работников, — утверждал Борис Николаевич.
Он скептически относился к организации торговли в Сочи, но ему понравился цветной, ярко раскрашенный, плотный материал на «зонтиках», под которыми торговали мороженым и другой мелочью.
— Вот такая практичная, яркая ткань и нужна для торговых организаций Москвы. Надо, чтобы все было красиво. Умеют на Западе разложить овощи в лотках, прикрыть их от дождя и солнца, а у нас до этого не додумаются, все под открытым небом гниет и пропадает. Не умеют торговать подмосковные совхозы в столице, у них же уйма овощей, а многое остается в поле под снегом.
Какой же выход? Почему нельзя организовать бесперебойный конвейер по их доставке в Москву? На этом рассуждения московского гостя обрывались. Можно было уловить, что кто‑то в этом виноват. Но почему?.. Оставалось без ответа.
В туркомплексе «Дагомыс» после его беглого осмотра состоялся обед за длинным столом, накрытым по высшему классу, предусмотренный администрацией для иностранцев.
В затемненном зале сидел за пианино маэстро и перебирал фрагменты из сонат Бетховена, пока шел довольно продолжительный обед. Шумели кондиционеры. Официанты в белых рубашках с черными бабочками стояли за спиной гостей с бутылками и белыми салфетками на руке, наливая в рюмки, по выбору гостей: коньяк, водку, грузинские вина, шампанское. Кто что желает. Обед закончился вкусным мороженым. Замолкло пианино. Удовлетворенные обедом гости покидали прохладный зал.'На улице палило солнце. Черные лимузыны у подъезда поджидали гостей. Директор комплекса любезно проводил гостей, распрощался у машин.
После застолья повторились разговоры, которые вел Соломенцев, а потом Рыжков, другие государственные деятели. Если бы их послушали простые смертные, над которыми они стояли и поглядывали на них с высоты своего «величия», то непременно удивились бы беспросветности их мысли, не говоря уже о государственной мудрости, на которую слепо надеялись й ждали, что наконец–то
они выведут страну на широкую дорогу, ведущую к нормальному, ну хотя бы сносному обеспечению жизни народа, заслужившего это своим трудом, жертвами, страданиями.
В свое время Э. Хемингуэй не побоялся бросить правителям Америки уничтожающий упрек: «Теперь ведь нами правят подонки. Муть вроде той, что осталась на дне пивной кружки, куда проститутки накидали окурков». Эти слова можно адресовать и неудавшемуся трактористу и комбайнеру, развалившему великую державу и обрекшему великий народ на нищенское существование.
Что‑то близкое можно найти почти в каждом письме ветеранов, проникнутом щемящей болью за судьбы Отечества, которому они отдали все, что у них было в жизни, но оказались обманутыми, получив в годы «перестройки» статус потерянного поколения:
«…Разве мы думали, когда защищали страну от фашистской чумы, что придем к такому позорному концу, — писал один из них. — Гитлер с его великой европейской армадой не смог развалить наше государство и поколебать дружбу народов. Народ был един. У нас, у фронтовике®, совесть чиста. И за послевоенный период нас упрекнуть не в чем. Трудились в поте лица, в считанные годы подняли страну из руин, жили с подтянутыми животами, но были горды и жизнерадостны. Песни тогдашней поры запомнились народу, их поют».
Прошло несколько лет… Приезжавший на Черноморское побережье гость пробился к власти.
Тот визит в курортный город остался в памяти по разговорам о прочности пестрой привлекательной ткани для навесов над торговыми точками.
Ивана Кузьмича занимала другая проблема — емкости для свежей рыбы.
— Послушайте, мы же сидим на рыбе, — говорил он много раз на бюро, — а в магазинах безрыбье. Товарищи, дорогие, это же стыд и позор. В Белгороде такая там рыба, а в магазинах круглый год. Начнем с изготовления на наших заводах емкостей для магазинов, запустим в них рыбу и торгуй…
Сварили несколько чанов, но и в них рыбу не запустили.
Иван Кузьмич, давно мечтавший уехать из края, отбыл в Москву.
Шли дожди, палило солнце, на Кубани зрели богатые урожаи овощей, в прудах, отвоеванных у плавней При–аэовья, кишела рыба Однако в Москве не понадобились навесы, а в Краснодаре — чаны — торговать нечем. Ни овощей, ни рыбы.
Натерпевшийся за свои диссидентские, как считалось раньше, взгляды, историк Р. Медведев пришел к выводу, что «год правления» Б. Ельцина привел к еще большему расстройству экономики России, падению промышленного и сельскохозяйственного производства, обнищанию народа, упадку культуры, науки, всех сфер общественной жизни».
Ельцину и Полозкову предстояло встретиться, выяснить свои отношения, померяться неравными силами за высокий пост.
…Вернулись в Краснодар. Велено было встречать Раису Максимовну. С нею прилетели дюжие охранники, которых она часто меняла. По пути из аэропорта Раиса Максимовна, следуя на квартиру родителей по весьма печальному поводу, не удержалась от соблазна показать себя на будничной городской улице, покрасоваться перед людьми даже в такой день.
— Остановите машину, я хочу поговорить с народом, передать привет от Михаила Сергеевича, — сказала она на многолюдном перекрестке у трамвайной остановки. — А то распространяют разные слухи о нем, а он с головой ушел в перестройку.
Остановились. Она подошла к женщинам со своей жеманной кислой улыбкой, никак не располагающей к ней собеседников. Они смотрели на нее как на экран телевизора, на котором она довольно часто появлялась одна или со своим супругом. Одни удивлялись этому неожиданному видению, другие, поджидавшие трамвай, спешившие на рынок за дорогой, как всегда на Кубани картошкой, отнеслись весьма прохладно, без всяких восторгов к моднице, даже с неприязнью. Уж слишком намозолила она всем глаза тем, что лезла везде впереди президента и меняла наряды, тогда как женщины с сумками метались по городу, чтобы достать где‑нибудь вдруг исчезнувшие ткани на платье или юбку. Начавшееся горбачевское кооперативное движение и появившиеся кооператоры–дельцы и спекулянты вычистили магазины, в которых полки ломились от разноцветных тюков.
С этого и началось углубление перестройки.
Разговор по примеру Михаила Сергеевича, набившего руку на популизме, не получился. Она не знала что сказать женщинам на трамвайной остановке, а они, посматривая на нее, мало чем интересовались. Да и не время было останавливаться. Крайком, лично первый секретарь И. Полозков и Управление КГБ, занятые организацией похорон ее отца, ждали Раису Максимовну, чтобы уточнить время прилета Михаила Сергеевича и приготовиться к его встрече.
— Брежнев не расставался со своими звездами, а Горбачев со своей Райкой. Где же он? Как же без нее? — кто‑то спрашивал в толпе с расчетом, что она услышит. Зашевелилась охрана. Все было спокойно. На этом встреча с народом закончилась.
Охранник услужливо раскрыл перед ней дверцу автомашины, и она молча уселась на заднем сидении. По ее искаженному от разочарования встречей лицу видно было, что осталась недовольна горожанами. Может даже слышала ту едкую фразу, выстреленную не в бровь, а в глаз.
Раиса Максимовна остановилась на афипской даче, а не у своих родителей. Первый секретарь выразил ей соболезнование и ждал ее распоряжений. Она поднялась на второй этаж в роскошные апартаменты. И. Полозков терпеливо ждал ее внизу в вестибюле, усердно читая газеты и нервничая от того, что слишком долго она не появлялась.
Наконец в воздушном голубом пеньюаре, а не в траурном одеянии, она словно парила спускаясь по лестнице.
— Где тут у вас «ВЧ»? — спросила первая дама. — Я позвоню Михаилу Сергеевичу.
Ей показали комнату, она важно проследовала туда.
Перед этим кандидат в члены Политбюро из Москвы уже наводил у меня справки, как встретили Раису Максимовну, а потом пригласил Ивана Кузьмича и просил докладывать по «ВЧ» ему по всем вопросам, о всех ее пожеланиях.
