«И за то, во что ты меня втянул, показывая фокусы магглам», — подумала Гермиона, но у неё не хватило духу сказать это вслух: Гарри впервые за последние годы выглядел счастливым, здоровым и живым. Он снова был тем Гарри Поттером, который мог радоваться квиддичным победам и переживать из-за того, что Джинни встречается с Дином Томасом. Он снова был цельным — и это было видно сразу.

Отказаться от обеда Гермионе не удалось: Джинни не позволила. За столом они втроём снова, как до войны, шутили, смеялись, Джинни исподтишка колдовала, то отращивая любимому небольшие красные рожки, то рисуя у него на лбу простенькие картинки. Пока это были летучие мыши, василиски, львы и единороги, Гермиона молчала, но когда пошла очевидная похабщина, сняла все эффекты одной «Финитой» — и заставила обоих друзей ополчиться против неё.

Срочно вызванный на подмогу Рон сначала смёл со стола половину еды, а потом со словами: «Не сметь обижать мою девушку!» — окатил Гарри и Джинни потоком холодной воды, которая, едва коснувшись пола, превратилась в клейкие зелёные пузыри, сразу же прилипшие к лицам и волосам зачинщиков.

— Ты попался, братец, — угрожающе зашипела Джинни — и волосы Рона окрасились в голубой цвет. Тем временем столовые приборы перед Гермионой ожили и запрыгали. Судя по тому, что сразу снять чары не удалось, наложил их Гарри: у него силы было много.

Отбросив в сторону решившую плясать канкан вилку, Гермиона трансфигурировала стул под Гарри в желе, которое тут же попыталось его поглотить — но сама пропустила удар Джинни и взлетела под полоток, как воздушный шарик. Рон попытался ухватить её за ногу, но безуспешно — и сам поднялся следом.

Гарри и Джинни праздновали победу (пытаясь отчиститься от желе), но недолго: освоившись в воздухе, Рон первым начал метать небольшие сгустки краски. Гермиона идею подхватила и дополнила: пол превратился в большую палитру, и противники увязли в красной краске. Джинни сумела выскочить — и угодила в зелёную.

И в этот момент заклятье облегчения веса перестало действовать, и сначала Гермиона, а за ней и Рон плюхнулись вниз, оказавшись с ног до головы в сиреневой краске.

На этом было решено объявить ничью — гостиная приняла свой прежний вид, невозмутимый Кикимер подал чай. А когда все отсмеялись и отдышались, Гарри сообщил: — Я оставляю Аврорат.

Джинни первой нашла в себе силы спросить: — В каком смысле?

Гарри и Аврорат ассоциировались друг с другом у всех очень прочно: он стремился к карьере аврора с пятого курса, подтянул ради этого ненавистное зельеварение, пропадал на работе сутками — и вдруг решил всё бросить? — Почему, дружище? — осторожно спросил Рон, словно опасаясь, что Гарри сейчас обратится в чудище и начнёт крушить гостиную.

Он ни в кого не обратился, а спокойно пояснил: — Потому что это не моё. Я хочу спасать людей, а не волочь их на допросы, — поймав удивлённый взгляд Гермионы, он стушевался и добавил менее уверенно: — Я не сам догадался. Только после разговоров с Дереком. С целителем Смеллвудом. — Это его идея? — спросила Гермиона. — Нет, — тут же покачал головой Гарри, — он только спросил меня, доволен ли я результатами своих трудов, а потом… Я уже сам думал об этом. Я… мне лучше не пользоваться непростительными заклятьями, не встречаться с дементорами и не… — он попытался подобрать слова, — в общем, я и так — тот ещё псих. Лучше не усугублять.

Пока Рон и Гермиона осмысливали новость, Джинни взяла Гарри за руку и сказала: — Ладно. Думаю, не худшая идея. Чем займёшься? Может, отдохнёшь немного? Мы могли бы заняться ремонтом этого дома… — Не сейчас, — он сжал её руку в ответ, и, хотя жест был совершенно невинным, Гермиона почувствовала желание отвернуться, словно увидела что-то слишком личное, — мне нужно дело, которое как следует загрузит мой мозг. И я… — он вздохнул, — я уже подал прошение принять меня на курсы целительства в больнице Святого Мунго. Дерек согласен лично заниматься со мной зельями и ментальной магией, а с чарами у меня всё отлично. И… я получил от них ответ сегодня. С понедельника я начинаю учёбу. — Целитель… — протянул Рон. — Офигеть.

Гермиона выдавила только: — Здорово, Гарри.

Она была поражена — и не была уверена в том, что ей самой хватило бы мужества на подобное. Пять лет отдать любимому делу, а потом резко бросить его — и начать учиться чему-то новому. Согласиться на занятия теми науками, которые даются хуже всего. — Думаю, это надо отметить! — заметил Рон, и с ним бурно согласились.

Кикимер подал соки, от огневиски дружно решили отказаться, как и от любого другого спиртного: Гарри, пока не закончено лечение, были запрещены стимуляторы любых видов, а пить без него было бы невежливо.

Обед постепенно перешёл в поздний ужин — разошлись они только к часу ночи.

Рон аппарировал их с Гермионой в центр её гостиной и, не говоря ни слова, жадно поцеловал. Гермиона всхлипнула, прижимаясь к нему изо всех сил — она соскучилась по нему. По их близости. Она быстро, даже торопливо дёрнула ворот его мантии, а потом одним желанием, сырой магией расстегнула все пуговицы. Рон выругался сквозь зубы и схватил её за запястья, прижался губами к ладоням и отпустил, зарылся пальцами в волосы, освобождая от заколки, и привычным движением расстегнул её мантию. Прохладный воздух заставил Гермиону вздрогнуть — а жаркие губы Рона вырвали тихий стон. Он постепенно опускался на колени, целуя губы, шею, грудь, живот. Жёсткие волосы щекотнули кожу. Гермиона вцепилась в них, потянула на себя. Рон запрокинул голову назад, и Гермиона опустилась к нему на колени и требовательно поцеловала, прикусила нижнюю губу. — Я скучал, — шепнул ей Рон на ухо, подхватил под бедра и аппарировал в спальню, уронил на заправленную постель, навис сверху, чуть улыбнулся, пальцем провёл по застёжке бюстгальтера спереди и скомандовал: — Алохомора.

Гермиона тоже улыбнулась, подумав, что, наверное, эта их шутка никогда не потеряет актуальности, но почти сразу забыла об этом, потому что вслед за мгновением боли — ей всегда вначале было немного больно, — пришло всё нарастающее чувство близкого восторга. Рон зажмурился и ткнулся лбом ей в плечо, она прижалась виском к его виску, закусила губу, чтобы сдержать вскрик — и шумно выдохнула, достигая оргазма одновременно с Роном.

Он снова поцеловал её, передвинулся в сторону и обнял. Гермиона откинулась на подушку, пощёлкала пальцами, пытаясь призвать палочку, но не сумела — не хватало сосредоточенности. Рон без слов протянул ей свою, и она направила её себе на живот, проговорив противозачаточное заклинание, после чего расслабленно положила голову Рону на плечо. — Если ты и дальше продолжишь работать сутками — о долгом и медленном сексе мы можем забыть, — заметил он с насмешкой. — Я подыщу тебе подходящее зелье, — ответила Гермиона. Рона на долгие словесные игры не хватало никогда, поэтому без лишних разговоров он схватил её за нос — и тут же отпустил и состроил очень умильную физиономию. И Гермиона, уже собравшаяся сообщить, что сейчас завяжет ему уши бантиком на затылке, только щёлкнула его по лбу и прикрыла глаза.

Вообще-то, нужно было подняться и сходить в душ. Или хотя бы вернуться в гостиную, забрать из кармана мантии волшебную палочку и наложить очищающие чары. Но совершенно не хотелось этого делать. Она пообещала себе, что полежит ещё минутку — и сделает всё, что нужно, но через минуту уже не сумела разлепить глаза. Где-то в полусне услышала тихое: — Я тебя люблю, — и, кажется, скрипнула кровать и стало прохладней, а потом снова — тепло и спокойно.

Проснулась Гермиона по будильнику, как и всегда. Рон дрых, не обращая на писк никакого внимания, а мантия и палочка Гермионы лежали на стуле возле кровати.

После непростого понедельника понеслась ещё более безумная неделя. Нужно было решать проблему маггловского правительства и воздействия на него. Для встречи с Майкрофтом ей требовалось максимум сведений — поэтому, сцепив зубы, она решила начать с мистера Грейвза.