Скорая, врачи, снова полиция, пытавшаяся выяснить, что произошло, и, наконец, человек с невыразительным лицом в строгом черном костюме-тройке, который сказал, что никто и ни в чем их не винит.

Мальчик скончался в больничной палате. Родителям дали обнять его, после чего вывели их прочь. Тот же мужчина в черном выразил соболезнования от лица Британского правительства и пообещал заняться похоронами.

Сами похороны — очень пышные и торжественные — женщина помнила слабо. Мир для нее постепенно погружался в черноту, но вдруг в ней вспыхнул огонек надежды. Она решила, что ее сын может быть жив.

Гермиона пролистывала как страницы обрывки лихорадочных записей, диалоги с мужем: «Они забрали его, чтобы изучить! Он жив! Наш мальчик жив и вернется к нам, надо только найти…» — «Ты бредишь!», — отвечал ей муж резко.

Потом развод, миссис Адамс стала мисс Сток. Картины стали ее спасением, якорем, который удерживал ее на поверхности жизни. И, конечно, она верила: ее сын жив.

Гермиона покинула ее сознание с тяжелым сердцем.

Чаще всего обскуров находили волшебники, но, видимо, это был один из случаев, когда он привлек внимание магглов. Человек с бесцветным лицом Гермионе не был знаком, но она узнала его манеру держаться и костюм — это был один из многочисленных агентов внутренней разведки, МИ-5. Она встречала их достаточно, чтобы опознать. Кристиана похоронили быстро, свидетелям заплатили за молчание — потому что такие случаи никогда не афишировались.

Странно, что об этом не сообщили волшебникам: тогда Гермиона еще работала на Министерство, и Майкрофт мог бы рассказать ей о произошедшем, хотя бы для того, чтобы команда обливиаторов стерла память тем, кому необходимо.

Но потом Гермиона прикинула даты и поняла, что в это время она не столько работала с Холмсом, сколько гонялась за Бруком по всей стране. Она могла пропустить этот инцидент.

Она посмотрела на спящую тревожным сном миссис Адамс и невольно ощутила укол вины. Если бы восемь лет назад она лучше выполняла свои обязанности, у этой женщины сейчас была бы нормальная жизнь, не отравленная бесплодной надеждой и не наполненная пустыми сожалениями.

Снова вернувшись в ее разум, Гермиона осторожно поправила ее память, не убирая воспоминания, а приглушая их, и покинула дом, возвращаясь в Министерство.

У нее было еще две семьи, которые требовалось посетить, но она позволила себе малодушие — отложить их на завтра, занявшись документами. Все увиденное требовалось занести в рабочий журнал, а все воспоминания о детях-обскурах — продублировать в Омут памяти. На это ушел весь остаток дня.

Она заработалась настолько, что едва не забыла о том, что ей предстояло вечером. К сожалению, вспомнила.

После непростого дня видеть Малфоя хотелось еще меньше, чем с утра, но Гермиона напомнила себе: «Услуга за услугу», — и стало легче.

Она провела почти час перед зеркалом, приводя себя в порядок — зеркало кривилось и отпускало ехидные комментарии, но, кажется, все-таки одобряло. В сущности, ей было все равно, как выглядеть — для встречи с Малфоем, пожалуй, защитный комбинезон из кожи дракона подходил куда лучше вечерней мантии, но был нюанс: она не собиралась выглядеть ни жалкой, ни слабой, ни глупой, а ей грозило и то, и другое, и третье, заявись она в один из самых дорогих ресторанов волшебной Британии в неподобающей одежде.

— Губы накрась, — мрачно посоветовало зеркало, убежденное, что темно-синий ей категорически не идет и сильно ее старит.

— Тебя забыла спросить, — огрызнулась она, но все-таки добавила косметических чар и отвернулась от зеркала — а потом медленно повернулась обратно.

Из-за стекла на нее смотрело собственное отражение, совершенно обычное, а между тем она была уверена, что на мгновение оно изменилось на отражение Той Гермионы.

«Кажется, у меня едет крыша», — подумала она, но не со злобой, а скорее тревожно. В конечном счете, ее ментальный эксперимент по погружению в подсознание был опасным и безрассудным, и то, что последствия его то и дело проявляются в реальном мире, вызывало естественные опасения.

Отражение не двигалось и не менялось.

Гермиона снова отвернулась, но с нехорошим предчувствием. Впрочем, учитывая ее полную бездарность в прорицаниях, нехорошее предчувствие значило только одно — встреча с Малфоем принесет целый ворох ожидаемых проблем.

Оборвав себя на мысли о том, что можно еще минут пять побыть дома и, например, посмотреть в окно, Гермиона переместилась ко входу в ресторан, под купол защитных чар, скрывавших крыльцо и площадку для аппарации.

«Визенгамот» был рестораном из тех, куда не попадёшь просто так — людей с улицы в нём не бывало, столики бронировались заранее совиной почтой, а неопрятно одетому визитёру могли отказать на входе. Никаких домовых эльфов, официантами служили исключительно волшебники, зарплатам которых (Гермиона точно знала) могли бы позавидовать многие министерские работники.

Разумеется, её пустили сразу — несмотря на скандалы и арест, она всё-таки оставалась «Той самой Гермионой Грейнджер». Портье в белоснежных перчатках и чёрной строгой мантии распахнул перед ней дверь и пригласил внутрь, метрдотель во фраке проводил к нужному столику.

Малфой уже ждал её — сидел у окна, закинув ногу на ногу, и листал меню. В этом антураже, среди барочной лепнины, мраморных столешниц и белых цветов в фарфоровых вазах он смотрелся куда эффектней, чем в кафе Фортескью, но вызвал у Гермионы еще большее отторжение. Увидев её, он подскочил и, опередив официанта, отодвинул ей стул.

— Добрый вечер, мисс Грейнджер, — сказал он, улыбаясь бледными губами. Гермиона села и жестом отослала официанта — её подташнивало, есть не хотелось. Едва увидев Малфоя, она начала жалеть, что согласилась на встречу. Возможно, правильнее было бы сначала посоветоваться с кем-нибудь, с кем угодно — может, даже с самим Майкрофтом. Но отступать было поздно — она уже пришла.

Официант исчез, Малфой сел напротив, и Гермиона велела:

— Рассказывайте, мистер Малфой.

— Разговор предстоит достаточно долгий, — проговорил он. — И я позволил себе заказать вино и закуску.

Гермиона как-то отстранённо, краем сознания отметила, что нервничает — слегка подрагивали пальцы. Она чувствовала себя так, словно вернулась в прошлое, в бытность свою работником ДМП, в то время, когда она только начинала узнавать грязный мир волшебной и маггловской политики. Тогда ей часто приходилось беседовать с неприятными людьми, вытягивать из них правду, рассматривать её под микроскопом.

Впрочем, Малфой был не спокойней — хотя воспитание и заставляло его ровно держать спину и не суетиться, глаза у него бегали, а дыхание казалось сбитым.

— Мистер Малфой, — сказала она твёрдо, так, словно Майкрофт Холмс мог её услышать и оценить каждую интонацию, каждую модуляцию голоса, — я не связана никакими служебными или этическими запретами, поэтому ничто не мешает мне поковыряться у вас в мозгах и достать ответ на нужный мне вопрос. Уверяю вас, я это сделаю, если вы будете морочить мне голову.

Конечно, это была ложь — даже не работая с клиентами, она оставалась мастером менталистики, а значит, помнила все положения этического кодекса и не собиралась от него отступать, но Малфою об этом знать было не обязательно. Трусливый хорёк должен был осознавать, что она не станет играть в дурацкие игры. Он бросил неуверенный взгляд в сторону, потом чуть расправил плечи, улыбнулся и спросил лёгким тоном, отбрасывая официальные обращения:

— Ты знала, что Майкрофт Холмс весьма интересовался выборами Министра Магии?

Гермиона сжала одну руку в кулак, но больше ничем себя не выдала и уточнила:

— Откуда у тебя информация?

— Значит, не знала, — Малфой умолк, потому что официант подошёл и разлил по бокалам вино, а потом продолжил: — В отличие от твоего приятеля Лонгботтома. Удивительно, все семь лет учёбы я подозревал, что у него вообще нет мозгов.