Но если предметы и обстановка претерпели весьма незначительные изменения, то хозяин кабинета изменился настолько, что в первое мгновение Гермиона не узнала его.

Она запомнила Майкрофта Холмса грузным молодым человеком, намеренно старающимся казаться старше своих лет, в отпаренном до скрипа костюме-тройке чёрного цвета и с мёртвыми холодными глазами.

За прошедшие годы он, на глаз, потерял не меньше двух стоунов. Лицо тоже похудело, и стало очевидно их сходство с братом. Надо лбом окончательно сформировались высокие залысины, губы стали ещё тоньше, зато глаза приобрели совершенно новое — тёплое и добродушное выражение, почти напугавшее Гермиону: настолько оно не подходило тому человеку, которого она помнила.

Одет он был, как и раньше, в костюм, но теперь уже не чёрный, а светло-серый с искрой. Галстук был повязан свободнее и уже не старался его удушить. В одной руке он по-прежнему держал простой чёрный зонт.

Когда дверь закрылась, он обернулся, расплылся в улыбке и воскликнул так, словно был искренне ей рад: — Гермиона! Приятно видеть вас в добром здравии.

Гермиона закусила губу изнутри, надеясь подобрать какой-нибудь не менее учтивый и доброжелательный ответ, но не сумела и спросила: — Что случилось?

Безо всякого перехода выражение глаз Майкрофта изменилось — он словно снял неудобную маску, и от него как раньше повеяло холодом, глаза сделались ледяными, а взгляд — страшным. — Я посчитал… необходимым сообщить вам о том, что он вернулся в Лондон.

Гермиона подошла и взяла из рук Майкрофта тонкую картонную папку, открыла и не сумела сдержать дрожи в пальцах, когда увидела смотрящего прямо на неё Джеймса Брука.

Узнать его было непросто, но Гермиона, конечно, узнала. Вместо длинных волос, которые он то собирал в хвост, то распускал, становясь похожим на солиста группы «Ведуньи», теперь была короткая стрижка — такая же, как у большинства маггловских офисных работников. Футболки и джинсы сменились строгим костюмом. Для кого-то он очень сильно изменился, но Гермиона, глядя в глаза неподвижному изображению, видела того же парня Джима. — Как давно… — начала было она, но голос отказал. — Вчера, — ответил Майкрофт. — Мы искали его всё это время, а вчера он просто появился в Лондоне, даже не пытаясь прятаться от камер видеонаблюдения. Правда, он больше не Джеймс Брук.

Гермиона не могла отвести взгляда от фотографии. Её хвалёная выдержка блестящего менталиста давала трещину. Казалось, стоит ей выпустить из рук папку — и её охватит бесполезная жалкая истерика.

«Океан. Океан, Грейнджер! — сказала она себе. — Мир — океан. События в мире — его воды». Старая медитация помогла — истерика отступила, так и не проявив себя, и Гермиона сумела спросить почти спокойно: — И как его зовут теперь? — Джим Мориарти.

Гермиона протянула папку Майкрофту, сглотнула и спросила, обращаясь к его светло-синему с невнятным рисунком галстуку: — И что вы собираетесь делать? А главное — зачем?

Галстук, что характерно, отвечать не спешил, зато его владелец прошёл к креслу, сел и предложил: — Чаю?

Гермиона машинально превратила жёсткий стул в такое же кресло, как у Майкрофта, и опустилась в него.

— Пожалуй, — разговаривать с галстуком в этом положении было неудобно, поэтому Гермиона обратилась к рукам своего собеседника.

В принципе, она бы и с ботинками согласилась бы поболтать — только бы не встречаться с Майкрофтом взглядом. За восемь лет она выстроила очень хорошую и спокойную жизнь и, как она думала, обзавелась неплохой душевной и ментальной бронёй. Но от взгляда Майкрофта Холмса ей было плохо и страшно. Она не могла не вспоминать ту себя, которая пыталась играть в политику и которая — пусть невольно — убила человека ради этой игры.

Руки Майкрофта тем временем задвигались и аккуратно, с какой-то зельеварческой точностью разлили крепкую ароматную заварку, добавили кипяток, в одну чашку насыпали сахару, в другую долили полтора пальца молока. При виде этого действия Гермиона вздрогнула — стало не по себе оттого, что он точно помнил, какой чай она пьёт. Как будто это была значимая мелочь. Или как будто его память была настолько цепкой.

Пододвинув к себе чашку, Гермиона всё-таки нашла в себе силы поднять глаза и спросила: — Что вы будете делать, Майкрофт? Для вас он — никто. Он не нарушил ни одного вашего закона, не совершил ни одного преступления… — Хотите просить… отдать его под вашу ответственность? — спросил Майкрофт беря свою чашку и откидываясь на спинку кресла. — Моей ответственности в том смысле, который вы вкладываете в это слово, больше нет, — ответила Гермиона.

Майкрофт молчал некоторое время, потом поставил чашку на подлокотник и вытащил из кармана знакомую записную книжечку. Возможно, не ту же самую, но точно такую же, и заметил: — Я знаю. Вы теперь — частное лицо. Живёте… — он заглянул в книжечку, — в тупике Оуквел, в Дувре. — Ваш брат не удержался и сообщил вам, где он меня нашёл? — Шерлок? — бровь Майкрофта взлетела вверх. — Полагаю, он не имел желания сообщать мне эту информацию. Но если даже он сумел вычислить ваш адрес…

Гермиона посмотрела на книжечку в руках Майкрофта, на собственную чашку и спросила, чтобы отложить ещё ненадолго разговор о Джеймсе Бруке: — Зачем вы скрываете свою блестящую память?

На мгновение Майкрофт показался несколько растерянным, но быстро взял себя в руки и уточнил: — Что вы имеете в виду? — Записная книжка, множество оговорок… Мерлин, я была удивительно ненаблюдательна, — она невесело хмыкнула, вспомнив своё давнее облегчение от осознания того, что в семье Холмсов только один гений, причём не тот, с которым ей приходится работать изо дня в день.

Майкрофт поджал губы и явно собирался сделать вид, что не понимает её, но передумал и спрятал книжку во внутренний карман пиджака, после чего ответил: — Слабость — отличное оружие. К тому же, я не частный детектив, так что мне совершенно не обязательны… особые способности. Они скорее могут навредить. — Шерлоку его страсть к демонстрации тоже не всегда идёт на пользу, — отозвалась Гермиона. Майкрофт кивнул, а потом вернулся к прежней теме: — Значит, вы не будете просить у меня адрес Джима Мориарти и спешить к нему, горя пламенной местью?

Это прозвучало на редкость неприятно. — Я бы могла, — сказала Гермиона резко. — Более того, если бы вы мне отказали, я вполне могла бы получить эту информацию напрямую.

Лицо Майкрофта не поменялось, но подбородок дёрнулся и закаменел. — Но я догадываюсь, что вы вызвали меня не для этого. Так зачем вам нужен Джеймс Брук?

Напряжение спало. Майкрофт пружинисто поднялся из кресла и подошёл к большому столу, бросил взгляд на портрет королевы. — О существовании Джима Мориарти я знаю уже около года — именно столько этот человек демонстрирует нездоровую активность в пределах Великобритании. Первым о нём услышал мой брат. К сожалению, ему не достало… здравого смысла сообщить мне эту информацию, поэтому на протяжении долгого времени он сражался с ветряными мельницами, вместо того чтобы заниматься делом, — Майкрофт сделал паузу и продолжил: — Именно поэтому мы не сумели предотвратить череду взрывов и убийств, организованных им.

Взрывы и убийства. Милый паренёк Джим полностью потакает своему безумию, как любой психопат с его диагнозом. — Вы арестовали его? — Нет.

Гермиона тоже встала и подошла к Майкрофту, её снова начала бить дрожь, но теперь её причиной был не страх, а гнев. — Посчитали полезным оставить его на свободе для очередной политической игры?

Майкрофт молчал почти минуту, прежде чем ответил: — Нет. Не совсем. Он был бы полезен для того, что вы называете игрой… Но в первую очередь он для нас пока недосягаем. Разумеется, мы его найдём, но на это уйдёт время. — За которое он может выкинуть что угодно? Но в таком случае я ещё меньше понимаю, зачем вы пригласили меня, Майкрофт. Зачем вам нужна я?

Он повернулся к ней очень резко, и Гермиона была вынуждена встретить его взгляд. Появилось искушение заглянуть за эту ледяную завесу. Один лёгкий толчок — и его сознание будет перед ней как на ладони. Сделай она так с Джимом — и Рон был бы жив. В конце концов, она проникала в сознания сотен людей, в этом была её работа. Коснуться поверхностных мыслей — даже не вторжение. Но она будет точно знать мотивы Майкрофта. Одно прикосновение к сознанию — тем более, что он облегчал ей работу, глядя прямо в глаза, не моргая.