— В случае чего — выберешься сама,— тихо сказал Фризе.— Под диваном есть энзе…

Нина обняла его и, крепко поцеловав, шепнула:

— Никаких случаев.

Осторожно, стараясь, чтобы не скрипнули старые узкие ступени, Фризе спустился вниз. Аккуратно поставил на место заднюю стенку шкафа, поправил ветхие пиджаки и ватники, много лет неизвестно для чего пылившиеся на деревянных вешалках. Осторожно закрыл дверцы.

Внизу неистово лаял пес. Похоже, что у «гостей» были сведения, что собаки в доме нет, и они держали совет, как теперь поступить. Во всяком случае, дверь пока не ломали. Владимир отогнул край занавески. У самой калитки стояла машина «скорой помощи», а по тропинке шли два человека. На крыльце уже кто-то стоял.

Внезапно по дому потянул сквознячок, повеяло морозным воздухом. «Открыли окно,— понял Владимир.— А я не услышал».

Немудрено было не услышать. Пес лаял как бешеный и, вдруг, словно осекся, жалобно заскулил. Раздался негромкий хлопок — стреляли из пистолета с глушителем. Из-за лая собаки Фризе не услышал первого выстрела.

«Хотите воевать — повоюем»,— прошептал Фризе. Достал из-за занавески двустволку. Патроны, лежавшие на подоконнике, положил в карман.

Один из бандитов, громко стуча ботинками, поднимался по лестнице. Фризе распахнул дверь. Грузный любитель баночного пива Михаил Чердынцев остановился на полпути и с гримасой боли рассматривал разодранную бедным псом ладонь. В другой руке он сжимал автомат Калашникова. Похоже, боль была нешуточной: Чердынцев со стоном стал слизывать с ладони кровь.

— Миша, вы не меня ищете?— негромко спросил Фризе. Это было бравадой, но он не мог стрелять первым. Его спасло только то, что Чердынцев поспешил: нажал на спуск, не перехватив второй рукой автомат — очередь прошла мимо. Пули расщепили балясины лестничных перил. Между ними было метра три, и Владимир выстрелил из одного ствола.

ЕРОХИН СПЕШИТ НА ПОМОЩЬ

Около девяти вечера Ерохину позвонил майор Покрижичинский. Говорил очень тихо, нервничал:

— У наших общих друзей переполох,— прошептал он в трубку.

— У каких? — не понял Ерохин.

— У общих. У наших,— брызгал майор шипящими.— Твоих, моих, Фризе.

— «Харон»?

— Наконец, врубился. По старой памяти, один мой человечек стукнул. Сказал, что сегодня серьезное дело затевается. Все боевики участвуют.

— Где, с кем?

— Он не знает. Догадался по намекам.

— Чего, чего? Не расслышал! Говори по слогам.

— Иди ты! У меня времени в обрез. Ты своему длинному скажи. Он поехал на дачу.

— Точнее бы узнать, Слава. Ты мне своего агента передать не можешь?

— Не могу. Это женщина. Трусиха. Ну, будь здоров!

«От меня так просто не отвертеться!» — подумал Ерохин и позвонил Покрижичинскому домой. Женский голос ответил, что Станислав Васильевич еще не вернулся с работы. В Управлении майора тоже не оказалось. Ерохин выяснил, не дежурит ли он? Нет, не дежурит.

«Вот так Криж! — усмехнулся Ерохин, положив трубку.— Завихрился. Не из квартиры ли своего агента звонил мне? Шептал как заговорщик. Она, небось, в ванную, он — за телефон».

Звонок встревожил старшего оперуполномоченного. Что означает сбор боевиков? Разборку с соперниками? Может, просто большое застолье? Нет. Если бы так, женщина не подняла панику. Она, наверняка, работает в «Хароне».

Он позвонил Фризе на дачу. Телефон молчал. Позвонил домой. Тягучие длинные гудки. Набрал номер Берты — тот же результат. Пока он сидел и раздумывал, чтобы еще предпринять, заверещал его телефон. Почему-то возникло чувство, что сейчас он услышит голос Владимира.

— Да!

Трубка молчала.

— Не надоело молчать? — он прислушивался минуты две. Если бы абонент не мог соединиться, он давно повесил бы трубку и перезвонил. Но на другом конце провода молча выжидали. Ерохин со злостью бросил трубку, благо у него был старый основательный аппарат. Больше никаких звонков не последовало.

«Чего еще потребовалось ему писать?! — раздраженно думал Ерохин.— Ведь пошел в прокуратуру не с пустыми руками, а с подробной запиской по делу». Он стал вспоминать эпизоды дела и не смог придумать ничего, что не попало бы в эту записку. Фризе все делал основательно и пунктуально. «Педант чертов! — выругался Ерохин.— Решил все переписать?» У него в голове шевельнулось подозрение, что Владимир придумал какой-то хитрый ход. Но какие могут быть хитрости, когда он отстранен от дела?

Тревога не проходила. Ерохин поискал в записной книжке телефон дежурного районной прокуратуры.

Дежурил Гапочка. Ерохину не раз приходилось работать с ним в паре.

— Слава, мне Фризе нужен. Не знаешь, где найти?

— Он на даче. Пишет объяснение в любви Генеральному. И завтра там будет, отпросился у шефа. А тебе чего? «Хароном» теперь ведь я занимаюсь. Забыл?

— Я не по делам. Личный вопрос.— Он не стал рассказывать о звонке Покрижичинского, о беспокойстве за товарища. Незачем было впутывать Крижа и его осведомительницу — майор так же, как и Фризе, отстранен от дела. В Управлении Крижа не погладят по головке, если узнают, что он помогал Фризе.

Чувство опасности удержало Ерохина от излишней откровенности.

— Знаю, какие личные вопросы бывают у друзей,— засмеялся Гапочка.— Фризе передаст мне дело в понедельник. Ты тоже приходи.

— Приду. Владимир точно на даче?

— Ну и вопросы та задаешь! Я за ним хвоста не посылал. А то, что собирался на дачу, мне шеф сказал и Маргарита из нашей приемной.

«Вот как! Всех-то оповестил, что пишет записку на даче,— размышлял Ерохин, распрощавшись с Гапочкой.— И Покричижинского, и Маргариту, и шефа, и меня… Интересно, а не дал ли он знать об этом и в «Харон»? Не по его ли поводу боевики засуетились? Криж, наверное, не все сказал!» Тут майор вспомнил о странном звонке, о молчавшей телефонной трубке. «Ведь это они проверяли: не поехал ли и я на дачу!»

Ерохин снова пробовал дозвониться до Фризе. Все три телефона молчали.

…Пока Ерохин добрался до гаража, расположенного за тридевять земель от дома, пока завел свой старенький «Москвич», часы показали полночь. Он гнал машину, не обращая внимания на скользкую дорогу и светофоры. Надеялся только на то, что бандиты не сунутся к Владимиру раньше двух — всегда надежнее заставать противника в постели, сонного и теплого.

За городом, на местном шоссе, пришлось сбавить скорость — дорога напоминала ледяное поле для хоккея. Дорожные указатели попадались редко и Ерохин ориентировался с трудом. Въехав в поселок, он остановился у крутого спуска к реке, рядом с большим, ярко освещенным домом,— хотел спросить у хозяев, как проехать к Лесной улице. Едва он выключил мотор и открыл дверцу, как услышал выстрелы, даже автоматную очередь. Пальба велась совсем рядом, в стороне, куда вела дорога. Он повернул ключ зажигания, нажал на газ. Машина рванулась, колеса пробуксовали на ледяном асфальте. Ерохин с трудом справился с рулевым управлением. Еще несколько метров — и машину понесло бы под гору, на мост.

— Дьявол! — выругался майор, почувствовав, что покрылся потом, и в это время увидел, как с горы по другую сторону реки несется навстречу ему машина, прорезав темноту яркими фарами. Оставались секунды, чтобы освободить дорогу. Ерохин осторожно дал задний ход, открывая проезд, но он уже никому не понадобился. Встречная машина, не сбавляя скорости, вылетела на мост, с оглушительным ударом врезалась в высокий паребрик пешеходной дорожки, встала на дыбы,— Ерохину показалось, что она сейчас вернется в прежнее положение,— и, ломая перила, опрокинулась в реку. Когда он подбежал к месту катастрофы, в глубине маслянистых темных вод виднелось слабое свечение.

На мосту остановился грузовой фургон, пахнуло свежим хлебом.

— Никак навернулся кто? — спросил водитель фургона.

— «Жигули».— Ерохин подошел к «Хлебовозу». Спросил:

— Где телефон, знаешь? Надо вызвать милицию и «скорую».