Она с трудом подняла голову, вытащила из-под мантии цепочку, коснулась её кончиком палочки Рона и криво, слабо вывела: «Срочно». Заклинание шло через силу, палочка не слушалась. И всё же спустя пять минут пришёл ответ, написанный уже знакомым аккуратным почерком с наклоном влево: «Клуб, через полчаса. МХ».

Получаса ей едва хватило, чтобы заставить себя подняться, расправить складки на мантии, выйти из министерства и аппарировать ко входу в клуб на Уайтхолл, 12. Как и в прошлый, её ждали — гостеприимно встретили и проводили наверх.

Майкрофт сидел в кресле возле камина, поигрывая зонтиком-тростью. Перед ним стоял столик с чайным сервизом, который Гермионе захотелось расколотить. Когда она вошла, он поднялся, как обычно, с нетипичной для своей комплекции скоростью и грацией. Гермиона изнутри закусила губу, потому что чувствовала, что, если он сейчас, по своему обыкновению, заговорит о погоде или предложит чаю, она всё-таки разобьёт сервиз. — Примите мои соболезнования, Гермиона, — сказал он ровным тоном.

Она беззвучно схватила ртом воздух. — Откуда вы знаете? — спросила она.

Майкрофт пожал плечами, наклонился, достал с нижней полки столика два квадратных стакана и бутылку, налил понемногу, на два пальца. Один протянул Гермионе. Она взяла машинально. — Информация слишком важна, чтобы пренебрегать ею, — ответил он.

Гермиона поставила стакан на каминную полку. — Не хочу пить.

Майкрофт тоже отставил стакан и развёл руками, сел в кресло, закинул ногу на ногу и наклонил голову чуть на бок, как будто чего-то ждал. Действительно, Гермиона сама вызвала его. Нужно было просто озвучить информацию о завтрашней встрече с новым человеком и уйти из этой полутёмной комнаты. Но здесь было значительно лучше, чем дома или в «Норе» — по крайней мере, здесь она не плакала. — Майкрофт, — произнесла она, — я хотела бы попросить вас о… об одолжении.

Едва закончив фразу, она поняла, что совершила большую ошибку: этого человека нельзя было просить об одолжении. Она была готова услышать условие, требование, намёк на оплату услуги — информацией или влиянием. Вместо этого Майкрофт вытащил из кармана пиджака маленькую записную книжечку, с которой не расставался, и сообщил:

— В официальный розыск его объявить едва ли удастся. Но есть вероятность отследить его перемещение по… другим каналам. Мне потребуется имя и максимально точный словесный портрет. — Джеймс Брук. Рост около пяти футов и семи дюймов, чёрные волосы, длинные, до лопаток, — начала Гермиона. Лицо Джима вставало перед ней как наяву, но теперь она не могла понять, почему находила его приятным. Как могла обманываться этим изгибающимся жёстким ртом, этим прищуром карих глаз.

Устав говорить, она коснулась виска палочкой и пробормотала: — Пиктатура мемориум, — на несколько секунд посреди комнаты вспыхнуло лицо Джима, но быстро погасло — чужой палочкой колдовать было очень сложно.

Майкрофт что-то строчил в книжке, потом убрал её в карман и уточнил: — Это не основная причина встречи, я полагаю. — Нет. Нет, — повторила Гермиона. — Основная причина в том, что я… выхожу из игры. Завтра в четыре часа с вами хотел бы встретиться волшебник, который меня заменит. В вашем кабинете, если это удобно. — Разумеется. Я предполагал… что наше сотрудничество будет недолгим, Гермиона, — кивнул Майкрофт. — Почему? — Я уже говорил как-то… вам не место в политике. Как и мой брат, вы подвержены… сантиментам. Испытываете привязанности. — Это нормально. Любить, — ответила она резко. — Любовь — это несложные химические процессы. Легко моделирующиеся искусственным путём, при необходимости. Но это не повод для… дискуссии.

Гермиона напомнила себе, что ни за что не должна разреветься здесь. Не перед ледяным Майкрофтом Холмсом. — Не повод, — не отдавая отчёта в том, что делает, она резко схватила стакан и залпом выпила содержимое. Рот и горло обожгло: виски был крепким. Желудок предательски сжался, напомнив, что она не ела почти сутки. Ноги задрожали, но она устояла.

Майкрофт снова встал и медленно, в несколько небольших глотков выпил свою порцию. Достал из кармана белоснежный платочек и отёр губы. Он остался стоять, а Гермиона опустилась в кресло и закрыла глаза. Голова отозвалась болью. С закрытыми глазами она особенно отчётливо ощущала, где именно стоит Майкрофт: от него веяло холодным спокойствием. Подумалось, что, если захочет, он может сейчас её убить одним движением, а она даже и не подумает защищаться. Холод шелохнулся — Майкрофт приблизился к ней, ненадолго заслонив жар камина. Кажется, он протянул к ней руку. Он может и не убивать. Вколоть снотворное. Оглушить и забрать на допрос. Гермионе было всё равно. Виски сделал своё дело — дикое напряжение отступило, и ему на смену пришла сонная вялость и безразличие.

Когда она открыла глаза, Майкрофта в комнате уже не было. Из-за плотных штор пробивался яркий свет. Огонь в камине почти потух, и, судя по затёкшей шее и сухости во рту, она проспала до утра. Её (Рона) палочка лежала на чайном столе — вчера Майкрофт забрал её у неё из рук.

Конец первой части

8 лет спустя

Гермиона Грейнджер была безусловно, неоспоримо и однозначно счастлива. Так, как может и должен быть счастлив человек, у которого есть всё. У неё был собственный маленький коттедж немного севернее Дувра — расположенный на холме таким образом, что из окон спальни были видны древние стены знаменитой крепости, а из окон столовой — Британский пролив. В коттедже она собрала замечательную библиотеку редких книг — не слишком обширную, но уникальную в своём роде.

Её работа была невероятно захватывающей, но оставляла множество свободного времени на самосовершенствование, научные исследования и отдых. У неё были лучшие друзья, с которыми она виделась под Рождество и старший сын которых был её крестником. Кроме того, в Дувре у неё было полдюжины хороших приятелей, недостаточно близких, чтобы приглашать их к себе домой, но вполне подходящих, чтобы иногда по пятницам пить с ними сливочное пиво в закрытом от магглов пабе «Одноглазая рыба».

За несколько лет она выстроила свою жизнь и наладила её, как налаживают тончайший часовой механизм: никаких сбоев, никаких погрешностей, идеальная точность и безупречная надёжность. Даже регулярные перемещения в Лондон, которых от неё требовала работа, не могли нарушить её душевного равновесия — она просто аппарировала на задний двор больницы св. Мунго, делала своё дело и возвращалась обратно в Дувр. Иногда её пациенты или клиенты просили о визите на дом — в таких случаях она настаивала на двустороннем порт-ключе и старалась не выглядывать из окна. Вид лондонских улиц до сих пор вызывал боль.

Семь месяцев. Столько времени она лично прочёсывала Лондон закоулок за закоулком, без колебаний выворачивая наизнанку умы встречных людей в поисках случайно мелькнувшего лица, названного имени или услышанного голоса, но тщетно. Джеймс Брук исчез.

Его искали и вне Лондона: маггловские спецслужбы и аврорат тайно, но очень тщательно перерыли всю Британию, следили за границами, но тоже безуспешно. Казалось, что он был просто тенью, призраком: он не оставил ни следа, ни зацепки, не считая оборванной жизни, разломленной надвое волшебной палочки и написанной книги.

Гермиона верила, что будет искать его столько, сколько потребуется, возможно, всю жизнь, но через семь месяцев резко остановилась.

Она больше не могла искать. В конце концов, это было бесполезно.

В тот же день, как только она это поняла, она положила на стол Кингсли заявление с просьбой об отставке. Кингсли читал короткий документ почти пятнадцать минут, прежде чем спросил: — Ты уверена?

Гермиона не стала даже отвечать. — Ты могла бы возглавить ДМП. Искать таких ублюдков, как Брук.

Беда была в том, что это было бесполезно. Найди она Джеймса, она ничего не смогла бы с ним сделать. По маггловским законам его не в чем обвинить, по волшебным — его преступление нельзя афишировать и выносить на рассмотрение суда. Всё, что ей оставалось бы, — это личная месть, которая сделала бы преступницей уже её саму. А эту месть она сможет совершить и не нося синего с серебром значка.