— Можешь заглянуть? Есть серьезный разговор…
До прихода Спиридонова они не сказали друг другу ни слова. Редактор демонстративно углубился в какую-то рукопись, а Рукавишников отрешенно смотрел в окно.
Когда Валентин Сергеевич, поздоровавшись с Рукавишниковым, уселся за стол, редактор позвонил секретарше:
— Зиночка, не пускай к нам никого. И по телефону не соединяй… У нас в редакции произошло ЧП,— сказал шеф.— Полчаса назад мне позвонили из милиции, запросили подробную характеристику на товарища Рукавишникова…
Спиридонов с удивлением посмотрел на Алексея Ивановича.
— Что, Алексей, и ты с соседями ссоришься?
Недавно партбюро разбирало жалобу соседей на заведующего корректорской Рыбкина. Все считали Рыбкина тихим и безобидным стариком, а оказалось, что старик этот любит выпить и, «нагрузившись», гоняет по огромному коридору коммунальной квартиры своих соседок. За недостаточное уважение к личности единственного квартиранта-мужчины.
— Нет, дело посерьезнее,— продолжал Василий Константинович.— Я только удивлен, почему Алексей Иванович сам обо всем не рассказал, и мне пришлось выслушивать новости от других людей и от милиции.
«Неужели Возницын сказал? — ужаснулся Алексей Иванович.— Да нет! Этого не может быть! — Но, кроме Гриши, в редакции никто не знал о случившемся. Выходило, что Гриша…— Запачкаться боится?» — Рукавишников вздохнул.
Редактор пересказал все, о чем ему сообщили из милиции. Коротко, без комментариев, одну голую суть. И суть эта выглядела так, что хуже быть не могло…
— Завели уголовное дело… Просят дать объективную характеристику… Хорошенький подарок всем нам,— начав говорить бесстрастно, редактор разволновался.
— Алексей Иванович обиделся на мой тон… Ну что ж, может быть, я не прав. Но история-то неприятная! Мы вас все давно знаем и никому в голову не придет подумать, что вы утопили девчонку. Но привели-то ее домой вы! И даже фамилию не спросили.— Редактор посмотрел на Рукавишникова, потом на Спиридонова. Вид у него был растерянный.— Ты подумай,— обратился он к Спиридонову,— девка несовершеннолетняя!
— В милиции узнали, кто она? — спросил Рукавишников, надеясь, что хоть это удалось выяснить.
— Ничего они не узнали… Нету меня! Нет! — рявкнул он, заметив, что секретарша приоткрыла дверь.
— Вот это история! — пробормотал Спиридонов.— Отчего хоть она умерла?
— Вот! — редактор показал на Рукавишникова.— У Алексея спрашивай. Он лучше знает, а следователь темнит. «В ближайшее время поставим в известность…»
Спиридонов кивнул Рукавишникову.
— Пошла мыться в душ…— сказал Алексей Иванович и замолк. Звучало это и впрямь чудовищно. Спиридонов и редактор смотрели на него с напряженным интересом.
— Надо сначала,— тихо сказал Рукавишников и подробно рассказал все. С момента встречи на автобусной остановке. Не упомянул только про Возницына.
— Ты правильно сделал,— сказал Спиридонов.— Только привез бы ее к кому-нибудь из знакомых. Ко мне что ли…
— К тебе! — грустно усмехнулся Рукавишников.— Был же час ночи. Тащиться такую дорогу…— Спиридонов жил в Парголове.
— Что бы ни рассказывал Алексей Иванович, а факты есть факты. Люди будут судить о событиях по фактам. Это мы его знаем хорошо и уверены, что он не преступник. А другие? Милиция, прокуратура? А читатели нашей газеты, которые теперь будут смеяться над статьями Рукавишникова: смотрите, какой моралист, а до чего докатился! Факты, факты — вот что главное.— Редактор стукнул кулаком по столу.— Возьмем самое очевидное — член редколлегии водит к себе по ночам несовершеннолетних девчонок! Кто поверит, что холостяк пригласил на ночь молодую девчонку, испугавшись, что она обморозит себе нос! Только мы с вами, Валентин Сергеевич!
Рукавишников чувствовал, что редактор не верит ему. Не может поверить.
— Для нас главный факт — доброе имя Алексея Ивановича,— вставил Спиридонов, задумчиво глядя на Рукавишникова.— Мы ему верим, поверят и другие. Да и в милиции разберутся.
— Да! Разберутся! Допустим! — проворчал редактор.— Но дело совсем в другом. Они разберутся и увидят, что произошел несчастный случай. А то, почему оказалась девчонка в квартире Алексея Ивановича, они выяснять не будут. Это уже из области морали. И это будет висеть на нас с вами.
— Не пойму я вас, Василий Константинович,— сердито сказал Спиридонов.— Вы что ж, не верите Рукавишникову?
— Верю. Я, как его товарищ, как человек, проработавший бок о бок с ним много лет,— верю. Но я еще и редактор газеты. Лицо подотчетное. Думаете, туда не доложат? Будьте уверены — доложат. И спрашивать будут с меня. А я буду говорить: неизвестная девчонка, неизвестно, почему у нее следы насилия, неизвестно, почему утонула, когда мылась в ванне у известного члена редколлегии известной газеты. Да меня засмеют, дорогой Валентин Сергеевич! И вы это прекрасно понимаете.— Он замолчал и беспомощно развел руками.— Ты, Алеша, не обижайся на нас, но пока мы вынуждены будем временно не печатать твои статьи. Даже под псевдонимом. Ты же понимаешь ситуацию? Выяснится все — статус-кво восстановим. И с начальством я вынужден посоветоваться. А характеристику тебе дадим самую хорошую…
— Вы напрасно говорите все время «мы»,— перебил редактора Спиридонов.— Я категорически против того, чтобы запретить Рукавишникову печататься…
Алексей Иванович устало поднялся со стула. Сказал апатично:
— Если вы не возражаете, я уйду…— И, не дождавшись ответа, вышел.
— Что у вас там за секретные бдения? — спросила секретарша, но Рукавишников только махнул рукой.
Было уже поздно, а идти домой ему не хотелось. Обычно в том случае, когда некуда было себя деть, а работать над очередной статьей не хотелось, он звонил Грише Возницыну. Гриша тоже жил в центре, у него была большая квартира, и Людмила Васильевна, его жена, добрая, милая женщина, всегда была рада приходу гостей, а к Алексею Ивановичу питала какие-то материнские чувства. Наверное, из-за того, что последнее время он жил один, без женского присмотра.
Поужинав, они садились с Гришей за шахматы и просиживали до полуночи, а то и позже. Иногда Рукавишников оставался у Возницыных ночевать на диване в Гришином кабинете. Кабинет был большой, уютный, весь заставлен шкафами с книгами. Особенно много было энциклопедий — Гриша коллекционировал старинные энциклопедии. У него были и словарь Гранат, и Брокгауз и Эфрон, и словари Павленкова, и Еврейская энциклопедия.
— Ты вот, старик, покупаешь книги бессистемно,— корил иногда Гриша.— Покупаешь, что под руку попадет. А энциклопедии — самое увлекательное чтение! Этим свидетелям мирового прогресса цены нет! — Он любовно проводил рукой по тисненым золотым корешкам.
Они всю жизнь считались хорошими друзьями. Еще бы, дружили с блокадных времен. Вместе учились в школе, на филфаке университета. И снова несколько лет тому назад судьба свела их вместе. И помог судьбе сам Алексей Иванович, порекомендовавший Возницына, долгие годы работавшего в заводской многотиражке, главному редактору.
Нет, к Возницыну он теперь не придет никогда. Рукавишников снял трубку и набрал номер. Довольно долго слышались длинные гудки, наконец мягкий женский голос произнес:
— Але?
— Але,— подражая голосу, сказал Алексей Иванович. Он всегда так делал, когда звонил Лиде Каревой.
— Алешенька, здравствуй, дружочек,— пропела Лида.— Что-то ты долго не звонил? Или торжество продолжается?
По телефону ее голос всегда звучал очень мягко, нараспев, как-то по-детски. Человек, не знакомый с Лидой, мог бы подумать, что она делает это нарочно, кокетничает. На самом же деле получалось это у. нее совершенно естественно, а если и была тут доля кокетства, то непроизвольного, ставшего частью ее натуры.
— Вот, звоню…
— Молодчина. А голос почему скучный?
— Давно не ел твоих пельменей,— сказал Рукавишников и усмехнулся. Лида, умевшая под настроение прекрасно готовить, питалась кое-как у себя в институте, а дома почти всегда готовила купленные в магазине пельмени. «Лучше поваляюсь на диване с книжкой»,— говорила она.
