Момент был неподходящий, но Гермиона внутренне содрогнулась, представив, что прочтёт в глазах Майкрофта брезгливость. В любом случае, надеяться на помощь с его стороны было бы глупо и наивно.

Малфой, тяжело сопя, уже укладывал Гермиону на ковёр перед камином, не встречая с ее стороны никакого сопротивления, а только горячее содействие.

«Ты менталист или нет?» — рявкнул ей откуда-то из глубины голос, страшно похожий на Ронов. Конечно, она менталист, но разве это поможет? Она не могла из этого «полусознания» воздействовать даже на саму себя, не говоря уже о том, чтобы выжечь мозги Малфою. Значит, требовалось снова слиться с телом, почувствовать его — и тут же оказаться в плену препарата. Если бы Гермиона могла, она в кровь искусала бы себе губы, борясь с ужасом и пытаясь сделать хоть что-то, но она не могла. Она была меньше, чем мыслью, узницей отравленного тела и взбесившихся желаний.

А потом её пронзила резкая боль, когда Малфой вошёл в неё. Было почти так же больно, как в далёкий первый раз, она вскрикнула и вместе с тем осознала, что чувствует боль. Сама. Боль собственного тела.

Вверх уже начинала подниматься сладкая, жуткая истома, но разум еще был ясен и чист. Вместо страстного вздоха с ее губ сорвалось:

— Иммобилус!

В это беспалочковое заклинание она вложила всю силу, всю злобу, и Малфой отлетел в сторону, с грохотом ударился о стену и стёк по ней — голый, потный и жалкий.

Гермиона осталась лежать на полу, балансируя на грани и желая только одного: не расколдовать опоившую и решившую её изнасиловать тварь. Разум мутился, сердце бешено стучало не то из-за пережитого, не то из-за нежности к Драко. Он выглядел несчастным, лежа на полу, светлые, почти пепельные волосы выбились из хвоста и закрывали покрасневшее лицо. Он тяжело, надсадно дышал и быстро моргал, в голубых глазах читалось удивление и ещё что-то невыразимое. С трудом поднявшись и почему-то шатаясь, Гермиона приблизилась к нему, опустилась на колени и погладила по лицу.

Она должна была снять с него ужасное заклятие, лишавшее его возможности двигаться и говорить, но, вместе с тем, отчётливо ощущала, что не должна этого делать. Что-то ей запрещало, заставляя просто сидеть и ласково гладить мужчину по щеке, утешая и даря надежду на то, что рано или поздно всё будет хорошо, и они обязательно будут вместе.

В гостиной не было часов, или же Гермиона их не видела — во всяком случае, она не могла бы сказать, сколько времени просидела совершенно обнажённой рядом с парализованным Драко Малфоем, бездумно касаясь кончиками пальцев его лица и не думая совершенно ни о чём. Но постепенно ощущения вернулись, она почувствовала, что мерзнет, от холода начали неметь пальцы, зубы стали выбивать дробь. Вместе с тем, совершенно прошло опьянение любовным напитком — она снова была собой, и её чувства и желания принадлежали только ей.

С трудом, с болью во всём теле, она поднялась на ноги. Кожа была липкой от пота, а на бёдрах еще оставалась смазка — от этого Гермиону затошнило, и она поспешила разыскать свою палочку и применить очищающее заклинание. Повеяло свежестью, стало ещё холоднее, но значительно легче.

Совершенно машинально, бездумно она оделась, очистила платье, чтобы на нём не осталось даже следа чужих рук, частиц чужого запаха, привела в порядок слегка надорванный воротник парадной мантии, и только после этого обернулась к Малфою.

У неё вышло очень мощное заклятие, потому что он всё ещё не мог шевельнуться, но смотрел с откровенной ненавистью и, бесспорно, страхом. Гермиона сглотнула, избавляясь от горечи во рту, приблизилась к нему и, не задавая вопросов и не сотрясая воздух попусту, скомандовала:

— Легиллименс!

Разум Малфоя был отнюдь не открытой книгой — Гермиона ударилась о жёсткий барьер, с виду непроницаемый. Кто бы ни учил его окклюменции, он не жалел на занятия ни сил, ни времени. Изменяя силу нажима, Гермиона попыталась не лезть напрямик, а пойти через ассоциации, и к Мордреду моральные принципы. После того, что он сделал (едва не сделал) с ней, она имела полное право выпотрошить его башку.

«Гермиона», — запустила она самую очевидную цепочку. Сегодняшняя постыдная едва не состоявшаяся близость, Гермиона, входящая в кафе Фортескью, её рука, и дальше туман.

Отдышавшись, она продолжила.

«Майкрофт», — стопка галеонов, газета, обрывок фразы: «…вызывать моего любопытства», — сказанной голосом Майкрофта, и снова густой туман защиты, в глубине которого таился барьер.

Гермиона не собиралась сдаваться. До сих пор был только один человек, разум которого она так и не сумела постигнуть — Джеймс Брук, хорёк ни за что не станет вторым.

«Встреча», — вечер в ресторане «Визенгамот», белые перчатки, бутылка огневиски, лакированный ботинок.

— Гермиона?

Она дёрнулась и резко покинула сознание Малфоя, обернулась и встретилась взглядом с Нарциссой. Сколько лет они не встречались? Она не постарела ни на день, только волосы стали окончательно седыми, но это была не серая блёклая седина, а благородная, белоснежная, с оттенком серебра. Кожа её по-прежнему была ровной, разве что у самых углов глаз и у кончиков губ залегли маленькие тонкие морщинки, которые можно было заметить, только присмотревшись.

— Гермиона, дорогая, доброе утро, — произнесла Нарцисса легко и доброжелательно, как будто за окном не стояла ночная темень, а её сын не валялся на полу в самой жалкой из возможных поз.

— Здравствуйте, Нарцисса, — отозвалась Гермиона, почему-то невольно крепче сжимая рукоять волшебной палочки, словно опасаясь нападения.

— Не ожидала увидеть вас здесь, — продолжила Нарцисса, разводя руки в стороны, не то демонстрируя радость от встречи, не то показывая, что безоружна.

— Это ошибка Драко. Он, видимо, не предупредил вас о том, что пригласил меня.

— Он, к сожалению, не унаследовал и половины разума Блэков, в полной мере получив присущую Малфоям гордость.

Гермиона смотрела на Нарциссу и явственно читала в её лице и в её словах: «Я знала, что задумал мой сын, и советовала ему другой план, но он сделал по-своему. Если бы он слушался меня, всё было бы иначе».

— Полагаю, что он унаследовал от отца знаменитую осмотрительность, без которой ему пришлось бы непросто, — Гермиона посмотрела Нарциссе в глаза, предупреждая, что просто так этого не оставит.

— Да, к счастью, — Нарцисса кивнула, — как и нелюбовь к проигрышам. Малфои — все такие, поверьте.

«Он ещё продолжит игру», — вот что она говорила.

Гермиона так сдавила рукоятку палочки, что было странно, как это дерево не треснуло.

— Главное, чтобы игра была честной, — отрезала Гермиона.

— Гриффиндор, — тонко улыбнулась Нарцисса, — честь и благородство. Очень… похвальные качества, я всегда ценила их, особенно в вас, дорогая.

От этого её «дорогая» у Гермионы мурашки прошли по коже. Нужно было уходить, так и не откопав в голове Малфоя причины, заставившие его подлить ей приворотное зелье. На войну с Нарциссой она была не готова.

— Да, благородство и преданность, — добавила Гермиона, — жаль, что их недооценивают.

Гермиона не сомневалась в том, что Нарцисса поняла намёк: она не одна, и Гриффиндор не бросает своих, и у неё ещё хватит влияния, чтобы защитить себя и заставить Драко заплатить за сделанное.

— Я никогда не была из числа тех, кто о них забывает, — Нарцисса, кажется, хотела приблизиться и поцеловать Гермиону, как делала это раньше, но она отпрянула, выставляя вперед палочку, после чего извинилась и аппарировала в свою лондонскую квартиру.

Она была не пуста.

Гермиона не успела даже вскрикнуть от неожиданности, как её незваный и нежеланный визитёр вскинул руки вверх и торопливо выпалил:

— Это я!

Она выдохнула, радуясь, что не успела запустить заклинанием, и нахмурилась — последним, кого она ожидала застать в своём доме, был Гарри.

— Как сломалась твоя палочка с пером феникса? — спросила она, не опуская собственной палочки, готовая атаковать мгновенно: после приворота Малфоя она не собиралась быть беспечной.